Прилив - Нора Робертс

— Ну, спасибо, ты раскрыл мне глаза на мои недостатки. Я очень благодарна тебе за нотацию. И за то, что подвез меня до дома.

Грейс распахнула дверцу, но Этан схватил ее за руку и дернул обратно.

— Куда ты собралась, черт побери?

— Естественно, домой. Упрямая идиотка устала и хочет спать.

— Я еще не закончил.

— Я закончила.

Грейс резко выдернула руку и, выскочив из машины, гордо направилась к дому. Вернее, попыталась, но помешали все те же проклятые каблуки. Не успела она пройти и трех шагов, как Этан преградил ей дорогу.

— Мне больше нечего сказать тебе, — холодно заявила она, вскинув голову.

— Хорошо. Тогда просто послушай. Если ты не хочешь бросать работу в баре, а именно это следовало бы сделать, — ты должна предпринять хотя бы элементарные меры предосторожности. Первое — купить надежную машину.

— Не смей поучать меня.

— Заткнись.

Грейс заткнулась, но только потому, что потеряла дар речи. Никогда, ни разу за все те годы, что она знала Этана, она не видела его таким, что она знала Этана, она не видела его таким, никогда он не разговаривал с ней так грубо. В лунном свете его лицо казалось высеченным из камня, в глазах бушевала ярость.

— Первым делом мы найдем тебе подходящую машину, — начал перечислять Этан. — И ты больше не будешь закрывать бар одна. Я прослежу, чтобы после смены кто-нибудь провожал тебя до машины и ждал, пока ты не запрешь дверцы и не уедешь.

— Это просто смешно.

Этан шагнул к ней. Он не коснулся ее, не поднял руку, но она попятилась. Сердце забилось слишком часто, слишком громко.

— В этом нет ничего смешного. Смешно другое — то, что ты уверена, будто со всем можешь справиться сама. Мне это надоело.

— Надоело? Тебе?

— Да, мне. И я с этим покончу. Я не могу помешать тебе изводить себя работой, но, я могу сделать кое-что другое. Если ты не хочешь обеспечить свою безопасность в баре, это сделаю я. Ты больше не будешь напрашиваться на неприятности.

— Напрашиваться? — Ее охватила такая ярость, что она удивилась, как устояла на ногах. — Я ни на что не напрашивалась. Тот ублюдок просто не хотел верить, что ему отказывают, хотя я сто раз сказала «нет».

— Именно об этом я и говорю.

— Ты говоришь глупости, — зашипела Грейс. — Я с ним справилась… то есть я бы с ним справилась, если бы…

— Как? — Перед его глазами поплыли красные круги. Слишком ясно он помнил, как она стояла, прижатая к стойке бара, помнил ее распахнутые, полные ужаса глаза, мертвенно-бледное лицо… Если бы он не вошел…

Гнев вскипел в нем с новой силой, лишая остатков самообладания, за которое он боролся последние минуты.

— Каким образом? — Этан рывком притянул ее к себе. — Ну, давай покажи мне.

Грейс стала извиваться, отталкивать его.

— Прекрати.

— Ты считаешь, что достаточно один раз сказать «прекрати», когда мужчина уже вдохнул твой аромат? — «Аромат лимонов и страха», — подумал он. — Когда почувствовал, как твое тело прижимается к его телу? Ублюдок знал: некому остановить его и он может делать все, что хочет.

Грейс уже ничего не соображала, сердце бешено билось в груди, кровь кипела в жилах.

— Я не… я бы его остановила.

— Останови меня.

Этан не шутил и где-то в глубине души отчаянно надеялся, что она остановит его: скажет или сделает что-то, что обуздает его, но проснувшийся в нём зверь уже не слышал голоса рассудка. Его жадный рот впился в ее губы, поглощая срывающиеся с них вздохи, с наслаждением впитывая их дрожь. Когда Грейс застонала, когда ее губы поддались, раскрылись, ответили ему, он совсем обезумел.

Этан повалил ее на траву, перекатился и оказался на ней. Крепкий засов, на который он запирал свои желания, сорвался, выпустив из клетки безрассудную, первобытную похоть. Он терзал ее губы, не думая о том, что может причинить ей боль.

Охваченная так долго сдерживаемой и, как ей казалось, глубоко похороненной страстью, Грейс, изогнулась и прижалась к нему всем телом, содрогаясь от вспыхнувшего, до этого момента неведомого ей наслаждения. Оно вспыхнуло в ней пульсирующим жаром, придушенными стонами, восторженным трепетом.

Это был не тот Этан, которого она знала, о котором мечтала. В нем не было нежности, но это не пугало ее, и она стремилась ему навстречу, потрясенная новыми ощущениями.

Она обхватила его ногами, словно привязывая к себе, ее пальцы утонули в его волосах, вцепились в них. Осознание его превосходящей силы лишь усиливало ее наслаждение.

Ему уже было мало вкуса ее губ, ее шеи, и он торопливо расстегнул на ней блузку, коснулся ее крепких маленьких грудей, нежных, как шелк, под его мозолистой ладонью, почувствовал быстрое биение ее сердца.

Грейс застонала, потрясенная бушующей в нем бурей, ее тело с готовностью отозвалось на его страсть, и она выдохнула его имя.

Ее срывающийся голос, ее прерывающееся дыхание подействовали на него как ледяной душ, безжалостный и отрезвляющий.

Этан оторвался от нее и перекатился на траву, пытаясь восстановить дыхание, вернуть себе рассудок… вспомнить о порядочности.

Господи! Как он мог! Ее ребенок спит в этом доме, совсем рядом. Еще немного, совсем чуть-чуть, и он поступил бы хуже, чем тот негодяй в баре. Он едва не предал ее доверие, едва не воспользовался ее беззащитностью.

Дикий зверь, таившийся в нем, вырвался на свободу. Этан прекрасно знал себя и именно поэтому поклялся никогда не касаться ее. И нарушил клятву. Дай бог, он не успел погубить их дружбу.

— Прости меня. — «Жалкие слова», — подумал он, но не нашел других. — Господи, прости меня, Грейс, мне так жаль.

Ее кровь еще не остыла и обжигающим потоком неслась по жилам, готовая опалить тело. Она повернулась, протянула руку, коснулась его лица.

— Этан…

— Мне нет оправданий. — Он резко сел, чтобы она не могла дотянуться до него, не продолжала бы искушать его. — Я сорвался, потерял рассудок… Сорвался.

Она оцепенела, распростертая на траве, казавшейся теперь слишком холодной, уставившись на луну, сиявшую теперь слишком ярко, и тупо повторила:

— Сорвался. Просто потерял рассудок.

— Я обезумел, но это меня не извиняет. Я обидел тебя.

— Ты меня не обидел. — Грейс еще чувствовала его руки на своем теле, их жадное прикосновение. Но ей не было больно. Ни тогда, ни теперь.

Этану показалось, что он уже может владеть собой… может посмотреть на нее, коснуться ее. Он не переживет, если оставит в ней страх.

— Я не хотел причинить тебе боль, обидеть тебя. — Ласково, как любящий отец, он оправил ее блузку, пригладил ее спутанные волосы. Грейс не отпрянула, не съежилась. — Я хочу для тебя самого лучшего.