Граф из Техаса - Джерина Кэрол

— К черту, ничего я не полагаю, Эмерсон.

— Тогда я извиняюсь, милорд. Я думал…

— Я напрямую обвиняю тебя.

— Меня?!

— Да, тебя. Ты запустил свои грязные руки в мой кошелек уже два года назад, но с сегодняшнего дня этому придет конец. А именно с данной минуты.

— Милорд, я не потерплю, чтобы меня прямо в глаза на виду у всех обвиняли в воровстве.

— Мне это безразлично.

И прежде чем Эмерсон успел раскрыть рот, чтобы ответить ему, Прескотт с размаху кулаком ударил управляющего в нижнюю челюсть да с такой силой, что тот отлетел к зеленой ограде из аккуратно подстриженных кустарников.

Прескотт взглянул в сторону Люсинды и заметил, что на улице за ее спиной начала уже собираться толпа.

«Вот зеваки, — подумал он, покачав головой. — Ну, сегодня будет достаточно пищи для разговоров».

— Ты вор, Эмерсон, — сказал он как можно громче. — Никчемный распутный вор. Это твой дом? Так вот, начиная с завтрашнего утра ты начнешь продавать всю мебель, что ты купил для этого дома. Когда ничего уже не останется, ты станешь продавать все те роскошные зеркала, картины и лампы, что я видел внутри. Ты вернешь мне каждый никель, э-э, каждый шиллинг из тех денег, что ты украл. Ты меня понял?

— Лорд Сент Кеверна, как бы это выразиться…

— Лучше молчи, Эмерсон. Я ненавижу мужчин, которые выражаются, особенно неприлично и перед женщинами. Но знаешь, кого я еще больше ненавижу? Мужей, которые бьют своих жен. Как правило, эти мужчины обыкновенные трусы. А ты именно такой и есть. Никчемный, подлый, распутный трус.

— Милорд!

— Да, и еще одно, Эмерсон. Ты уволен. Не смей теперь даже одной ногой ступить в мои владения, — не желая, чтобы Люсинда и толпа зевак расслышали его следующую фразу, он наклонился к Эмерсону, все еще лежащему на земле, и угрожающе прошептал:

— Только сунься, и я сделаю так, что ты до конца своей жизни будешь жалеть об этом.

Он в последний раз окинул Эмерсона презрительным взглядом, затем развернулся и пошел прочь.

Люсинда не сказала ни слова, когда он подошел и взял у нее поводья. Однако толпа собравшихся мужчин не молчала.

— Так вы и есть новый граф? — спросил один.

— Да, нравится вам это или не нравится, но это так. Прескотт Трефаро — мое имя.

— Да, — сказал мужчина, кивнув своим друзьям. — Мы так и думали. Э-э, милорд?

— Что?

— Вам надо поговорить точно так же, как вы только что говорили с управляющим, с нашим уважаемым мэром. То есть хорошенько его пропесочить.

Несколько других джентльменов замялись и закивали головами в знак согласия. Чувствуя, как его ярость постепенно утихает, Прескотт усмехнулся.

— Если он насолит вам чем-нибудь, просто скажите ему, чтобы он зашел повидаться со мной.

— Так мы и сделаем, Ваша светлость. Будьте уверены, так мы и сделаем.

— Я думаю, вы произвели большое впечатление на своих новых подчиненных, милорд, — сказала Люсинда несколькими минутами позже, когда они уже выезжали из города.

— Если я хотя бы еще один раз услышу, что вы называете меня «милорд», я сниму вас с лошади и заставлю идти всю дорогу домой пешком. Мне приходится смириться, что я слышу это от людей, подобных Эмерсону, но мне нет никакой нужды слышать это еще и от вас.

— Но я же не враг, Прескотт. Я на вашей стороне.

— Попробовали бы вы только не быть на моей стороне, — он покрепче обхватил рукой ее талию и слегка сжал, скорчив при этом угрожающую гримасу и засмеявшись.

— Очевидно, местные жители тоже на вашей стороне. Они, конечно, прямо вам об этом не сказали, но всем известно, что они никогда не одобряли Эмерсона и его любовницу.

— Но при этом они держали свои рты на замке, когда он привез и поселил ее прямо у них под носом.

— В его руках была власть. Что им, по-вашему, оставалось делать?

— Обмазать смолой и обкатать в куриных перьях! Или посадить его в пустой вагон и спустить вниз по рельсам, чтобы он катился подальше от города. Именно это мне захотелось сделать, когда я увидел синяки его бедной жены.

— Местные жители не так смелы и решительны, как вы. Они привыкли к тому, что стоящие у власти живут по другим законам.

— Порядочность и честность одинаково важны для всех людей в обществе. Только люди, обладающие этими качествами, равны друг другу, независимо от того, к какому сословию принадлежат. Мой графский титул совсем не делает меня лучше остальных, но и без него я никогда не смог бы поступить так, как Эмерсон.

— Я думаю, теперь об этом узнали все горожане.

— Теперь? Вы хотите сказать, что не знали раньше?

— Откуда? Ведь они с вами никогда не встречались и знали только понаслышке. Все вокруг думали, что вы такой же, как и все графы этой земли до вас.

— А какими они были?

— Властолюбивыми, совершенно безразличными к людям и их бедам. Вы только поймите меня правильно: дядя Герберт был достаточно приличным человеком, но ему никогда не приходила в голову мысль предложить горожанам свою помощь так, как это сделали сегодня вы. Возможно потому, что это было просто не в его натуре.

— Правильно говорила моя тетушка Эмми, — пробурчал Прескотт себе под нос. — Все идет от того, как ты воспитан.

— Господи, да за исключением одного-двух случаев дядя Герберт никогда не ездил в деревню или Сент Кеверн. И естественно, что местные жители предположили, что вы будете ничуть не лучше своих предшественников. Ваша жизнь должна быть совсем другой, чем у простых людей.

— Не так уж она и отличается.

— Однако различий предостаточно. Вы живете в замке, они — нет. У вас за спиной многовековая родословная, они же не помнят своих предков дальше одного-двух поколений. Ко всему этому, вы новый человек в здешних краях и сразу видно — не англичанин.

— Так или иначе, но прошлое не вернешь, и времена изменились, не так ли? Новая метла метет лучше старой, и особенно вековой мусор.

— Да, похоже, что у новой техасской метлы действительно широкий захват.

— Вы еще просто не представляете, какой широкий, дорогая, — сказал он, и при этом его голос прозвучал так ласково, что у Люсинды от возбуждения побежали мурашки по коже. Ей ужасно захотелось положить голову ему на плечо, прильнуть к нему спиной и почувствовать мускулы на его груди, вдохнуть чистый, мужской запах его тела. А может даже, слегка повернуть голову, посмотреть ему в глаза и коснуться губами его губ. Она знала, что этот поцелуй доставил бы такое наслаждение, такую радость.

Но, как всегда, холодный, здравый ум восторжествовал, и Люсинда отбросила эти мысли в сторону. Мечтать о Прескотте таким образом — полный абсурд. И к тому же опасный. Это могло закончиться лишь душевной пустотой да болью в сердце. Прескотт никогда не станет для нее больше, чем просто другом.