Петербург - Алекс Кун

Собор не уступал дворцу внутренним убранством, хотя снаружи колоннаде недоставало половины колонн. Роспись собора, также, не закончили, несмотря на то, что живописцы били все рекорды и покрывали до шести квадратных метров поверхности росписями в сутки. Святые отцы, обживающие собор, жаловались, что иконостас пока в один ряд, колоколов нет, … этого не хватает, того недостает — все как обычно. Но у церковников в глазах отчетливо читалась радость котов, дорвавшихся до погреба со сметаной. Значит, не все так уж и плохо, как они описывают.

С Сенатом и Штабом дела обстояли похуже. Фасады, обращенные на площадь, мы им отполировали, а вот с обратной стороны даже леса еще не сняли. Леса приказал просто затянуть парусиной, и расписать ее видом стен. Внутри центров военной и светской жизни отделочные работы сделали процентов на шестьдесят, но сделанное — впечатляло.

Теперь нужно было только подчеркнуть достоинства отделки, запустив во все здания уборщиц, отполировав навощенный, наборный, паркет и заправив многочисленные кровати дорогущим бельем, привезенным ганзейцами.

На этом моменте понял свою очередную ошибку — слуг во дворце не имелось. Точнее, были специалисты по обслуживанию коммуникаций, старательно мною натасканные. Даже поварихи были, что мастеров кормили. Вот только, вспоминая опыт лимузина, всего этого явно было недостаточно — а где главный чесатель пятки и шнуровальщица корсета? Ну, пусть не шнуровальщица, а застегивальщица лифчика, так как в моду он уже вошел довольно широко. Без разницы. Дворец к приему высоких гостей был не готов.

Благо, пришедший с птицей сигнал от Петра, означал — «свистать всех наверх». Когда этот сигнал дойдет до Москвы, сюда прибудет не менее шести тысяч человек, в том числе часть прислуга из Преображенского, сопровождающая сестру государя. Думаю, слуг для дворца подберем.

Последние дни подготовки встречи были ужасны. Большую часть строителей Петербурга переселяли на Ижору, освободившиеся дома и бараки подготавливались к приему гостей, завозились подводы продовольствия, да еще подыскивались свободные склады под все это. Даже некоторые мастерские архитекторов задействовали под склады.

Прибывающие толпы гостей принимались немедленно разминаться и готовить себя к празднику. Хорошо, хоть вино свое привозили и прислугу — а то конец света наступил бы раньше времени. И так пришлось поднимать весь Двинский полк, закрывая дворцовую площадь пикетами и покрывая город, вместе с полевыми лагерями, стихийно возникающими на местах будущих дворянских домов, частой сетью патрулей. Позже подошел семеновский, и часть преображенского полка — стало полегче, с наведением порядка. Но обстановка оставалась тяжелой и взрывоопасной.

Чувствовал себя дежурным по сортиру, при переевшем слабительного полке.

Глава 41

К моменту прибытия свадебного кортежа у меня ныло все. Болела рана, скрипела спина, гудели ноги, и стонал мозг, исклеванный тысячами требующего своего бояр с их семействами. Больше всего хотелось встать на мостик Духа и пройтись шрапнелью по некоторым скоплениям этих питекантропов. Не понимает тут народ доброго отношения. Но Духа рядом не имелось. Приходилось давить отсутствующим авторитетом, ссылками на государя, и десятком морпехов сопровождения.

Странно, обычно, на хозяине висит мытье грязной посуды после праздника — а у меня выходит одно мытье, без праздника.

Описывать прибытие кортежа, наверное, смысла не имеет. Летописцы тонну бумаги извели, смакуя каждую минуту осени этого года. Пыль мы в глаза пустили основательно. Палили пушки форта и кораблей, полоскались флаги, трубы и барабаны не смолкали сутками. Иностранцы, прибывшие с кортежем в объеме, похожем на вторжение, быстро догоняли бояр в градусе празднования и восхищения. Дворец, с еще не вставшим до конца бетоном, подпрыгивал на фундаменте и грозил развалиться.

Вот моей задачей в этой свистопляске и стало — не допустить приведения будущей столицы к исходной стройплощадке. Пока во дворце шла череда пиров, бился с паром, свистящим из трубопровода, заводя на пробои стальные хомуты без остановки генераторов, ибо свет во дворце отключать, было никак нельзя — а запасных генераторов еще нет.

К техническим проблемам добавлялись сваливающиеся в сухие каналы и в воду гости, ударная работа ассенизаторов, усиленные группы уборщиц. Словом, приходилось страховать все службы от управдома до прачек и техников. Даже новые бригады из рабочих и их семей сформировал для посменной круглосуточной работы — иначе не справлялись.

