Война и Мир – 1802 - Андрей Баранов

– Шапки долой, изменники! – крикнул граф своим полнокровным командным голосом.

– Много вас тут, начальства! – заговорили негодяи из толпы.

– Чтоо? Разговаривать? Бунт? Барское имение не место для дискуссий! Разбойники! Изменники! – завопил граф Г. уже не своим голосом. – Вяжи его, вяжи!

Морозявкин подскочил к Поликарпу и быстро закрутил ему руки назад приемом борьбы, перенятым у петербургских городовых.

– Может прикажете наших кликнуть из-под холмов? – спросили гусары.

Тут же нашелся и спрятавшийся среди крестьян староста, которому не удалось отсидеться. Гусары связали и его, сняв пояса с других мужиков.

– А теперь всем слушать сюда! Марш всем по домам, и чтоб и голоса вашего я не слыхал! – обратился граф Михайло к почтенному мужицкому собранию.

– Да мы никаких обид никому не делали. Это мы так, по глупости, сотворили эти непорядки и вздор, все глупость наша, – заговорили вдруг раскаявшиеся мужики.

– Это вы прокурорским расскажете, – пояснил собравшимся Морозявкин.

Связанных мужиков отвели на барский двор, где Лесистратова устроила им скорый военно-полевой суд, приговорив за измену родине и ей лично к порке чуть не до смерти. И уже скоро еще непоротые круглолицые мужики грузили на подводы лизины шкатулки, библиотечные шкафы и прочее имущество, под ценные замечания вроде «Да, книги здоровые, писали не гуляли». Лиза лично, не доверяя горничным, распоряжалась мужиками и убедилась что все ее господские вещи уложены как надо, и прикрыты сеном и рогожами.

Граф Г. дождался выезда госпожи Лесистратовой из дома, и провожал ее верхом только двенадцать верст, не желая навязывать ей продолжение знакомства.

– Да не стоит благодарностей, каждый становой сделал бы то же, – скромно говорил граф, когда Лиза упорно хотела поблагодарить его за свое спасение. – Не целуйте меня, люди смотрят, как вам не совестно… Я счастлив, что имею… ммм… случай возобновить с вами знакомство.

Однако Лиза продолжала благодарить графа, как он не отнекивался.

– Ах, граф, без вас я несомненно погибла бы от бунтовщиков и англичан! Они такие невежы… совсем не ценят хорошеньких женщин. Вы подвергали себя страшным опасностям… Вы человек с благородной душой! У вас такие добрые и честные глаза…

Когда Лиза наконец расставшись с графом ехала в карете к Москве, ей в голову вдруг пришла странная мысль – уж не влюбилась ли она?

«И надо было ему приехать в Волосатые холмы именно в эту минуту! Я люблю его в первый и в последний раз… Он вовсе не такой хвастливый профан, каким казался мне сначала… Дааа, да конца жизни любить буду!» – думала она, вздыхая и трясясь в карете с горничной.

Когда государь наконец-то уехал и из Москвы тоже, жизнь в городе потекла обычным порядком. О патриотизме вовсе никто не вспоминал. Трудно было поверить, что Россия и вправду в опасности, и что члены до сих пор существующего Английского клуба суть сыны отечества, да еще и готовые для него на всякую жертву. Единственное, что все же надо было жертвовать людей и деньги, раз уж обещались – это было неизбежно.

Чем ближе неприятель был к Москве, тем легкомысленнее москвичи глядели на свое положение. Как обычно в душе их говорили два голоса, причем один рассудительно советовал поискать средство для избавления от опасности, ну а другой предлагал вообще не думать об опасности, так как слишком уж это тяжело и неприятно, и лучше отвернуться от нее. В обществе второй голос как известно чаще побеждает, поэтому редко когда так веселились в Москве, как в 1802 году от рождества Христова, в преддверии английского нашествия.

Ростопчин публиковал афиши собственного сочинения, где герой, какой-то московский целовальник Гаврюшка, ругал скверными словами всех англичан выйдя из своего питейного дома и открывши митинг под орлом. Говорилось, что они от борща раздуются и от каши лопнут, и одна баба троих британцев грудью придушит, хотя некоторые эстеты и утверждали что это пошло. Из Москвы срочно выслали всех иностранцев, думая что между ними затаились британские агенты и шпионы, а также убрали наконец-то все присутственные места, тем самым предвосхитив план о расширении столицы, начавший реализовываться два столетия спустя. Говорилось что уже за одно это Москва должна быть благодарна Веллингтону, упоминалось что на ополченцев помещики ухлопали сотни тысяч рублей, зато зрелище их выступления в поход в полном обмундировании будет еще то, да к тому же и за билеты денег брать не будут.

