Стиляги. Как это было - Юрий Коротков

За что избили эту девушку, за что оскорбили нас? Нам это до сих пор непонятно. Особую роль играла при этом милиция. Она появилась только тогда, когда вся площадь была запружена народом и была совершена расправа с девушкой. А кто-нибудь из хулиганов был задержан? Нет, этого не произошло. Встает вопрос, где же были в это время работники милиции, где были комсомольские патрули, почему вовремя не остановили распоясавшихся хулиганов, почему, наконец, создали в центре такой беспорядок?

Кто за это ответит? Ответить до сих пор никто не может, молчат все, молчит газета, ожидая каких-либо указаний, молчат работники милиции. Неужели нет виновных, неужели хулиганы не понесут ответственность за оскорбления и нанесенные побои?

Нам кажется, что в наших комсомольских организациях неправильно понимают борьбу со “стиляжничеством”. В первую очередь обращают внимание на то, чтобы молодежь меньше носила модной одежды, а то иначе станут стилягами. Это боязнь нового – боязнь чеховского Беликова: “Как бы чего не вышло!” – боязнь, чтобы молодежь не преклонялась перед Западом. Но разве это преклонение? Нет, это не преклонение. Не заграничное клеймо красит человека, а красота одежды, сочетание красок, красивые модели одежды.

Почему на международной выставке моделей наши образцы заслужили перед Западом высшую оценку, а вот в массовом пошиве этих моделей не увидишь? Почему еще мало выпускают фабрики красивую, дешевую и модную одежду? Тогда и молодежь стала бы лучше одеваться, не кричали бы на каждого модно одетого человека: “стиляга!”.

Хотелось бы, чтобы и милиция у нас была по Маяковскому: “…моя милиция меня бережет!”, а не то, чтобы она берегла хулиганов, как это произошло в описанном нами случае.

Ответить просим по вышеуказанному адресу. Подписали:

Студент 5 курса Львовского политехнического института радиотехнического факультета Загартовский Б. М.

Инженер-лаборант завода железобетонных конструкций и стройдеталей Малыжева А. Г.

Ст. инженер Львовского автобусного завода Деменев.

Студентка медиц. института Малыжева И. Г.

Алексей Козлов:

Началась кампания травли инакомыслящих в сорок седьмом году, с “ленинградского дела” (серия судебных процессов в конце 40-х – начале 50-х годов против партийных и советских руководителей в СССР. – Г. Л.), когда появилось понятие “инакомыслие”, потом “низкопоклонство перед Западом” и “космополитизм”, “космополиты безродные”. И тут же товарищ Беляев подсуетился и придумал это слово – “стиляга”, и дал пищу обывателю. Это была специально задуманная акция, чтобы дать широким массам читателей журнала “Крокодил” – а он был очень популярным – название для этих “отщепенцев”. Это был бытовой термин. “Космополит”, “низкопоклонство” – это все был политический уровень. А тут дали на бытовом уровне, чтобы простые люди травили тех, кто на них не хочет быть похожими. Уже Сталин умер, но все равно до пятьдесят седьмого года все правила игры оставались сталинскими. Все законы еще действовали, и КГБ такой же был. И я сразу понял, что надо завязывать с этим, и перестал ходить на Бродвей. Мы стали собираться просто узкими компаниями и слушать музыку, и уже на толпу не выходили. Появились организованные формы преследования – облавы. И в лучшем случае сообщали на работу или на место учебы, и человека выгоняли и давали ему “волчий билет”, и он после этого попадал в армию, а можно было и в лагеря угодить. Иногда он попадал в дурдом, где его закалывали аминазином, и он уже никогда больше из этой системы не выходил. Делали укол аминазина, он начинал пускать пузыри и становился равнодушным ко всему на свете.

Психбольницы в советское время – отдельная тема. Человека просто брали на улице – устраивали провокацию, как будто он подрался. Провокатор, работавший под пьяного, затевал драку. Диссидента сажали на пятнадцать суток, там его тоже провоцировали, что он буйно себя вел, делали укол, после чего его помещали в дурдом, и дальше уже никуда из этой системы он не выходил. Психбольницы были как тюрьмы – с решетками на окнах. Изверги-врачи закалывали инакомыслящих.

