Сердце старого Города (СИ) - Софья Вель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Зеленое море леса стелилось ковром. Сильный ветер не стихал, играя целыми кронами.
Лес сменился полем, огромным полем, устланным телами павших — поверженными крылатыми леофанами, многорукими нагами, страшными василисками, величественными элементалями. И грозными воинами неба… братьями. Мир крепко держал оборону. Он хотел жить. Но мешал… Мешал великому Ничто. Обличенный в форму, Мир мешал Абсолюту, карябая его суть.
Лараголин стоял подле генерала. Своего генерала. Броня генерала сияла, приковывая взгляд, — темно-красная эмаль отливала золотом. Генерал тихо произнес, отвлекая от созерцания игры света на латах:
— Они все пали…
— Такова цена, мой генерал. — Черная броня отвечавшего генералу трибуна ловила тусклые серебряные блики, словно бы играя с солнцем спасенного ими Мира.
— Цена… — тихо повторил генерал.
Трибун в черной броне обернулся к генералу:
— Латаил, ты слышишь Его Волю. Что Он сказал тебе?
— Что двое, Пелеон и Элеон, были последними, сотворенными Им в угоду боя, — отрешенно ответил генерал. Оба долго молчали. — Кастиэль… — наконец генерал ответил темному трибуну — Они все погибнут. Все. Тебе не жаль?
— Мы воины, — спокойно ответил трибун. — Мы отстояли Мир, мой генерал, остальное — неизбежные потери.
Генерал покачал головой, не взглянув больше на трибуна, он повернулся к соратнику:
— Лараголин, много ли пало твоих братьев?
— Главное, что мои сестры живы. — Казалось, голос расходится по миру рокотом.
— Сестры, — тихо повторил генерал. — У нас тоже была сестра… Лараголин, если бы не братья шли в бой, а сестры, ты бы скорбел?
— Мои сестры не рождены для боя, — Лараголин не понял, о чем говорил его генерал.
К собеседникам подошел третий воин, он низко поклонился генералу и отдал братское приветствие темному трибуну.
— Двое последних — близнецы, как странно…, - продолжил генерал, следуя внутреннему диалогу, непонятному его собеседникам. — Огненные тоже были близнецами…
— Мы потеряли самого отважного из братьев.
— Не кори себя, ты ведешь нас в бой, а мы прикрываем тебе спину, — подошедший воин положил руку на плечо генералу. — Любой из нас сделал бы так.
— Да…, сделал бы, — генерал в ало-золотых доспехах горько улыбнулся, непроницаемое бесстрастное лицо стало печальным. — Нас осталось так мало… Мы выстояли в тысяче битв, не ведая страха. Но теперь исчезаем в пасти Ничто.
— О нас будут петь песни и слагать легенды…, - темный трибун скрестил руки на груди, подставляя солнцу лицо и оставляя несмолкающему ветру теребить длинные черные пряди.
— Кастиэль, кто будет петь о нас? — Генерал посмотрел на трибуна с грустью. — Мы исчезнем, отдав эфиру Суть. Вернемся в первый вдох Создателя, о нас некому будет петь песен.
— Мой генерал, что нам за дело до песен? Мы — Его Воля. Его стражи, — возразил темный трибун.
— И все? — Латаил внимательно посмотрел на собеседников. Во взглядах соратников он прочел недоумение. — Оглянитесь! Отчего этот мир так удивительно прекрасен? Как тонко ложится свет на камни, как он преломляется радугой в реке, как отражается бликами в воде… Как созвучен свет нам. Но мы исчезнем, не оставив и следа. Отчего так? Отчего некому петь о нас песни?
— Латаил, мой народ будет петь песни о вас, — примирительно предложил Лараголин и снова гулкое эхо его голоса побежало по миру.
— А что будет с мирами, когда мы все будем уничтожены? Они падут? — Не успокаивался генерал.
— В том Его Воля, — чуть поклонившись, вызвался Самуил.
— Знаю, и оттого мне грустно, грустно, что наша сестра никогда теперь не споет о нас песен, не оплачет нас, как мы не оплакиваем друг друга. И мы растворимся без следа. Оплакали ли огненные братья павшего?
— Нет. Они не верят, что он погиб.
— Не верят, что он стал частью Абсолюта?
Все понуро опустили голову.
— Такова Его Воля, — подытожил сказанное Самуил.
Генерал снова помолчал, потом выдохнул:
— На все Его Воля.
— На все Его Воля! — хором повторили остальные. Генерал продолжил уже иным тоном:
— Кастиэль, ты пойдешь с элементалями.
— Да, мой генерал. — Отчеканил темный трибун.
— Лараголин, ты сам поведешь своих братьев. Самуил, разделимся. Возьми под свое начало нагов и инфернов, ими восполнишь недостающих братьев, выбери самых сильных из оставшихся, я же возьму раненых и уставших. Мы обойдем Ничто сзади, но Абсолют может отрезать нам путь. Тогда ты выиграешь время, чтобы мы смогли отступить.
— Ты будешь отступать, Латаил? — немало удивился темный Кастиэль. — Ты никогда раньше не отступал!
— То было раньше. Буду, если сочту, что погублю братьев. Самуил, ты будешь прикрывать мне спину.
— Да, мой генерал. — Отчеканил Самуил, едва скрывая удивление.
Генерал расправил огненно-алые, в золото, пластины крыльев.
— Да будет Воля Твоя! — произнес генерал Эфиру и Земле.
Пространство содрогнулось…»
Глава 6
Глава шестая. Поднебесный. Табу эльдаров
— Принц Эль'Сигнорин, у вас все хорошо? — пронзительно-голубые глаза Советника отца смотрели с изумлением. Сиг тряхнул головой. Сегодня, неожиданно для всех, он потерпел поражение на тренировочной арене. Спарингующий с ним гвардеец не верил в победу, а пришедший на арену Лорд Закария потер глаза, словно бы стремясь «развидеть».
Сиг растерянно встал с песка арены, ему и самому не верилось.
— Да, Лорд Закария, все отлично. Метео хорошо вымуштровал драконоборца! — смято отшутился Сигнорин, чем удивил Лорда еще больше. Все привыкли видеть сына Владыки хитрым, опасным и уверенным юношей, подающим большие надежды. Недаром Эндемион побаивался брата.
Сиг чувствовал пристальный взгляд советника даже спиной. Принц и сам не мог сказать, что с ним. Он был растерян: Метео, конечно, хорош, — так натаскать желторотых гвардейцев, — но причина была не в нем. Быть может, все дело в Эле? В том, что хитрый мальчишка сбежал и явно потешался над старшим братом? Самонадеянный и отчаянный Эль'Касмиэль сделал все, чтобы именно Сиг его и не нашел! Сиг злился на несносного братца, но было что-то другое. Маленькая заноза, царапающая душу.
Не стоило ему приходить в мир людей. Сигнорин никогда не делал этого прежде, не сделал бы и впредь, если б не Эль! Видеть разрушенный мир глазами конунга-завоевателя — одно, но глазами бессмертного эльдара — совсем другое. Он почти никогда не вспоминал о прошлой жизни, отгораживаясь толстой броней нежелания и страха. Теперь же дамба памяти рухнула, затапливая мысли пугающими образами. Но почему он вспоминает только страшное? Почему разрушенное кажется значимее возведенного?
Сигнорин нахмурился. Нет… причина беспокойства не прошлой жизни, не в воспоминаниях. Она в другом — Сигнорина непреодолимо тянуло в мир младших, в лес, на руины. И вовсе не из-за уколов совести,
