Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло 35 лет, и за это время – целую эпоху – многое изменилось, и люди изменились, пролились океаны крови. Но были правы мы, первые начавшие вооруженную борьбу с большевиками. Весь мир только сейчас приходит к этой мысли.
Те, которые нас расстреливали, сами были ликвидированы в 30-х годах. Мы знали точно, что мы умираем за Россию. О чем думали они, когда чекисты им связывали руки; за что они умирали?
Осталось нас, первопоходников, мало. После 1-го похода мы пережили много счастья и несчастья, но 1-й поход останется нашей гордостью, ибо в тот момент на всем протяжении России только мы держали и несли трехцветный флаг.
Пусть эти искренние мысли, исходящие из глубины русского сердца, дойдут к нашему молодому поколению, которое стоит безгранично близко к событиям, которые решат судьбу нашего несчастного Отечества. Пусть любовь к России будет им путеводителем в сегодняшней темноте, пусть они будут так тверды, как мы, в борьбе, пусть всепожирающая любовь неизменно находится около них и сопровождает их, ибо из ненависти рождается только ненависть! И вместе с тем эти строки посвящаются тем зарубленным и расстрелянным офицерам и солдатам, геройство которых было завершено мученическим венцом.
Достоевский написал о русском народе: «Он или воскреснет в любви, или умрет в ненависти, мстя себе и другим за то, что послужил тому, во что не верил…» Мы должны верить, что русский народ вернется на дорогу любви, ибо в крови и страданиях рождается любовь, и только в ней обретается смысл нашего существования.
Раздел 4
А. Богаевский[269]
Первый Кубанский поход[270]
Выступление из Ростова
Потеряв всякую надежду отстоять Ростов от большевиков, генерал Корнилов решил уйти из него с остатками Добровольческой армии. Узнав об этом в день его выхода, я приказал своему штабу приготовиться к выступлению вместе с добровольцами.
Под вечер февраля, уничтожив все канцелярские дела и погрузив кое-какие вещи на 2 штабных автомобиля, мы двинулись по Садовой улице к Нахичевани. Третий автомобиль оказался за час до выступления испорченным его шофером, скрывшимся в городе.
Был тихий зимний вечер. Накануне выпал снег. Пустынны и мрачны были ростовские неосвещенные улицы. Вдали, на Темернике и в районе вокзала, слышны были редкие ружейные выстрелы.
Наскоро попрощавшись по пути с семьей, приютившейся на окраине Ростова, почти без надежды когда-нибудь увидеть ее, я снова сел в автомобиль и догнал колонну добровольцев у выхода из города по пути на станицу Аксайскую.
Здесь случилась первая неудача: мой автомобиль, попав в глубокий снег (дорога за городом еще не была накатана), остановился и, несмотря на отчаянные усилия шофера, дальше не пошел. Пришлось его бросить, испортив двигатель. Нагрузившись небольшим багажом и карабинами, мы пошли пешком. Я догнал Корнилова, шедшего во главе колонны, и пошел с ним рядом.
Невесело было на душе… Еще не улеглись тяжелые впечатления прощания с бедной, беззащитной семьей, которую я не мог взять с собой; полная неизвестность, что ждет нас впереди, кровавые неудачи недавних дней, тяжкие потери, гибель атамана Каледина, неясное для нас настроение донцов – все это тяжелым камнем лежало на сердце… Мрачно молчали мои спутники, погруженные в свои печальные думы.
Не доходя 2–3 верст до Аксайской станицы, колонна остановилась: от высланного вперед квартирьера получено было донесение, что аксайцы, по-видимому опасаясь мести большевиков, не желают давать нам ночлега в своей станице. По приказанию генерала Корнилова туда поехали генералы Деникин и Романовский, которые после двухчасовых утомительных разговоров со станичным атаманом и сбором добились согласия казаков на ночлег, но с тем условием, чтобы добровольцы утром ушли дальше, не ведя боя у станицы, в случае наступления большевиков.
Кое-как, вповалку, на холодном полу, провели мы тревожную первую ночь похода, ожидая возможности наступления красных, и рано утром двинулись дальше на станицу Ольгинскую.
Переправа через Дон прошла благополучно, хотя лед уже трещал. Перетащили и нашу артиллерию, две пушки поставили на всякий случай на позицию на другом берегу, пока не перешел весь отряд. К вечеру 10 февраля вся Добровольческая армия стянулась в станицу Ольгинскую, где и расположилась довольно широко на ночлег, оставив в тылу небольшие сторожевые части. Там уже находился со своим отрядом генерал Марков, прибывший туда левым берегом Дона из Батайска. Большевики нас не преследовали.
В станице Ольгинской мы простояли 4 дня. За это время армия была реорганизована и приведена в полный порядок. Мелкие части сведены в более крупные; начальники подтянулись; присоединились отставшие партизаны, ушедшие из Новочеркасска, приведены в известность все средства и запасы. Как они были жалки…
Все эти части имели разную численность, а часто и организацию. В общем в каждом полку было не более 500–700 штыков, а во всей «армии» едва 4000 человек, то есть обычная численность пехотного полка боевого состава (но к этому числу нужно прибавить еще до 1000 человек небоевого элемента – раненых, женщин, стариков, подводчиков. Все это было в обозе. – А. Б.). Еще большее разнообразие было по возрасту: в строю стояли седые боевые полковники рядом с кадетами 5-го класса; состав – почти исключительно – интеллигенция; очень мало простых рядовых солдат и казаков. Но зато в списках армии числились два боевых верховных главнокомандующих, командующий фронтом и много других генералов, еще недавно занимавших высокие посты в русской армии.
Никаких канцелярий, конечно, не было: вся переписка велась в записной книжке адъютанта или на клочках бумаги. Ружейных патронов было очень мало; снарядов едва 600–700 на всю армию. Насколько возможно, приведен был в порядок и обоз. Куплены по дорогой цене лошади для конницы. Одежда была крайне разнообразна; у огромного большинства сильно потрепана.
С переходом через Дон настроение духа добровольцев стало бодрее, но все же перед нами стоял роковой вопрос: что же делать дальше? Куда идти? Сам я лично думал тогда, что доберемся как-нибудь до Кавказа, и если нас не поддержат кубанцы и горцы, то придется рассеяться и ждать лучших дней в кавказских дебрях или за границей.
Дон еще не проснулся. Роковой выстрел Каледина еще не разбудил его. Только немногие смелые люди пошли с нами или в Степной поход с генералом Поповым. Масса простого казачества, да и многие офицеры, – пока еще «держали нейтралитет…».
Ольгинские