Валерий Попов:

Были милицейские витрины “Боевого карандаша”, и там карикатуры – как комсомольцы душат стиляг. Стилягу тащат две мощные руки. И написано: “Не за узкие брюки, а за хулиганские трюки”. Стиляги в целом не нарушали Уголовный кодекс, но вызывали гораздо большую ненависть, чем настоящие хулиганы, потому что хулиганы были классово близкие: рабочие парни. Потом общество сообразило и стало хулиганов натравливать на стиляг. Помню, уже позже была какая-то выставка – первая неформальная выставка художников-абстракционистов, к шестидесятым ближе. И стояли такие как бы дружинники, а на самом деле – бандиты. И били всех, кто шел на эту выставку. Заговаривали – куда идешь? – и били. Народ натравливали на этих “диссидентов”. Хотя из стиляг потом вышли вполне успешные люди. Потому что такой дерзкий дух – он способствует… Помню, в институте были джазисты, саксофонисты – и потом я их увидел доцентами, профессорами и так далее.

Анатолий Кальварский:

Я помню, как совершенно безвинно был оклеветан Жорж Фридман, совершенно порядочный человек, ныне – отец Жорж, католический священник. Он просто очень любил со вкусом одеваться; это вызывало у комсомольских патрулей и властей предержащих ненависть какую-то. Тогда люди не должны были отличаться друг от друга. Те, которые отличались в чем-то одеждой, уже вызывали нарекания со стороны властей, на них натравливались люди. Малоприятное время. Вспоминаю я о нем без удовольствия.

Олег Яцкевич:

Рисковали. Ведь грань между удовольствием купить себе костюм и сесть на год в тюрьму была очень тонкой.

Комсомольский патруль – первое, что вас ожидало. Вы идете с девушкой, к вам подлетают и располосовывают вам брюки. Или обстригают волосы. После того как вышел фильм “Тарзан”, все завели себе длинные прически. Ну, на них и накидывались с ножницами, резали волосы. И галстуки отрезали. Как-то все неумно делалось. Вышибали из институтов.

Валерий Сафонов:

Нас преследовали, да. Я сразу форменные брюки, которые мне приобрели, перешил – я их сузил. И меня на комсомольское собрание вызвали. Пришлось все восстанавливать. Говорили: ты же комсомолец, позоришь таким вот образом коллектив, на себя ярлык навешиваешь.

Георгий Ковенчук:

У меня с узкими брюками была целая легендарная история. Я учился в СХШ – средней художественной школе – и уже с последнего класса делал иллюстрации в журнале “Нева”, книжки в “Лениздате”. И покупал одежду на заработанные деньги. А потом я стал работать в коллективе “Боевой карандаш”, где делали карикатуры “Они мешают нам жить”, в том числе против стиляг. У меня был костюм, который купили еще на барахолке – у Балтийского вокзала продавали что-то и стиляги, и торговые моряки. И я купил там австрийский костюм. Двадцать четыре сантиметра ширина брюк. И я шел в кино со своим приятелем, он учился в академии на архитектурном факультете. И около Аничкова моста нас кто-то схватил так грубо за локти. Я решил, что это какие-то хулиганы. И тогда говорю: “В чем дело?” Вижу – на руках у них красные повязки с надписью “комсомольский патруль”. И такие с прилипшими папиросками на нижней губе, довольно такие хулиганистые ребята, в тельняшках. Шпана шпаной. “Вы откуда такие приехали?” “Как откуда? – говорю. – Мы здесь родились”. И они: “Что это у вас за такие брюки – от долгов бегать?” Тогда так говорили – мол, удобно от долгов бегать в узких. А все ходили в широченных-широченных – это тоже была своя мода, надо было, чтобы брючина закрывала ботинок и не было видно ботинка. Их в свое время “клешами” называли и тоже запрещали, но не так сильно боролись, как с узкими брюками.

Отвели нас в штаб комсомольского патруля – пропали билеты в кино. Посадили нас на скамейку – там действительно были и хулиганы, и пьяные, и девицы всякие. И мы сидим. Неприятно было. Во-первых, по-хамски нас схватили, во-вторых, собирались в кино и билеты пропали. А в-третьих, я очень боялся, что сообщат в институт – мы на втором курсе были. Нам говорят: сейчас придут вас фотографировать и потом в газете поместят.