На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

— Никак нет, не могу, ваше превосходительство, должен следовать по назначению.

— Ну следуй, черт с тобой!

Ивнев сел на коня. Несколько отъехав от лагеря отряда, он стал искать на своей схеме деревню Сахутунь. На схеме не было ни деревни, ни дорог в этом районе.

Двадцать минут ехал он то по дороге — ухабистой, неровной, засыпанной камнями, то по просеке, проломанной в гаоляне людьми и конями.

Показалась колонна. Солдаты имели бодрый и опрятным вид, офицеры тоже. Алешеньке с готовностью указали местонахождение генерала.

Орлов двигался с группой офицеров своего штаба в середине колонны.

— От командующего армией? — обратился он к Ивневу. — Здравствуйте, здравствуйте, поручик! Распоряжений я имею много… Но я решил идти на соединение с Бильдерлингом. Мне кажется, ему нужна помощь. Ну что ж, оставайтесь при моем отряде.

Алешенька заметил, что в отряде Орлова поддерживался порядок больший, чем в других частях, что бывало нередко, если начальником назначался генерал, ранее занимавший нестроевые должности.

К Орлову то и дело подъезжали с донесениями из разведки. Это было хорошо — он шел по крайней мере не вслепую.

— Можете доложить генерал-адъютанту, — сказал он Ивневу, — что у Янтайских копей я оставил два батальона на случай, если японцам вздумается сунуть туда нос. Да там же и генерал Самсонов.

Колонна остановилась. Нужно было сворачивать в гаолян.

— Много этого гаоляну или не так уж много? — несколько растерянно спросил Орлов.

— Много, ваше превосходительство!

Впереди, в гаоляновом море, возвышались сопочки, круглые, пологие, удобные.

«Хорошо бы их занять, — подумал Алешенька, — хотя бы на всякий случай, чтоб их не занял противник».

Солдаты Орлова впервые встретились с гаоляном. Вступили они в гаолян легко и просто, не подозревая, что он может принести что-либо неприятное, но уже через сто шагов не было ни того порядка, который только что обратил на себя внимание Алешеньки, ни бодрого, опрятного вида солдат. Отдавшись борьбе с гаоляном, как-то забыли о противнике, но вдруг раздались выстрелы на правом фланге. Частые, упорные выстрелы японских винтовок. Это генерал Симамура, командир 12-й бригады, не имея никаких указаний от Куроки, решил начать самостоятельные действия.

Сведения об отряде Орлова он получил от жителей деревни Цишань и теперь двигался в обход левого фланга Орлова и вместе с тем наступал на правом.

— Ну вот, благословясь, и начали, — сказал Орлов. — Мы идем на японцев, а японцы на нас. В чистом поле без всяких позиций, А это что, поручик, как вы думаете?

Вдалеке над гаоляном торчали деревянные вышки.

— Вышки, ваше превосходительство. Но чьи?

— Вот именно — чьи? — задумчиво повторил генерал.

Перестрелка разгоралась. Орлов пытался сообразить, почему японцы наступают на правом фланге. Там же был Орбелиани.

— Меня не беспокоит правый фланг, — сказал он своему начальнику штаба полковнику Левашову, — там Орбелиани, сейчас он на них ударит. Хорошо, что на левом у нас все спокойно.

Но японцы вдруг оказались и слева. Бой сразу принял непонятный характер. По гаоляновому полю, где передвигались русские, открыла огонь японская артиллерия. Она била точно, поражая шрапнелью участок за участком, как будто японцы отлично видели русских сквозь гаолян.

Алешенька и какой-то подполковник отправились искать нашу артиллерию.

Нашли ее, напав случайно на колею. Артиллерийский штабс-капитан стоял на зарядном ящике и смотрел в небо.

— Штабс-капитан, по приказу генерала — немедленно огонь!

Штабс-капитан посмотрел на подполковника и соскочил с зарядного ящика.

— Не могу стрелять.

— То есть как «не могу»? Почему «не могу»?

— Господин подполковник, куда стрелять?

— Позвольте, но японцы же стреляют.

— Японцы нас видят.

— Позвольте, но как же они нас видят?

— А вот эти штучки вы приметили?

Штабс-капитан протянул руку, указывая на синевшие в вечернем воздухе контуры того, что Алешенька определил как деревянные вышки.

— Что же это такое?

— У них переносные вышки, они их ставят, где им нужно, и видят нас, а мы их не видим. Я влез на зарядным ящик, но, к сожалению, кругозор невелик.

— Я вам приказываю стрелять, — рявкнул подполковник, — приказ генерала. Немедленно!

Штабс-капитан пожал плечами:

— Слушаюсь, но вы дадите мне гарантию, что я не открою огонь по своим же частям?

