Поп - Александр Сегень

В отряде он никому не рассказал о случившемся. Да и как такое расскажешь? Не поймут, засмеют, а то и, чего доброго, осудят.

Каждый день он помногу раз вспоминал ту встречу, все поповские слова по косточкам разбирал. И теперь уже другое злило его — что всё больше и больше чувствовал он себя во власти этого лысоватого седеющего попа с такими детскими и озорными глазками, напевным голосом, окающим ярославским говорком.

55.

В июне снова пришли эстонцы. Явились, чтобы разогнать партизан, но партизаны сами несколько дней от души гоняли их по всей округе вблизи места Ледового побоища. Вояки они оказались никудышные. Одни остались валяться в лесной траве, другие потонули в болоте, третьи еле унесли ноги, несолоно хлебавши.

56.

Петровым постом пришла к отцу Александру нежданная радость: в гости к нему нагрянул не кто-нибудь, а сам митрополит Сергий Воскресенский! Подъезжая на автомобиле, тот стал свидетелем потешной сцены: протоиерей, держа осанку и думая о чём-то своём, шёл из церкви домой со стопкой книг, и на подходе к дому был атакован красивым молодым козлом, серебристо-голубой окраски с белоснежными ногами и кудрявым лбом, украшенным сильными рогами. Козёл атаковал священника подло, сзади, стараясь больнее подцепить под мягкие ткани.

— Ах ты, Робинзон! — воскликнул батюшка. — Да что же ты делаешь? Непочтительный ты козёл!

В следующий миг он увидел подъехавшую машину, выходящего из неё смеющегося митрополита и весь засиял:

— Батюшки! Высокопреосвященнейший!

Щёки его вмиг раскраснелись от счастья, он пошёл под благословение митрополита, но тут козёл снова напал на него сзади.

— Робинзоша! Ну как тебе не стыдно! До чего же ты непочтительный козёл! Ведь я — лицо духовного звания, ко мне сам митрополит пожаловал, а ты!..

Сергий, благословляя отца Александра, продолжал смеяться. Потом утирал уголки глаз краем широкого рукава.

— Извольте видеть данного разбойника! — указывал отец Александр на козла. — Во всём себя ставит мне поперёк! Началось с того, что его дали мне в качестве козы. Была пятница, и я назвал козу Пятницей. Но вскоре выяснилось, что это как раз не коза, а козёл, и я переименовал его в Робинзона. Красивый вырос козлик, но совершенно непочтительный.

— Не признаёт в тебе протоиерея?

— Не признаёт! Вот, извольте видеть, снова нацеливается меня боднуть. Робинзон! Робинзоша!..

Митрополит поел с удовольствием матушкиного постного борща, жареных окуней, попил земляничного квасу. Потом позвал отца Александра прогуляться по ближайшему лесу. С чего бы это?

— Далеко гулять не будем, — объявил митрополит, когда они вошли в чащу. — Вот письмо тебе, батюшка, от твоего сына.

Отец Александр чуть дара речи не потерял:

— Как письмо? Как же оно попало?

— Через верных людей я попросил связаться. Мне привезли из Москвы. Прочти да потом сожги. Если найдут, нехорошо будет. Сам понимаешь. А теперь проводи меня до машины, поеду я дальше. В Нарву путь держу.

57.

Дома отец Александр уединился и прочитал письмо от своего старшего сына Василия, служившего в храме Рождества Христова в селе Измайлове, на восточной окраине Москвы. Он писал о том, что осенью их бомбили — бомбы падали неподалёку от его церкви, но ни одна не задела храм, хотя двоих прихожан пришлось отпевать — убило осколками.

Немцы в Москву не прошли.

Есть в Москве нечего, кое-как перебиваются люди, но ещё хуже — в Ленинграде, где остался второй сын отца Александра — Димитрий. Он пишет, что в городе на Неве настоящий голод.

А вот третий батюшкин сын, Андрюша, ушёл на фронт, писал, что идёт большое наступление на Ржев, он там воюет, но с февраля писем от него не получали.

Совсем неясная судьба у самого младшего, Даниила, он служил в Севастополе, который сейчас осаждают немцы...

Когда Василий писал своё письмо, он ещё не знал, что четвёртого июля героическая оборона Севастополя закончилась: гитлеровцы взяли город, среди защитников которого был и младший батюшкин сынок

А отец Александр о взятии немцами Севастополя знал — в Закатах с весны работала система радиоточек, немцы вовсю вещали, бравурно докладывая об очередных своих победах. Батюшка ежедневно с болью в сердце молился о судьбах своих сыновей и особенно о Данилушке.

Письмо отец Александр дал прочесть матушке Алевтине, а потом сжёг в печке.

58.

