Клад адмирала - Валерий Привалихин

«Сдалась ему твоя книга, не удосужился даже заглянуть, что ты там пишешь. И за что ты ему так пылко благодарен, „глубокоуважаешь“?» — мысленно вел разговор Зимин с неведомым ему провинциальным писателем.

Он решил взять книгу с собой. Ударил, чтобы получше сбить насевшую пыль, книгу об ладонь. Свернутый вчетверо лист мелованной бумаги выпал из книги на пол. На одной стороне листа, кроме оттиснутого типографским способом герба СССР и под ним в две строки «ВЦСПС. Областной совет профессиональных союзов», — больше ничего. На другой было набросано скорописью и с сокращениями от руки:

Список на получение а/м:

1. Е. А. — ГАЗ-32029 «Волга».

2. А. А. — _′′_

3. Тап. В. К. — Жиг. — «девятка».

4. Тап. П. В. — Жиг. — «9-ка».

5. Т. Н. С. — _′′_.

6. Верет. Н. Т. — «Нива»…

В «Списке» значилось двенадцать претендентов на легковые машины.

«Тоже исторический документ…» — Зимин чертыхнулся, сунул в карман бумажку.

По этой, или подобной бумажке, возможно, вычислили братья Засекины хозяев тайного жилища. Хотя не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы и без бумажки догадаться.

В ничейном пока доме много еще чего оставалось, той же мебели, однако всего не увезешь.

Освещая себе путь фонариками, перевозили на двух лошадях поклажу в путейский домик.

Возвращаясь налегке после второй ходки, Зимин в траве наткнулся на вертолетные колеса, сломанный винт и лопасть. После этого перестало быть загадкой, как в этот заболоченный, бездорожный уголок завозили строительные материалы, рабочих, как попадали сюда хозяева…

Управились, легли вздремнуть перед дорогой близко-близко к рассвету. Зимин и тут, хоть сильно устал, не мог сомкнуть глаз. Думал, почему так легко согласился открыть тайну, показал заимку Засекин. Конечно, наивно было думать, будто застал конюха врасплох. Старый таежник мог найти тысячу способов избежать его компании, не посвящать в свои секреты. Дело здесь, скорее, в том, что простой русский человек деревенский конюх Засекин, привыкший жить с людьми по правде и по совести, тяготился своим секретом, втайне мучился вопросом, правильно ли поступает, увозя с заимки — хотя бы и для благих целей — не принадлежащее ему добро? Брат-пасечник, посоветовав держаться подальше от бесхозного дома, отказался тем самым быть ему судьей, и ему нужно было чье-то авторитетное мнение. Таковым конюх, вероятно, и счел его, Зимина, мнение.

Другой причины причащения к тайне Зимин не находил…

Тихонько, как в прошлую ночевку, шуршала о галечник, утекая, вода глухоманной речушки, прорисовывались на фоне усыпанного звездами неба верхушки могучих елей.

Глядя на чуть покачивающиеся макушки, на высокие ясные звезды и невольно вспоминая вчерашний и нынешний дни, Зимин подумал, что здесь, на крохотном участке тайги между Пихтовым и засекинской пасекой, в сущности спрессована, уместилась если не вся история государства российского за последние три четверти века, то такая ее часть, по которой можно вывести, определить целое. В сущности при всей кажущейся нелепости, безрассудности затеи можно поставить в один ряд и залп «Авроры», и концентрационный лагерь «Свободный» с полубезумным охранником-доброхотом, и разбитую Градо-Пихтовскую церковь, и тайную заимку, куда слеталось на отдых начальство, скорее всего областное, и интернат для убогих детишек, которых обкрадывает медперсонал, — затея эта окажется не столь уж бесплодной и абсурдной. Другое дело, явления эти на порядок, на много порядков выше или ниже одно другого, смотря с какой стороны вести отсчет, — но явления, тесно между собой связанные.

С недоумением думал он, как человек, однажды проснувшись, решает вдруг, что он призван освободить ни больше ни меньше — человечество? Как в голову отдельному человеку приходит, что он живет праведно и правильно, а страна — глупо, нуждается в его спасении? Да в ладу ли с рассудком такой человек?

Зимин вспомнил, как прошлой весной стоял на Тихвинском кладбище в Санкт-Петербурге у могилы Достоевского. Проходила осматривавшая некрополь немецкая группа. «Hier ruht die sterbliche Überreste des genialen Menschen des russischen Landes Fjodor Michailowitsch Dostojeuwsski. Seine Romane „Verbrechen und Strafe“, „Brüder Karamasoff“, „Dämonen“ sind weltderühmt. Auf dem Grab des großen Schriffstellers liegen immer die lebenden Blumen»[21], — проговорила быстро гид-переводчица, переходя к другой могиле.

«Бесы». Не прочитали роман внимательно, а если и прочитали, не поверили, что возможно в России то, о чем предупредил писатель…

Так думал Зимин: запутанно, пространно, не смыкая глаз. Под тишайший шум воды и миганье ясных ярких звезд…

Возвратившись в Пихтовое, Зимин застал в нетесовском доме одну Полину. Как выехал Сергей пять суток назад в ночь, так до сих пор о нем никаких вестей.

Полина не на шутку была встревожена столь долгим отсутствием мужа, хотя тщательно скрывала это. Ей в ее томительном напряженном ожидании не до ухаживаний за гостями. Пообедав, Зимин счел за лучшее поскорее собраться и уйти в город. Тем более не нужно было придумывать себе дело.

Мусатов. Не терпелось снова встретиться с ним. И побывать у Марии Черевинской, младшей дочери пасечника Василия Терентьевича Засекина, тоже не терпелось. Записка пасечника к дочери, в которой он разрешал и просил показать Зимину свои бумаги, была в кармане.

Зимин так и не решил, к кому первому отправиться. До дома знаменитого пихтовского ветерана идти ближе — это и определило выбор.

Старик не забыл о прошлом свидании. Даже имя Зимина помнил.

— А, ну входи, входи, — пригласил. — Думал, ты уж уехал.

— Нет, побуду пока… Я бы, Егор Калистратович, еще взглянул на часы, на газетные вырезки. Если можно.

— Чего, поди-ка, нельзя. Гляди…

Знакомая потертая кожаная папка и следом массивные карманные часы на цепочке перекочевали из шифоньера на стол.

Зимин взял часы, нажал на кнопку — держатель крышки. Да, так и есть: никаких ни поручика, ни полковника. «П-ку Зайцеву». Дочь священника Соколова права.

С минуту Зимин смотрел на часы. Через сколько ко разных рук они прошли, начиная от первого владельца и до нынешнего! Священник, разбойник Скоба, командир чоновского отряда…

— Отличный хронометр, — сказал. — Исправны?

— Завести, так идут, — ответил Мусатов.

— Значит, часы принадлежали полковнику Зайцеву? — спросил Зимин, продолжая разглядывать гравировку на крышке.

— Ему. Кому ж еще. — Мусатов сел поближе к столу, так, чтобы видеть телеэкран.

— Я потому спрашиваю, что здесь вообще воинское звание не обозначено.

— Полковником был.