Стиляги. Как это было - Юрий Коротков

Известный джазовый музыкант и композитор Юрий Саульский, игравший одно время в “Коктейль-холле”, вспоминал, что иногда туда заходил знаменитый советский композитор Никита Богословский, написавший такие советские “хиты”, как “Темная ночь”, “В далекий край…” и “Я на подвиг тебя провожала”: “Он носил белые пиджаки и ослепительно модные брюки и ботинки”.

“А поскольку именно в это время все западное – и в первую очередь американское – стало предаваться анафеме, холодная война набирала обороты, в посещении „Коктейль-холла“ появился оттенок некоего диссидентства, несогласия с существующими порядками, – вспоминал Саульский. – Да, молодые модники увлекались джазом. Больше за ними ничего „антисоветского“, правда, не замечалось”. Рассказывают, что в “Коктейль-холле” появлялись и актеры Борис Ливанов и Иван Переверзев, писатель Константин Симонов, футболисты Всеволод Бобров и Константин Бесков.

“Коктейль-холл” состоял из двух этажей (на втором был зал со столиками и отдельное помещение типа кабинета, отгороженное от остального пространства небольшой занавеской, “для своих”). Здесь подавали “настоящие” алкогольные коктейли, которые можно было посасывать через соломинку, – барменша управляла шейкером, на полках стояло множество разнообразных бутылок с ликерами, коньяками, джином, настойками, шампанским нескольких сортов, и все это, как вспоминают, было вполне достойного качества.

Музыка в “Коктейль-холле” игралась разнообразная, и далеко не всегда джаз. По воспоминаниям Козлова, одно время музыкальным сопровождением занимался некий ансамбль, игравший “типичный, невинный во все времена и при любой власти кабацкий репертуар, состоявший из старых танго, фокстротов, вальс-бостонов и слоу-фоксов, причем не американского звучания, а скорее немецко-итальянского или мексиканского”.

В конце концов властям, видимо, надоел этот “рассадник буржуазных ценностей” в самом центре Москвы, и в 1955 году “Коктейль-холл” был закрыт, а на его месте появилось кафе-мороженое.

Борис Дышленко:

Тогда все еще только начиналось, и все, звучащее “оттуда”, стало очень важным для тех, кто жил здесь. Все получило другой знак, обратный. Если нам, скажем, говорили и писали в “Крокодиле” и других журналах, что в Америке грабят и убивают, то вдруг в песенке стиляг появлялись такие слова:

А все американцы ходят и жуют чуингам,Грабят, убивают, “чучу” напевают.

Мы завидовали американцам, за то, что и “грабят”, и “убивают”, и живут своей какой-то космической жизнью. Все выворачивалось наизнанку, приобретало обратное звучание. И, что существенно, капитализм, появившийся у нас позже, стал именно таким, каким его изображали до этого в наших газетах: то есть именно грабительским, отвратительным.

Алексей Козлов:

Те, кого называли “стиляги”, собирались в Москве на улице Горького. За пределами Москвы только в Ленинграде еще “стиляли”, на Невском проспекте – Аксенов мне рассказывал, как он там ходил. Но вообще это было московское явление, причем именно центровое.

Возможности такой не было в провинции совершенно точно. Только в Москве продавались польские и югославские журналы. Может, еще в Ленинграде. Больше нигде. Москва была тогда уникальным местом – в ней происходили вещи, которых в Советском Союзе не было больше нигде – кинофестивали и т. д. Даже при Хруще, а при Сталине тем более. Москва была центром информации, проникновения из-за рубежа дозированных запрещенных знаний. И мы этим пользовались. Моментально рассказывали – ой, вот там вот сейчас можно купить что-то. Тут же все скупалось, и читалось, и рассказывалось. Кто узнавал, тут же рассказывал другому.

Это была такая москвоцентристская политика Сталина – он все сконцентрировал в одном месте. Из Москвы каждый день уезжали поезда, набитые продуктами. Потому что Москва снабжалась так, как ни один другой город в СССР. Помню, мои родственники из Казани приезжали, на самолете из Томска прилетали, чтобы купить мяса. В Москву свозились на фурах эти продукты отовсюду и здесь перерабатывались. Приезжали люди из деревень – например, четыре человека, – и вся деревня собирала им деньги и чемоданы. Я жил на Сретенке, где были все эти мясные магазины, и там рядом три вокзала. “Мешочники” из Владимира, Ярославля через Сретенку переходили из одного магазина в другой. И там же еще был магазин “Тюль” – за тюлем очереди стояли.

