Свечи сгорают дотла - Шандор Мараи

Ты был мне другом? В итоге-то ты сбежал. Ушел не попрощавшись, пусть и не совсем не попрощавшись, ведь накануне во время охоты произошло нечто, и смысл случившегося я понял лишь позже, это уже и было прощание. Человек редко знает, какое его слово или действие означает окончательное необратимое изменение в отношениях. И почему я вообще поехал к тебе в тот день? Ты меня не звал, не прощался, ничего не просил передать. Что я искал в доме, куда ты меня никогда не звал, и именно в тот день, когда ты оттуда навсегда ушел? Что заставило меня скорее сесть в авто, помчаться в город, искать тебя в доме, который уже был пуст?..

Я что-то узнал накануне во время охоты? Что-то выдало твои намерения?.. Или кто-то доверительно сообщил, намекнул мне, что ты готовишься сбежать?.. Нет, все молчали. Даже Нини — помнишь старую няню? Она все про нас знала. Жива ли она? Жива — по-своему. Она живет, как это дерево у окна, посаженное еще моим прадедом. Как у любого живого существа, у нее есть время, которое она должна прожить.

Она знала. Но не сказала. Я тогда оказался совершенно один. И все же знал, что настала та минута, когда все уже вызрело, все выяснилось, все встало на свои места — и ты, и я, все. Да, я узнал на охоте, — генерал словно вспоминает, словно сам себе отвечает на давно мучивший вопрос. И замолкает.

— Что ты узнал на охоте? — спрашивает Конрад.

— Славная была охота. — В голосе генерала появляются чуть ли не теплые нотки, как у человека, который переживает в воображении каждую деталь милого сердцу воспоминания. — Последняя большая охота в нашем лесу. Тогда еще живы были охотники, настоящие охотники… может, и сегодня живут, не знаю. Я тогда последний раз охотился у себя в лесу. С той поры сюда ходят только люди с ружьями, те, кто приезжает в поместье, палят в лесу из своих орудий. Настоящая охота была совсем другой. Ты этого понять не можешь, потому как никогда не был охотником. Для тебя это была лишь обязанность, господская обязанность, требовавшая определенной сноровки, как езда верхом или светская жизнь. Ты охотился, но как человек, примирившийся с некой условностью, принятой в обществе. На твоем лице было написано презрение. И ружье ты держал небрежно, как трость. Тебе не была знакома та особая страсть, самая тайная страсть мужской жизни, та, что живет глубоко в нервах мужчины, глубже любой роли, наряда, образования, глубоко, как магма под слоем земной коры. Эта страсть — жажда убивать. Мы люди, жизнь приказывает нам убивать. Иначе невозможно… человек убивает, чтобы что-то защитить, завоевать, обрести или за что-то отомстить. Улыбаешься?.. Презрительно улыбаешься? Ты был художником. Низкие, грубые инстинкты такого рода в твоей душе смягчились, стали рафинированными?.. Думаешь, ты никогда не убивал ничего живого? Не факт, — эти слова генерал произносит строго и невозмутимо. — Настал вечер, когда нет смысла говорить ни о чем, кроме правды и самой сути, ведь у этого вечера не будет продолжения и вряд ли наступят после него много дней и вечеров… в том смысле, что ни в коем случае не случится ничего, наделенного большим смыслом. Ты, наверное, помнишь, что я однажды, давно, тоже бывал на Востоке — с Кристиной, в свадебном путешествии. Мы ездили к арабам, в Багдад, гостили у одной арабской семьи. То были люди самые что ни на есть знатные, и ты, как путешественник, это поймешь. Присущие им гордость, достоинство, манера держаться, страстность и спокойствие, телесная дисциплина и осознанность движений, их игры, то, как загорались их глаза, — все отражало принадлежность к древней аристократии, аристократии иного рода, возникшей, когда человек впервые в хаосе мироздания осознал существование разных сословий.

Согласно одной из теорий, человеческая цивилизация возникла именно в тех краях, в начале времен, еще до появления народов, племен, культур, в глубине арабского мира. Может, поэтому они такие гордые. Не знаю. Я в таких вещах не разбираюсь… Но в гордости кое-что понимаю, и, как люди безо всяких внешних отличительных знаков распознают близких себе по крови и рангу, так же и я в те недели, проведенные на Востоке, чувствовал, что они там все аристократы, даже грязные погонщики верблюдов. Повторюсь, жили мы у местных, в доме, похожем на дворец, — в качестве гостей у одной из тамошних семей по предложению нашего посла. О эти прохладные белые дома… видал такие? Большой двор, где постоянно бурлит жизнь семьи и племени, одновременно и базар, и парламент, двор храма… И в каждом движении праздность и одновременно жажда игры. Полное достоинства и нарочитое ничегонеделание, за которым скрываются жизнелюбие и страсть, подобные змее среди нагретых солнцем неподвижных камней. Как-то вечером они в нашу честь позвали гостей, арабов. До того момента они принимали нас совершенно по-европейски. Хозяин дома был судья и контрабандист, один из самых богатых людей в городе. В гостевых комнатах стояла английская мебель, ванна была из чистого серебра. Но в тот вечер мы увидели нечто иное. После захода солнца пришли гости — одни мужчины, знатные господа и их слуги. Посреди двора уже пылал костер, едкий дым от верблюжьего помета щипал глаза. Все молча расселись вокруг костра. Кристина была среди нас единственная женщина. Затем принесли ягненка, белого ягненка, хозяин дома достал нож и перерезал животному горло движением, забыть которое невозможно… Научиться этому движению нельзя, это такое восточное движение из тех времен, когда убийство обладало еще и символическим, религиозным смыслом, было явно связано с чем-то важным, с жертвой. Так Авраам поднимал нож над Исааком, когда хотел принести сына в жертву, этим движением резали в древних храмах жертвенных животных на алтаре, перед идолами, изображениями божества, этим же движением отсекли голову Иоанна Крестителя… Древнее движение. На Востоке оно живет в руке каждого. Возможно, именно с этим движением и начался человек, когда вышел из того промежуточного состояния, в котором пребывал между животным и человеком… антропологи считают, что человек появился, когда обрел способность отставлять в сторону большой палец и хватать оружие или инструмент. Но, может статься, появился он не с большим пальцем, а с появлением души, не знаю… Тот араб перерезал горло ягненку, и в тот момент этот пожилой человек в белом бурнусе, на который не попало ни капли крови, был действительно похож на восточного первосвященника, приносящего жертву. Глаза у