Парфюмер Будды - М. Роуз

Следуя этой логике, более чем вероятно, что концепция возрождения души в новом теле стала пользоваться популярностью. Возможно, осколки являются ощутимым тому доказательством.

Гриффин был уверен, что если ему посчастливится найти доказательство, его теория привлечет внимание академического сообщества. Но достаточно ли будет такого внимания, чтобы очистить его репутацию?

За год до этого Гриффин опубликовал книгу, в которой исследовалась связь текстов Ветхого Завета и египетской Книги Мертвых. Книга вызвала большой интерес у читателей и продавалась лучше, чем сухие тома его отчима, известного египтолога Томаса Вуда, а также многих его коллег. Гриффин радовался признанию книги, пока не вышла статья Вуда, в которой тот обвинял Гриффина в плагиате.

До этих обвинений Гриффин не догадывался, что все сноски в его манускрипте при издании были исключены. Ни научный консультант, ни редактор, ни Гриффин этой ошибки не заметили. Каким-то образом при редактировании книги все сноски на первоисточники исчезли.

Несмотря на исправление редакторских упущений и опротестование обвинений, ущерб его репутации был нанесен огромный. Гриффина и прежде обвиняли в плагиате, еще в институте. От этого чуть не пострадала его диссертация и он лишился любви той, которую боготворил.

И вот ему снова пришлось пройти через все это.

Событие могло бы пройти для него незаметно, если бы не сомнения в глазах жены, те же сомнения, что он видел в глазах Жас много лет назад.

Он сообщил Терезе, что хотел бы разойтись с ней.

Все оставшееся утро Гриффин пытался соединить между собой несколько черепков. Ему удалось разобрать иероглифы на трех новых осколках и понять значение, сверяя их с прежними, отказываясь от некоторых находок, подбирая альтернативные интерпретации и снова проверяя себя.

Во время работы Гриффин почувствовал ароматы, витавшие вокруг него и растворяющиеся друг в друге.

– Что ты смешал? Пахнет, как в древней гробнице.

– Принимаю это как комплимент, – сказал Робби и показал на дюжину стеклянных бутылочек на столе. Каждая была наполнена небольшим количеством жидкости различных оттенков янтаря, от бледно-желтого до густого цвета красного дерева. Свет, проливавшийся из дверей, играл на густых эссенциях цветными бликами.

– Пытаюсь собрать все известные нам эссенции и растворы, которые использовали египтяне и которые до сих пор существуют. Хочу подготовиться к тому моменту, когда ты расшифруешь ингредиенты…

– Если, – прервал его Гриффин.

– Когда, – поправил его Робби с воодушевлением.

Энтузиазм Робби был так же заразителен, как и прежде. Гриффин помнил его тринадцатилетним мальчиком, рыскающим среди древних развалин в Лангедоке, на юге Франции. Они исследовали руины замка с самого утра того жаркого августовского дня. Вдруг Робби резко крикнул и подпрыгнул. На мгновение мальчик завис в воздухе с раскинутыми руками, его силуэт застыл на фоне солнца в восторженной позе.

Робби нашел помятую пряжку с выгравированным на ней голубем и был уверен, что это реликвия катаров. Он был так восторжен и уверен, что Гриффин не удивился, когда, спустя время, эксперт подтвердил происхождение пряжки и определил, что она относилась к раннему тринадцатому веку.

Немного раньше часа дня зазвонил телефон Гриффина. Это был Малахай Сэмуэльс, и Гриффин ответил на звонок.

– Твоя сестра не приняла его предложение, – сообщил Гриффин Робби, закончив разговор.

– Расстроен, но не удивлен. С тех пор как умерла мама, никому не удавалось затащить ее в мастерскую. Мне казалось, что она соблазнится хотя бы мифом о реинкарнации.

– Малахай ужасно расстроен. Спросил о химическом анализе, и это не улучшило его настроение. Тем не менее, когда он узнал, чего я добился с переводом, он поднял цену за черепки.

Робби вел себя так, словно ничего не слышит.

– Время для кофе со сливками, а?

– Робби, Малахай настроен на покупку черепков чертовски серьезно. Позволь хотя бы сказать, сколько он предлагает.

– Я не могу их продать.

– Не хочешь даже услышать сумму?

Робби рассмеялся.

– Неужели он предлагает тебе процент от сделки?

– Мне бы обидеться, – резко ответил Гриффин и добавил: – Двести пятьдесят тысяч долларов.

– Не продается, – повторил Робби, открывая дверь.

Он исчез на несколько минут и, вернувшись, склонился над плечом Гриффина, разглядывая загадку на черном бархате.

– Существует много вариантов прочтения одних и тех же символов, – сказал Гриффин. – Кажется, что идешь в правильном направлении, но появляется другая часть головоломки, и все вдруг приобретает другой смысл. Послушай: «И тогда сквозь время его душа и ее душа смогли отыскать друг друга снова и снова…»

– Можно я прочитаю? Все, что ты перевел?

Гриффин протянул ему записную книжку.

Пока Робби читал, Гриффин стоял на пороге французских дверей и смотрел в сад.

Окруженный каменной стеной высотой в пятнадцать футов, сад был невидим с улицы. Созданный в начале восемнадцатого века, густой и тенистый petit parc[13] был засажен деревьями древних пород, кустами, фигурно подстриженными на египетский манер, и украшен статуями. В центре сада находился лабиринт из кипарисов. В субботу Робби рассказывал историю сада, пока Гриффин бродил по блестящим черно-белым камушкам, выстилавшим дорожки лабиринта до самого его центра, где в маленьком оазисе стояла каменная скамейка со сфинксами по краям и высокий подлинный известняковый обелиск.

Послышался стук в дверь.

– Entrer! – отозвался Робби.

В комнату вошла Люсиль с подносом.

Только в Париже, подумал Гриффин, наблюдая, как она поставила перед каждым из них по чашке. Трапеза была доставлена из соседнего кафе вместе с фарфоровыми чашками, стаканами воды, салфетками и ложками. Круассаны на завтрак и бутерброды или выпечка на полдник.

Робби поставил свою чашку кофе на парфюмерный орган и присел. Это было восхитительное приспособление, созданное по принципу музыкального инструмента с таким же названием. Длиной в восемь футов и высотой в шесть, он был сделан из древесины тополя и занимал почти четверть комнаты. На консольных полках вместо клавиш стояли ряды маленьких стеклянных бутылочек с различными эссенциями. Здесь их было более трехсот.

– Что ты знаешь о происхождении органа? – спросил Гриффин.

Робби ласково погладил край полки.

– Не знаю, кто именно создавал этот стол, но если верить дедушке, он такой же старинный, как и магазин.

– Стало быть, он древнее Французской революции?

Робби кивнул и отхлебнул кофе.