Лишь на Петра и Павла комендант Шмутц отпустил из Сырой низины людей для крещения. Кроме них отец Александр выпросил ради такого праздника всех именинников. Петров насчитывалось пятеро, Павлов столько же.

— А в прошлый раз Павлов было четверо, — удивил всех отец Александр. — Один новенький. Так? Вот тебя в Пасху не было.

— Правильно, меня недавно сюда перевели, — улыбнулся пленный.

— А вы что, всех запомнили? — удивился другой.

— Запомнил. Ты Пётр, ты тоже Пётр, ты Павел. Пётр, Пётр, Павел, Павел, Павел, Пётр, — всех пересчитал батюшка. — Теперь некрещеных. Эдуард, Альфред, Степан, Олег, Василий, Иван, Альберт, Роман, Евгений, Геннадий, Марат, Марлен. Правильно?

— Правильно!

— Вот это да!

— А что за имя такое Марлен? Вроде на женское похоже?

— Нет, отец Александр, это означает Маркс-Ленин.

— Скажи на милость! Сразу оба! А где же Сталин? Шучу. Предлагаю Марату, Марлену, Альфреду, Альберту и Эдуарду в честь праздника стать Петрами и Павлами, на выбор, кому кем захочется. Остальных окрещу теми же именами, которые у них сейчас. Но если есть возражения, готов их принять.

Возражения были. Марлен захотел в крещении быть Владимиром, Альфред — Александром, Марат — Максимом, Альберт — Алексеем, и лишь Эдуард согласился стать Павлом.

Уже имевшие православные имена менять их не собирались.

Иваном оказался тот самый, которого на Пасху били у входа в храм. Сейчас у него снова были на лице синяки.

— За что же тебя лупят постоянно? — спросил отец Александр.

— Рылом не вышел, — пожал тот плечами.

Крещение происходило посреди храма. Видя смущение крещающихся, батюшка удалил женщин. Остались только Торопцев, Роман Исцелённое Ухо и дьякон Олег.

Напротив аналоя поставили огромную кадку, наполнили её водой. Для каждого новокрещённого отец Александр приготовил свежее нижнее бельё и крестики. Окуная, с болью в душе наблюдал истощённые тела, худые руки и ноги, выпирающие кости грудной клетки. У всех — синяки, царапины, кровоподтёки... Хорошо было бы истопить им баньку! Но на такую милость начальство Сырой низины не расщедрилось, отведя жёсткое время — один час сорок пять минут на всё про всё.

Охранники с собаками стояли вновь вокруг храма. Двое вошли внутрь и следили за происходящим. Отец Александр на сей раз вежливо подошёл к ним и попросил:

— Шапчонки свои снимите, будьте любезны, битте. — И показал, что нужно сделать. Те неохотно исполнили просьбу русского попа.

Первое время стояли молча, лишь потом им сделалось скучновато, начали переговариваться между собой и даже посмеиваться, на что отец Александр прикрикнул:

— Эй, там! Нихт ха-ха-ха! — И погрозил пальцем. Они и присмирели, как школьники.

Трогательно было видеть, как после совершения таинства новые Христовы воины рассматривали у себя на груди крестики. Многим великовато оказалось нижнее бельё, но и за него благодарили, смущенно принимая от батюшки благословение.

— Ну вот, — говорил отец Александр, — теперь вы полноценные бойцы моего войска.

В довершение всего сам комендант лагеря майор Шмутц пожаловал в храм. Для разговора с ним батюшка кликнул Алевтину Андреевну, и та перевела, что комендант доволен заботливым отношением священника к пленным соотечественникам и разрешает два раза в неделю привозить в лагерь обеды, о чём отец Александр доселе не раз просил.

59.

Когда начали собирать продукты для этих обедов, появился новый помощник — тот самый учитель математики, геометрии и физики Комаринский, который однажды сопровождал батюшку во Псков. Теперь он стал посещать храм и признался отцу Александру:

— А знаете, как получилось моё воцерковление? Я сам дошёл. А если бы вы мне тогда стали доказывать, пропагандировать... Я бы, может, ещё очень не скоро добрёл. Спасибо вам, батюшка.

Он готовился к открытию школы первого сентября и полностью поддерживал отца Александра в том, что нужно ввести новый предмет — закон Божий. Даже обещал помощь в ведении этого предмета.

Обеды удалось наладить.

— Наша организация будет называться «Русский Красный крест», — говорил батюшка.

Два раза в неделю в Сырую низину приезжала подвода с двумя большими флягами супа — борща или горохового.

За весь август в лагере не умерло ни одного человека.

60.

Жизнь перепутывала радости и огорчения.

Эстонцы, которых заметно поубавилось в боях с партизанами, в один прекрасный день покинули село Закаты: их отправили куда-то ещё, говорили, что на фронт — дырки затыкать.