Валерий Сафонов:

В Москве был знаменитый “Коктейль-холл”, где развлекались “золотая молодежь” и стиляги. Но мне по возрасту туда не пришлось попасть, мне четырнадцать-пятнадцать лет было, а потом его закрыли. Один раз я туда зашел – очень красивое помещение, отделанное деревом. Дуб мореный такой. Европейский, что ли, стиль. Когда его закрыли, там открыли, по-моему, кафе-мороженое и ободрали всю деревяшку, всю красоту нарушили.

Борис Алексеев:

Те, кто жил вокруг улицы Горького, вот они были стиляги. Они там каждый день ходили в “Коктейль-холл” – пили коктейли. А я-то жил на Соколе – это надо было выезжать. На окраинах не было никаких коктейль-холлов, не было ничего.

Алексей Козлов:

Существование “Коктейль-холла” – загадка, но я знаю один ответ: там собирались все поднадзорные элементы. Он был создан КГБ для того, чтобы следить за ними. Позже ресторан “София” на площади Маяковского открывали иногда на ночь, чтобы отловить какую-нибудь банду. И еще под Москвой, в Архангельском, был ресторан “Русская изба”. Там “работали” представитель ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. – Г. Л.), кагэбэшник и представитель прокуратуры или милиции. Каждый ловил своих “клиентов”. Бандитам или жуликам некуда было деньги девать, кроме как потратить в ресторанах: ничего нельзя было купить. А в сталинское время “Коктейль-холл” был открыт, чтобы отлавливать инакомыслящих. Их там не забирали.

Если тараканы в доме есть, с ними проще бороться, поставив им блюдечко с сахаром, чтобы они все были на виду. Они все сползутся из щелей и будут здесь. Но если их начать травить, то они опять разбегутся по углам. “Коктейль-холл” существовал, чтобы выслеживать всех людей, которые интересуются Западом, а потом их где-то в другом месте ликвидировать. Когда там начались облавы – уже после смерти Сталина, – был нарушен этот принцип, и сразу все туда перестали ходить. И я в том числе – мы поняли, что это опасно. И туда стала ходить обычная публика.

А раньше там собирались разные люди. Актер Зиновий Гердт, например, туда ходил. Он старше меня намного, но потом, когда мы с ним вспоминали те времена, он назвал еще кучу людей – деятелей культуры того времени, – которые туда ходили. Это были люди, которые прошли войну. Я с ними не был знаком, и они не были одеты так, как мы. Они воевали, для них шмотки не имели такого значения. Это для нас, нового поколения хипстеров, одежда была самым главным знаком, а они – люди убежденные, на своей шкуре испытавшие весь ужас сталинизма, – они наоборот маскировались, выглядели как советские люди. Но внутри они были антисоветчиками, собирались в “Коктейль-холле” или в “Национале” и еще нескольких ресторанах. “Коктейль-холл” был самый модный, и, главное, он ночью работал.

Валерий Попов:

В Ленинграде Бродвей почему-то был от улицы Восстания до Литейного – в непарадной части Невского. Парадная – она ближе к Адмиралтейству. Первый квартал – Маяковского, следующий – Литейный. И там на углу были зеркала, и в этих зеркалах мы отражались: соответствуем ли?

Вадим Неплох:

Мы собирались на Литейном – у зеркал. Это угол Невского и Литейного. Напротив – кафе “Автомат”. Там можно было поесть макарон с сыром очень дешево, и хлеб стоял на столах бесплатно. Бутылочку портвейна можно было позволить себе. А потом пойти “на хату”: если у кого свободная квартира, девушки и все прочее. Такая была жизнь беспечная.

Виктор Лебедев:

Невский проспект мы называли, как и следовало ожидать, Бродвеем. Это была правая часть от Московского вокзала. На левой почти не гуляли, а вот на правой часть от Литейного проспекта до улицы Желябова (Большая Конюшенная) гуляли все и там же встречались. Много было бездельников, много студентов. Из этой толпы вышло много талантливых людей, которые стали потом гордостью русской культуры: и кинорежиссеры, и актеры, и музыканты, и композиторы. Это была питательная среда. И Невский проспект – это был своеобразный такой клуб, потому что в то время все жили в диких коммунальных квартирах, приткнуться было негде, поэтому выходили на Невский.