Любовные каникулы - Светлана Оникс

А в голове ни одной мысли, только крутится, как метроном:

— Раз-два-три... раз-два-три...

Это не такты вальса, это в дверь мою стучат негромко и размеренно.

Георг? Мне так хотелось его увидеть! Я вскочила с постели и босиком бросилась к двери, не соображая, что делаю. Но на пороге стоял не мой принц, а мальчик-посыльный с огромной коробкой в руках.

Я ойкнула, спряталась за дверь. Он смутился, бедный, и быстро сунул мне коробку. И когда я раскрыла ее... Я даже засмеялась от радости. В ней лежало — нет, так не бывает! — то самое платье, в котором я только что кружилась во сне!

Я моментально скинула ночнушку и натянула его на себя. Покосилась в зеркало, прошлась на цыпочках, сделала реверанс... и опять заглянула в коробку. Там были еще длинные кружевные перчатки, узкая миниатюрная сумочка и невесомые туфельки — все в тон платью.

Господи, ведь невозможно подсмотреть чужой сон!

Я уселась к зеркалу и тщательно уложила волосы в некое подобие прически а ля ренессанс, со спадающими завитками. Потом открыла сейфовый ящик и достала коробочку с моими бриллиантами. Их Марина мне дала. У нее этого добра — навалом. Любит красивые вещи...

Крупные капли в платиновых звездочках — серьги, и такое же кольцо. Здесь я уже успела поносить их и на открытии, и на вручении наград, но именно к этому платью они шли, как родные. Жемчужные переливы шелка подчеркивали сверкающую прозрачность камней и тускловатый блеск платины.

Перчатки выше локтя, туфельки, сумочка в скромно сложенных руках... Я еще раз крутанулась перед зеркалом. Да я ли это? Принцесса из сказки. Нет, для Золушки я уже старовата. Разве что Снежная королева. Я сделала величественный жест, горделиво вскинула подбородок и тут же получила в награду негромкие аплодисменты.

Моим единственным зрителем был сам Георг. Второпях я забыла затворить дверь, и он вошел неслышно и теперь стоял, не сводя с меня глаз. Интересно, сколько он так стоит? Наверное, видел, как я скачу по номеру козой и с дурацкой улыбкой на физиономии.

— Ты прекрасный цветок, — сказал он. — Я рад, что тебе понравился мой скромный подарок.

И опять в меня словно бесенок вселился.

— А разве я сказала, что мне понравилось? — Я еще не вышла из образа Снежной королевы.

— Ты в нем очень красива, — слегка удивился он.

А без его платья я разве уродина? Я поджала губы и весьма критично осмотрела свое отражение.

— Этот цвет мне не к лицу, — притворно вздохнула я. — Очень жаль... Большое спасибо... Но я вряд ли буду его носить...

Что-то едва заметно дрогнуло в глубине его бездонных глаз. А мне плакать хотелось, когда я с себя это платье снимала, закрывшись от него в ванной. Словно кожу по-живому отдираю... Я с ним так сроднилась за считанные минуты... Ну что у меня за дурацкий характер?! Это из-за его непредсказуемых закидонов я уложила обратно в коробку свою мечту, словно воплощенный волшебный сон, да еще и бросила небрежно:

— Надеюсь, его можно сдать обратно в магазин?

— Может, ты хочешь обменять? — помолчав, спросил Георг. — Прости, я не спросил, какой цвет ты предпочитаешь?

У меня чуть не вырвалось: «Как твои глаза...»

Интересно, если бы я стала вдруг принцессой, сколько бы у меня было платьев? Интересно также, не намек ли этот подарок на то, что я вчера позволила неподобающую выходку, явившись одетой не по регламенту? Он меня решил приодеть для совместных выходов, чтоб не стыдно было рядом идти? Если так, то это ему не удастся.

Я пожала плечами и как будто задумалась.

— Не знаю... Кажется, все нужные цвета у меня уже есть... В Москве...

Я закрыла коробку крышкой и небрежно протянула ему. Я нарочно надела пестренький курортный костюм — маечку и бермуды, а в ушах и на пальце оставила свои дорогие бриллианты. Пусть усвоит, что я их не специально с его платьем мерила, а просто хотела сегодня надеть, все равно с чем. Хотя, согласитесь, видок — бермуды и камушки! Видно было, что Георгу очень не хочется сдавать мою обновку обратно. Господи, да мне, что ли, хочется? Но я стояла рядом с равнодушным видом, слушая краем уха, как он объясняется с продавцом в салоне модной одежды.

— Прошу, синьорита, — сказал продавец, держа на вешалках несколько вечерних платьев самых разных цветов и оттенков.

— Синьора, — с достоинством поправила я и проследовала за ним в кабинку.

Я их даже мерить не стала, зачем зря расстраиваться? Каждое великолепно, в каждом я была бы неотразима... Умерь аппетиты, Санька. Решила не принимать от него подарков, так держись.

— К сожалению, ничего подходящего. — Я небрежно махнула продавцу, чтоб забрал их барахлишко.

Мое колечко сверкнуло на солнце, и он изумленно уставился мне на руку. Понимаю, не вяжется с пляжным ансамблем, но у нас, монархов, это самые повседневные украшения...

Вы бы видели, с каким почтением он нас провожал к выходу, как советовал посетить Дом моделей и выставку-продажу коллекции высокой моды. Только придется оставить машину на острове. Эка беда, мне гораздо больше нравится на гондолах кататься. Может, встретим Марко, он мне серенаду споет, а Георг будет злиться и ревновать...

К сожалению, Марко нам не попался. Гондольер которого мы наняли, был тоже красив и тоже пел, отталкиваясь шестом, но я почему-то расстроилась! Я покорно посещала с принцем салон за салоном, словно делала ему одолжение. Чего я только не насмотрелась! Сколько выдумки, фантазии, экстравагантности было в каждой модели, но... Я оставалась непреклонной, храня на лице презрительную мину. Иногда меня узнавали, восклицали радостно:

— Синьора Кузнецова! Мы в восхищении!

Целовали кончики пальцев, расшаркивались, но почему-то никто не просил автограф. Воспитанные — не докучают звезде излишним вниманием. А мне бы хотелось, чтоб докучали, чтоб выстроилась очередь за моими росчерками на листочках из блокнотов. Но я только устало улыбалась им и едва наклоняла голову. Дескать, ах, как утомило меня тяжкое бремя славы...

А Гоша, напротив, каждый раз ревниво косил глазом. Он был горд тем, что сопровождает такую даму, и в то же время чисто мужской инстинкт собственника заставлял его ограждать мою персону от восторженных посторонних взоров. Я чувствовала, как напрягается его рука, незаметно задвигающая меня за его широкую спину. Если бы ему дать волю, он бы спрятал меня от всех, запер в сейф как достояние империи, и только долгими ночами один-одинешенек любовался бы своей добычей, как скупой рыцарь... Самое странное, что мне это, пожалуй, было бы приятно...

— Может, нам стоит слетать в Париж? — спросил он, когда я отвергла практически уже все, чем могла похвастаться Венеция.