Кремень и зеркало - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это случилось еще до смерти Шейна, незадолго до того, как Хью О’Нил вернулся из Англии, из Пенсхерста, в Ольстер, в Ирландию. Но та земля, по которой он проезжал сейчас в обществе сэра Генри, – земля, из которой когда-то вышли все блага мира, до сих пор оставалась разоренной и пустой, не способной ни порождать живое, ни давать пропитание. Конь то и дело спотыкался о кости с присохшим тряпьем – останки детей, их матерей и отцов. Мертвое на мертвом. Хью и его люди – закаленные галлогласы и мальчишки, едва научившиеся управляться с тяжелыми мушкетами, – отстали от быстроходных сиднеевских пикинеров и тренированных стрелков. Впрочем, сэр Генри предупреждал его. Он рассказывал – бесстрастно и без сожалений, словно вспоминая какое-то давнее, полузабытое путешествие, – как разрушал замки и жег поля в Каслмайере и Гланмире на границах Корка, как забивал скот и оставлял туши гнить под открытым небом и как деревья по всей округе превращались в виселицы. Той ночью, лежа в палатке, О’Нил снова услышал голос королевы. Она попыталась снять камень с его сердца. «Не смотри на их страдания, – сказала она. – Смотри на меня».
Ведь все то же самое повторялось снова. Опять предстояло насаждать мир, ворочая валуны невежества и упрямства; опять предстояло защитить истинную веру и остановить ползучее наступление Римской церкви. Злосчастному графу Десмонду, засевшему в Аскитоне, поклонялись, как божеству; слухи о двух испанских терциях[60], уже вышедших в море из Ла-Коруньи, воспламеняли дух повстанцев и наводили ужас на колонистов: шутка ли, шесть тысяч конных аркебузиров и солдат, вооруженных пиками и алебардами! Фицморис, как и было предсказано, вернулся из Франции с огромным знаменем, которое благословил сам папа. То здесь, то там видели это полотнище с окровавленной головой Христа в терновом венце: его можно было развернуть и растянуть на шестах в любой момент – и так же быстро свернуть, прежде чем появятся шерифы или люди лорда-наместника. И оно всякий раз исчезало вовремя, а затем появлялось уже в другом месте; и всякий раз его встречали приветственными криками: Papa Abú! Победу – папе! Граф Десмонд, формально старший над Фицморисом, писал английскому наместнику Корка: «Мы с моими людьми готовы положить свои жизни на алтарь побед Ее Величества, дабы положить конец изменническим деяниям вышепоименованного Джеймса». Но какой слуга Короны в своем уме доверился бы графу Десмонду? Хью О’Нила с его отрядом направили в гавань Смервика, где ожидалась высадка испанских и папских войск. Люди О’Нила одолели дорогу за один переход, но граф Джеральд прибыл на место раньше – и, похоже, не сделал ничего, чтобы помешать повстанцам Фисмориса захватить город и возвышавшийся над ним Золотой форт, Дун-ан-Орь. Оставив своих бойцов и капитанов за городской стеной, Хью въехал в крепость и стал искать графа. форт кишел людьми Фицмориса, и эти люди, с которыми Хью О’Нилу было приказано разделаться, смотрели на него – ирландского лорда и сына Истинной Церкви – как на возможного союзника. Странное это было чувство: словно он лишился самой своей сути – или, наоборот, свелся весь к своей внутренней сути, лишившись всего остального.
Десмонд нашелся на крепостной стене. Он сидел на каменной скамье, скрестив ноги и подставив лицо тусклым солнечным лучам. На вид он нисколько не изменился.
– Что я могу для вас сделать, милорд? – спросил Хью.
Десмонд посмотрел на О’Нила с рассеянной улыбкой, как будто видел его впервые в жизни.
– Ничего, – проронил он.
– Ничего?
– Корабли уже пришли, – сказал Десмонд, – и ушли. Не привезли ни единого солдата. – Взмахом руки, знакомым Хью по той памятной ночной беседе в Саутварке, граф указал на гавань. – Ни пехотинцев, ни конных. А если и привезли, то увезли обратно: на берег сошли только священники и монахи, целая толпа. Кузен Джеймс поехал по городам и весям искать союзников, да и лошадей понадобится немало, и он заберет всех, сколько найдет. Крестьянам и возчикам придется отдать единственное свое достояние ради блага страны и ради истинной веры, о которой эти бедняки почти ничего не знают и до которой им, надо полагать, дела нет. Так мне, по крайней мере, сказали.
Хью О’Нилу оставалось только ждать; теряя терпение и раздражаясь все больше, он потратил остаток дня на поиски места, провианта и воды для своего отряда. Затем стало понятно, что всему предприятию вскоре придет конец и без его помощи. Какой-то возчик, у которого Фицморис конфисковал лошадь, пошел и пожаловался своему лорду – одному из Берков, протестанту. Тот собрал вооруженный отряд и нагнал Джеймса у какого-то брода; почему это всегда происходит у брода? «Верни лошадь моему парню!» – крикнул Берк через реку. «Papa Abú!» – крикнул в ответ Джеймс. На это Берк ответил: «Боже, храни королеву!» и «Черт бы побрал Джеймса Фицмориса!» Джеймс пустил коня через реку навстречу обидчику. Когда он был уже на середине потока, человек Берка выстрелил из мушкета и попал ему в грудь. По словам рассказчика, Джеймсу еще хватило сил добраться до дальнего берега, стоптать стрелка, перезаряжавшего мушкет, и всадить меч Берку в горло. После этого он рухнул с коня и умер. С его возвращения в Ирландию прошел сто и один день.
Таким образом, граф Десмонд оказался прав: делать тут было нечего, хотя Сидней и весь королевский двор непрестанно требовали от него сделать хоть что-то, а иначе, спрашивается, зачем его отпустили на волю? Люди Джеймса Фицмориса, расположившиеся в захваченном Золотом форте, продолжали ждать обещанное подкрепление из Испании – прошел слух, будто англичане пустили за испанцами свои корабли, но те вот-вот ускользнут от погони и прибудут в Смервик. А тем временем повстанцы опустошали город, выгребая из кладовых остатки провианта, да преклоняли колени, внимая напыщенным речам папских священников и иезуитов. «С меня хватит, – решил граф Десмонд. – Я сделал все, что мог». Собрав своих немногочисленных бойцов, он попрощался с Хью и отправился в Аскитон, к