За те полчаса, в которые подполковник и Алешенька искали артиллерию, ход сражения в гаоляне с бригадой Симамуры определился.

Отряд Орлова отступал. Солдаты шли торопливо, ни на кого не глядя, инстинктивно стараясь попасть на старую дорогу.

Увеличивали беспорядок обозные повозки, которые под орудийным обстрелом неслись в разные стороны. Повозные нахлестывали животных, гоня их прямо на людей.

Несколько минут Ивнев еще видел впереди себя подполковника, но вдруг подполковник исчез. Может быть, слез с коня, может быть, куда-нибудь свернул, а может быть, погиб, потому что рядом разорвалась шрапнель.

Холмики, обратившие на себя внимание Ивнева, опоясались огнем и дымом; их заняла японская артиллерия. Теперь под прямым обстрелом оказались оба фланга отступающего отряда.

«Нас уничтожают в гаоляне, как сусликов! — билась у Алешеньки мысль. — Почему японцы умеют действовать в гаоляне, а мы не умеем?»

Когда-то он по-детски мечтал личным героизмом решить судьбу сражения… Можно ли было остановить отступающих, можно ли было повести их за собой?..

На дороге, на краю канавки, образованной потоками дождя, Алешенька увидел Орлова и Штакельберга. Орлов что-то быстро и торопливо объяснял, а Штакельберг похлопывал себя хлыстом по голенищу сапога.

— Вы не понимаете, как японцы оказались на вашем правом фланге? — громко спросил Штакельберг. — Очень просто: когда какие-то две роты японцев продвинулись туда, Орбелиани отступил. Это обычная тактика нашей конницы. Это не конница, не солдаты — это саранча. Она только жрет. Я сам, как вы знаете, кавалерист, но то, что я вижу, позор!

Орлов опять заговорил, но очень тихо, и Алешенька не разобрал его слов.

— Вас поставили в трудное положение, — усмехнулся Штакельберг, — дали вам запасных, которые никогда не видели гаоляна, а вы, изволите видеть, сразу их в гаолян? Гаолян — это наша смерть. Почему я вам не помог? Потому, что мои солдаты к бою сейчас негодны. Вон полюбуйтесь, лежат вповалку! Двое суток мы дрались. И смею вас уверить, ни на шаг не отступили. На мой корпус Ойяма навалился двумя своими армиями. А теперь вот, изволите видеть… Мы тут устроили заслон против ваших отступающих героев, советую воспользоваться, собрать бригаду и овладеть этими горушками.

Орлов пошел к коню, тяжело взобрался на него. Взгляд его скользнул по офицерам.

Лицо Орлова было потно, измучено и жалко. Он заторопил коня. В безотчетном порыве Алешенька поехал за ним.

Следующие полчаса были полны криков, приказаний, езды, беготни. Орлов, Алешенька и еще несколько офицеров останавливали отступающих.

Но запасные, сразу, без подготовки попавшие в гаоляне под расстрел, не обращали на них внимания.

Только недавно жили они среди своих семей, занимаясь в привычной обстановке привычным трудом. Не так-то просто все это оставить и идти умирать, не зная за что. Солдаты мелькали между повозками, страха не было на их лицах; были упорство и решимость: они не хотели делать то, чего не понимали.

Меньше батальона собрал генерал Орлов. Он жал Алешеньке руку, благодарил за помощь, но с собой дальше не брал. Он собирался ударить с этим батальоном на деревню Дайяопу, в тыл Симамуре. Он сразу похудел, глаза запали, губы запеклись.

Алешенька хотел было сказать: «Ваше превосходительство, сейчас из атаки ничего не выйдет. Лучше собрать солдат, дать им успокоиться и уже потом…»

Но он понимал, что Орлов не послушает его, что он в таком душевном состоянии, когда для него нет иного выхода, кроме того, который он наметил.

24

Штаб Куропаткина — три большие дивизионные палатки и круглый шатер — Алешенька Ивнев нашел восточнее деревни Чжансутунь. Повара в палатке готовили ужин.

Алешенька вошел в шатер. Куропаткин сидел за походным столиком, перед ним лежала бумага, карандаши, но он не писал.

— Наконец вернулись и вы, Алешенька Львович. Расскажите о своих впечатлениях. Впрочем, отдохните. На вас лица нет.

Алешенька, не сказав ни слова, вышел. Что из того, что на нем лица нет? Разве в этом теперь дело? Ведь он видел, ведь он понял! Ведь нужно было его, очевидца, расспросить! Ведь время не терпит!

В штабном помещении, вопреки обыкновению, столов было мало, чины штаба лежали на бурках, на соломе, курили и разговаривали.