Фабрика романов в Париже - Дирк Хуземан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего не помогало. Даже ведьма из сицилийской деревушки, которую разыскал генерал, была бессильна против этой болезни. Она уверяла, что недуг вызван каким-то проклятием, чем-то, что мальчик привез из страны фараонов. После этого экипаж настаивал на том, чтобы плыть дальше, а юнгу бросить на острове. Моряки боялись, что проклятие перейдет на них или что они будут повешены за мятеж, не прибудь они на встречу с Наполеоном в Гавре вовремя.
Откуда Дюма достал амулеты, Леметр так и не узнал. Они свисали с темной руки генерала: три диска в форме полумесяца, покрытые зеленой патиной. Дюма часами сидел у постели больного и раскачивал амулеты перед лицом Леметра. Через два дня лихорадка спала. Корабль смог вернуться домой. Никто не узнал, что произошло по дороге.
Момент прибытия в Гавр до сих пор стоял у Леметра перед глазами: лучи солнца, падающие на Атлантический океан, крики чаек, запах табака и смолы. Он протянул генералу маленькую тощую руку. Та исчезла в лапище Дюма. Голосом, которым он раздавал приказы, генерал сказал:
– Благодари не меня, а врачей фараонов. Если бы они не вложили все свое искусство в эти подвески, ты бы сейчас был мертвым юнгой.
Только тогда Леметр понял, что исцелением обязан не только генералу, но и волшебству, заключенному в этих дисках. В то время он еще верил в сверхъестественные силы. Но он был всего лишь ребенком. Мальчик был убежден, что отрезанный большой палец повешенного вора таил в себе чудодейственные силы, а прах сожженного ежа помогал от падучей болезни[39]. Теперь он знал, что исцелять, убивать или навязывать свою волю можно безо всякой магии. Достаточно умения правильно обращаться с силами природы и готовности людей поддаваться манипуляциям. И желания повиноваться, которое, как выяснил Леметр, было присуще всем без исключения.
– Сеанс уже закончился? – устало спросил Пивер. Язык его заплетался.
– Вы заснули, месье, – ответил Леметр. – Я решил посадить вас к себе в карету.
Леметр погладил краешек диска. Он был острым и зазубренным.
Пивер выпрямился, отодвинул занавеску и выглянул наружу.
– Эта дорога ведет к Гар дю Нор[40]. Но я ведь живу не здесь. Почему вы не позвали моего кучера?
Леметр вырвал занавеску из рук депутата и снова задернул ее.
– Пардон, месье. Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз. Мне нужно вам кое-что показать.
Фрушар весь продрог. Он уже полчаса ждал под газовым фонарем у книжного магазина «Бурбе», как и было договорено. На другой стороне улицы тянулась набережная, а за ней текла Сена. Река рождала туман, который ледяными пальцами цеплялся за ноги Фрушара.
Наемный писатель прижимал ладони к холодным щекам и ушам, и поэтому услышал карету лишь в последнюю секунду. Фрушар отскочил назад, когда его задела лошадь. Он почувствовал, как в нем поднимается гнев. Наверное, вести дела с этим незнакомцем было не лучшей идеей.
Дверца распахнулась. Из кареты вышла фигура в длинном сером пальто и надела цилиндр. Поля шляпы затеняли верхнюю половину лица. Однако Фрушар все равно узнал Леметра.
– Хорошо, что вы пришли, – сказал Леметр. – В завтрашнем номере газеты должна быть дополнительная статья. На первой странице.
Фрушар ждал, что Леметр спросит, получится ли исполнить его пожелание. Но вопроса не последовало. Наконец Фрушар кивнул.
– Это можно устроить. О чем должна быть статья?
Из кареты послышался грохот. Салон покачнулся. Со стороны повозки, обращенной к реке, хлопнула дверца. Медленные шаркающие шаги удалялись по направлению к Сене.
Фрушар указал туда, откуда доносился шум. Он почувствовал, как Леметр положил руку ему на плечо и повел в сторону книжного магазина – прочь от реки. Они остановились перед темной витриной. В ней были видны лишь очертания разложенных книг.
Леметр сунул руку под кропотливо сложенный воротник сюртука и достал согнутый лист бумаги.
– Эти строки я написал сейчас в карете. Обращайтесь с ними бережно, чернила еще влажные. Чтобы они поскорее высохли, я положил туда несколько банкнот.
Фрушар потянулся за бумагой, но Леметр не выпустил ее из рук. Мужчины стояли друг напротив друга. Свободной рукой Леметр снял шляпу. Свет газового фонаря упал на его глаза. К солоноватому запаху реки примешался аромат смолы и чего-то, напоминавшего лимон. Фрушар открыл было рот, но не смог произнести ни слова. Вместо этого он как будто почувствовал у себя во рту духи Леметра. Писатель сглотнул. Холод исчез из ног, уступив место приятному покалыванию.
– Завтра утром эту статью будет читать весь Париж. За это отвечаете вы!
Голос Леметра был так же прекрасен, как журчание Сены весенним вечером. Фрушар мог бы слушать этого человека всю ночь.
– А теперь убирайтесь! – сказал Леметр и отдал бумагу писателю.
Каким магнетическим, тонким как игла чувством такта обладал месье! Фрушар засунул лист в карман жакета, приподнял на прощание шляпу и зашагал по набережной в сторону Гар дю Нор. В переулке за недавно построенным вокзалом его ждала типография.
Глава 15. Глава 15. Париж, декабрь 1851 года
Спросить его он не мог. Иммануэль с переломанными ногами без сознания лежал в салоне. Кто-то из пациентов Леметра помог Александру затащить высокого мужчину в карету. Женщину в инвалидной коляске Дюма поднял на скамью сам. Теперь она сидела рядом с раненым и заливалась слезами. Мужчину нужно было как можно скорее доставить в Опиталь де ла Шарите. Потом, поклялся себе Александр, он отвезет графиню в Опиталь де ла Сальпетриер, где лечили парижских душевнобольных.
Однако его торопило не только состояние здоровья пассажиров. Леметр сбежал с амулетом, и теперь был должен Александру семьсот тысяч франков. Естественно, Александр был готов поторговаться. Вместо трех амулетов он привез лишь один. Ему хватило бы и пятисот тысяч франков. Писатель был известен своей щедростью. Не он ли раздал утром кучу денег. Но не менее известен был и его гнев. И он обрушится на Леметра, когда Дюма наконец его догонит.
– Но! – крикнул Александр.
Уши лошади вздрогнули.
Стояла морозная ночь. В небе висел заплесневелый кусочек луны. Дождь и осенний ветер срывали с деревьев последние листья. Экипажей почти не было видно. Париж заснул.
За время на дорогу до госпиталя Дюма мог бы написать сцену