Также в афишах Ростопчина говорилось что он весьма рад отъезду из первопрестольной всяких барышень и купеческих жен. Там градоначальник жизнью клялся что ноги неприятеля в Москве не будет ни за что, и из этого многие горожане, привыкшие читать между строк, вывели заключение что противник будет в столице непременно. Казалось бы ясно – главная наша штаб-квартира ныне в Вязьме, англичане побеждены, но однако же все желающие могут купить оружие, сабли и пистолеты, в арсенале по дешевой цене. Туча приближалась, и останавливаться не собиралась. Многие обыватели задавались вопросом: дожидаться или напротив даже поступить в военную службу, дабы самим драться с неприятелем? Вопрос был сложен, и некоторые дабы его разрешить раскладывали пасьянс.

Очевидно было, что приближается всеми ожидаемая катастрофа. За иностранную речь на улицах озверевшие вконец обыватели могли и убить говорившего, тем более что Ростопчин так и писал в афишах – дескать любого за хохол и на съезжую. Некоторые дворяне закладывали имения, дабы вооружить ополчение, другие оставались в городе несмотря ни на что, по принципу «чем хуже – тем лучше».

На Лобном месте проводили экзекуции английских поваров, гувернеров, лекарей и вообще всех, кого удавалось поймать, и кто по неосторожности еще не покинул пределы России. Чиновники, мещане и мужики не без удовольствия наблюдали это зрелище, приговаривая что дескать англичашкам русское блюдо из розог не по нутру пришлось.

Граф Г. и Морозявкин также готовились к решающей битве, находясь в гуще войск, шедших за Можайском. Везде виднелась масса солдат, казаков, пушек, фур и ящиков, без чего не приготовляется ни одно настоящее сражение. Собственно какое-то сражение, как рассказали Морозявкину в деревне Перхушково, через которую они проезжали, уже было, да такое жаркое, что земля дрожала от выстрелов, вот только никто так и не понял кто же победил.

Графом овладело какое-то чувство беспокойства, необходимости что-то предпринять и даже чем-то пожертвовать. Он попытался на ходу объяснить другу Вольдемару, что все что составляет счастие людей, как-то: удобства жизни, богатство и проч., на самом деле есть вздор, который приятно откинуть, и что он находит в таком жертвовании особенную прелесть. Морозявкин внимательно посмотрел на графа, покрутил пальцем у виска, что уже в те временя считалось знаком сумасшествия, и подхлестнув лошадь поехал далее.

Ежели теперь, по прошествии времени, внимательно рассудить, зачем мы устроили англичанам Бурдинское сражение, было ли оно так уж необходимо и вообще случалось ли в истории, то совершенно понятно, что ни для англичан, ни для русских оно не имело никакого смысла. Британцы приблизились к погибели армии, а мы – к погибели Москвы, обе противоборствующие стороны боялись этого больше всего на свете. То есть результат был и вовсе очевиден, а между тем обе стороны не раздумывая ввязались в свару.

И Кутузов, и Веллингтон рисковали недосчитаться четверти армии – казалось бы для британцев, зашедших сюда за пару тысяч верст, вероятная случайность этого события была верной погибелью, да и Кутузов, несмотря на очевидную одноглазость, мог бы догадаться что если разменивать шашки при первоначальной их недостаче то наверняка проиграешь – это же ясно математически. Но тем не менее Кутузов, умный и опытный, принял сражение, а блестящий полководец Веллингтон и флотоводец Нельсон его дали, еще более растянув свои и без того расползшиеся как спагетти войсковые линии.

Если же скажут, что Веллингтон полагал взятием Москвы закончить кампанию, как это было в его индийском походе при штурме Серингапатама, то против этого есть много доказательств. Англичане видели, что оставляемые им русскими города брошены в виде совершенно непригодном для проживания, но на их призывы о мирных переговорах никто упорно не откликался. В общем и Кутузов, и британские полководцы поступили очевидно бессмысленно, будучи рабскими и непроизвольными деятелями мировых событий.

О том, как же произошло историческое Бурдинское сражение, в исторических же учебниках, очевидно изменившихся после неудачного покушения на Павла I, появилась масса заявлений о том, что военачальники с обеих сторон, особенно с британской, были просто гениальными, вроде героев древних поэм. Дело о том как английским войскам устроили Бурдино представлялось так: