Клад адмирала - Валерий Привалихин

Зимин еще на пасеке, и вчера, и нынче поутру все хотел спросить, с чего вдруг такое благорасположение к Сергею в семействе Засекиных. Не удосужился. Теперь вопрос пока был вроде бы как не ко времени.

— Обещаю. Никому и ни слова, — заверил он.

Засекин и этим не ограничился:

— Нет, правда. Если Сергею Ильичу скажешь, он по должности обязан будет во все это вникать. А детишки и так Богом обижены, обездолены. Последнего лишатся…

Какие обездоленные детишки, чего последнего лишатся — Зимин так и не понял. Однако еще раз твердо заверил, что будет нем как рыба, ни с одной живой душой не поделится, никому не передаст, не расскажет об увиденном.

Любопытство разбирало. Прирожденный молчун Засекин о пустяшном не стал бы говорить так много. Зимин, когда направились прочь от речушки, забыл и про боль в ногах, и про ломоту в пояснице.

Прошли минут десять по густому пихтачу. Лес расступился, и не далее как в пятидесяти шагах предстал взгляду двухэтажный серый каменный дом в окружении черемух и рябин с зардевшими на стыке времен года кистями.

Дом был сравнительно небольшой: с переднего фасада в каждом этаже по шесть окон, по три окна — сбоку. Находись дом даже в таком городке, как Пихтовый, он бы не сильно-то привлекал внимание, но здесь, стоящий в одиночестве в таежной глухомани, он казался громадным.

— Чей это? — удивленно спросил Зимин, догадываясь, что двухэтажное строение и есть та самая тайна, которую неохотно, под обет молчания выдавал провожатый.

— Ничейный. — Засекин на ходу, приближаясь к дому, закурил, бросил в траву пачку из-под «Беломора».

— Так не бывает, — возразил Зимин.

— Может, и не бывает, — согласился Засекин. — Я его в позапрошлую весну приметил. Никого в нем. И после, сколько раз приезжал — ни души.

Подойдя к дому, Засекин открыл дверь, и они перешагнули порог.

От неожиданности Зимин присвистнул. Они оказались в просторном, площадью метров в тридцать пять холле с паркетным полом, с камином, с хрустальной люстрой под потолком, со столиками на низких гнутых ножках, с мягкими креслами вдоль стен, со шторами на окнах. И пол, и мебель, и люстра были покрыты слоем пыли.

Из холла можно было пройти в другие помещения. Зимин наугад открыл одну из дверей. Бильярдная. На игровом столе, на зеленом его матерчатом поле застыли крупные светло-желтые шары. Шары покоились и в лузах. И здесь было несколько кресел, правда, поскромнее, чем в холле, — полумягких.

Зимин приблизился к столу, пальцем толкнул один из шаров, недолго смотрел, как он катится через все поле к соседнему борту, и вышел под костяной стук ударившихся друг об дружку шаров из бильярдной.

По лестнице, застеленной ковровой дорожкой, вместе с Засекиным поднялся на второй этаж. Там тоже был холл, из него — выход в коридор, и в нем, в этом коридоре, справа и слева — двери в комнаты. Зимин заглянул в одну, другую, третью… В каждой обстановка одинаковая: кровать, кресло, столик, телевизор, ковер на полу. Край покрывала на одной из кроватей был завернут. Зимин увидел синее атласное одеяло с узорной прострочкой. Точь-в-точь таким он накрывался, ночуя на берегу речушки…

— Ты зайди, туалеты, ванны погляди, — посоветовал Засекин. — Там даже есть эти… Ну, специально только по-маленькому ходить…

— Гм… — в задумчивости промычал Зимин. Однако глядеть на писсуары и прочую сантехнику не пошел.

После продолжительного молчания спросил:

— Чьи же все-таки хоромы?

— Василий этот дом обкомовский заимкой называет.

— Даже так. Почему?

— Да так. Видно ж… — Засекин закурил, прибавил: — Еще держаться от этого дома подальше советует.

— А ты ездишь.

— Детишек жалко. У нас под Пихтовой интернат. От алкоголиков рожденные дети там. Раньше-то кому нужны были, а сейчас… Привожу им отсюда.

— Вещи?

— Не… Вещи — всего раз. Продаю — и лекарства, гостинцы покупаю.

— В первый раз украли вещи?

— Главврач сказала, в ремонт телевизор и магнитофон сдали…

— Да, Николай Григорьевич. — Зимин чувствовал: провожатый ждет от него какой-то оценки своим действиям. Он не находил сразу, что же сказать.

За окнами после заката солнца было еще довольно светло, а в доме, пока бродили по нему, осматривали и разговаривали, уже поселилась, поплыла полумгла. Зимин невольно потянулся к выключателю, щелкнул им. Свет не загорелся.

— От движка работает, — сказал Засекин. — Сейчас заведу.

Он исчез, и некоторое время спустя вспыхнула лампочка. Зимин без особой надежды включил телевизор. К удивлению, экран ожил, засиял многоцветием, звук наполнил комнату. Зимин сел в кресло перед телевизором в ожидании Засекина.

Он появился нескоро. Зато объявил, что уже собрал, подготовил поклажу, которую возьмут с собой, и теперь можно отдохнуть. Зимин пошел взглянуть, что же собрано-подготовлено.

В ярко освещенном холле нижнего этажа на полу валялся набитый под завязку мешок. Один-единственный.

— И это все? — спросил удивленно-разочарованно Зимин.

— Хватит, поди… До другого раза…

— Эх, Николай Григорьевич, другого раза может не быть. Хозяева всего этого, — Зимин повел рукой вокруг, — объявятся.

— Да ну…

— Что да ну? От испуга они уже оправились, будь уверен. Просто некогда, другим заняты.

— Шары бильярдные разве что еще взять? Василий говорит, из слоновой кости. Дорогие.

— Шары, — усмехнулся Зимин. — Пусть и шары. Но и ковры, аппаратуру, белье…

— Посуда в столовой хорошая, — подсказал Засекин.

— Ее тоже. — Зимин кивнул. — Спрятать есть где близко?

— Может, в избушке путейцев? — предложил Засекин.

— Это где?

— За речкой, в березовом колке. Магистраль поперву тут готовились вести…

— Годится, — одобрил Зимин. — Вытряхивай одеяла-перины. Телевизоры в них упакуем.

…До полуночи носили изо всех уголков невостребованного жилища, складывали в холле нижнего этажа то, что наметили переместить в домик путейцев.

В одной из комнат Зимин обнаружил за шкафом батарею валяющихся порожних бутылок, покрытых слоем пыли и затканных паутиной, и среди бутылок — книгу. Сдунул с обложки пыль, раскрыл. «Глубокоуважаемому Владимиру Митрофановичу Зюзюкину от автора с благодарностью и пожеланиями крепкого здоровья». Стояла подпись и дата пятилетней давности.

Зимин полистал книгу, прочитал в одном, в другом месте по полстранички. Судить по отрывкам — неплохо написано.

Не было сомнений, что Зюзюкин — один из наезжавших сюда на отдых в не столь давние времена.

«Сдалась ему твоя книга, не удосужился даже заглянуть, что ты там пишешь. И за что ты ему так пылко благодарен, „глубокоуважаешь“?» — мысленно вел разговор Зимин с неведомым ему провинциальным писателем.