Седмица обеспечения пиров измотала сильнее, чем, если бы участвовал в них. Причем, участвовать все одно пришлось. Петр посчитал нужным представить меня своей наполовину супруге — ничего так, приятная девушка, с умненькими, а главное, трезвыми глазками. Особо порадовало, что несколько русских слов Мария уже освоила, хотя говорить с ней все одно приходилось через толмача. Да и разговора тогда, почти не вышло. Какие могут быть беседы, в толпе из сотен иностранных и наших дворян? Вот дворяне, со мной побеседовать были не против, но удавалось отделываться от них комплиментами, и общими словами. Некогда мне лавировкой между рифов заниматься.

Таю, как мою спутницу, на балах полировали по ушам не менее активно, чем меня. С ее статусом табельной дворянки свет уже смирился, и как на чернавку, на нее уже не смотрели. Приятные сдвиги. Да и на наши праздничные наряды, на которые потрачена половина стоимости клипера, смотреть свысока — стало совершенно нереально. Даже несколько обидно было, что будущая царица уделила разговорам с Таей больше времени, чем общению со мной. Там, рядом с будущей царицей, вообще быстро образовался девичник, из пары десятков светских дам, в том числе сестры Петра, сестер тезки, Таи и еще нескольких дворянок, минимум две из которых, судя по нарядам, были из благородных девиц. И это еще без учета дюжины иностранок, сопровождающих Марию Леопольдовну.

Зато удалось спокойно, и под белорыбицу, поговорить с Алексеем. Юноша уже вступил в бунтарские 15 лет от рождения, и у него на все имелось свое, исключительно верное, мнение. Общаться с ним стало тяжеловато, но на диковинные сказания царевич еще клевал — вот и продолжил расставлять для него акценты в происходящих событиях. Хоть какая-то польза от головной боли и сухости организма после этих пиров.

В конце седмицы, в только отстроенном Соборе Казанской Божьей Матери, состоялось принятие наполовину царицей, Марией Леопольдовной, православия. В этом действии не участвовал, так как на Петербург опустились холода, и отопление Собора, впрочем, как и остального комплекса, потребовало внимания. Тем более — без меня прекрасно справились, да еще и торжественный ход вокруг площади устроили. После чего провели на площади парад войск. Жуть. Мне только и оставалось, потом, пройтись по площади, и сделать пометки в блокнотике о просаженных плитках — ну нельзя сразу большую нагрузку на не осевшую брусчатку давать, тем более, на смене погоды. Площадь ночью надо будет поправить, чтоб выпирающие плитки в глаза не бросались.

Далее потянулась опять череда пиров, фейерверки, беготня пожарных команд, пальба штуцеров и корабельных пушек. Метался между городом и Ижорой, копался в ценностях, которые свозил после военных мародерств в Двинский полк — подбирал ценные подарки, которые Петр раздавал сплошным потоком, вместе с медалями и орденами.

Наконец, дело дошло и до венчания. Если честно, думал — не доживу. А после свадьбы — думал не переживу многодневный пир. Мне точно надо год за три считать — боевые действия и то спокойнее.

Небольшим светлым пятнышком на картине осеннего шторма в Петербурге можно считать утреннею аудиенцию у Петра, на четвертый день свадебного пира. Государь выражал довольство, и покровительственно хлопал по плечу — «Гуд, княже, гуд…». Мдя.

Наконец, набравшиеся впечатлений, дворяне всем кагалом, вместе с полками Петра, потянулись в Москву, на продолжение банкета. Город затихал под моросящим ледяным дождем. На разгромленный Петербург снисходила зима и покой. Жизнь города постепенно возвращалась в привычное русло — на стройку возвращались рабочие. Лихорадочно пошел подвоз материалов, пока не встали реки. Отдохновение.

Отлеживался. Последние дни держался исключительно на отварах пустырника, листьев березы, шишек хмеля и травинок мяты. Ну, еще на зверобое для ран и вытяжке из ивовой коры для головы. Словом, сидел на таблетках. Тая стала моей палочкой-выручалочкой, а если вспомнить, как она блистала на балах — оставалось только гордиться. Царица звала Таю в Москву. Настойчиво звала, обещая придворную должность своей лекарки. Отказаться от такой «чести» возможности не имелось — удалось только оттянуть прибытие ко двору. Но в любом случае, нам с Таей вновь предстояло расставание. Грустно. Это время пожирает не только мои силы, но и маломальскую личную жизнь. Чего только не сделаешь, для обеспечения здоровья царской четы, и рождения здоровых наследников. Надо было шкипером, в самом начале «карьеры» устраиваться.