ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Возможно, тулисты, вдохновив Арко на «подвиг», рассчиты­вали на последующий захват совета красными (большевиками), что дало бы им повод совершить белый переворот, для которо­го в таком случае было бы готово, так сказать, логическое объяснение и тыловое обеспечение (26).

11осле убийства Центральный комитет Мюнхенского совета ввел комендантский час и объявил в Баварии всеобщую забас­товку. В марте наследство Эйснера оспаривали две враждующие группировки: социалисты, руководимые местным лидером Гофманом, и анархо-коммунистические революционеры. В течение пятидневной интерлюдии — с 7 апреля (дня провозглашения первой мюнхенской Raterepublik) по 12 апреля 1919 года, — ког­да кабинет Гофмана, не выдержав натиска объединившихся революционеров, переехал в близлежащий город Бамберг, анархистские арлекины принялись с большой помпой изгонять скуку из заново провозглашенного Баварского Совета. Наи­высшими достижениями этого балаганного представления ста­ло введенное на государственном уровне обязательное знание поэзии Уолта Уитмена всеми школьниками старше десяти лет, отмена преподавания в школах истории и выпуск специальных денежных купюр с указанием истечения срока действия (27).

В результате последовательности до сих пор неизвестных ма­невров и манипуляций триумвират русских социалистов-рево­люционеров*

Одна из соперничавших революционных фракций, которая в принци­пе — в отличие от большевиков — отстаивала интересы крестьянства, но в конечном итоге до того, как была уничтожена Лениным и его со­ратниками, стала гнездом начинающих политических убийц.

 — Левина, Левине и Аксельрода, которые дейст­вовали, как полагают, не имея на это мандата из Москвы (28), — вытеснил местных мятежников и сумел утвердиться во главе движения, которому было суждено стать вторым и последним опытом умиротворения в Мюнхене. Этот опыт начался 12 апре­ля 1919 года. Анархисты быстро и бесследно исчезли с полити­ческой сцены, а трое «русских», как стали впоследствии назы­вать этих революционных агентов, установили с помощью местной Красной Армии режим террора и безудержного рас­путства.

«...Слава тем, от кого отвернулась удача...» (Уолт Уитмен) (29)

Этой власти было суждено продержаться всего пару недель, так как белогвардейцы Носке, загодя вызванные бежавшим во Франконию правительством Гофмана, были уже готовы окру­жить Мюнхен. В последней склоке, до того как белогвардей­ский гнев обрушился на баварскую столицу, Левин и Левине бы­ли — как «еврейские подстрекатели рабочих масс» — изгнаны со съезда Советов, хотя связи их с Красной Армией остались до­статочно прочными.

Полные решимости остановить поток антисемитских подстрекательств, каковые, как они верно полагали, обращают про­тив них народное недовольство, «русские» распорядились лик­видировать «общество Туле», чье авторство и распространение неиссякаемого потока антиеврейских памфлетов было установ­лено без труда (30). Двести членов общества были объявлены в розыск; в конце апреля семеро из них — мужчины и женщины, выходцы из весьма высокопоставленных семейств — были арес­тованы и помещены в гимназии. До того как белые вошли в город, их поставили к стенке и расстреляли — так они стали муче­никами Туле.

Расправа белых с красной анархией и ее безумными русски­ми организаторами была куда более кровавой, чем в Берлине. Среди белых «освободителей» Мюнхена особо отличились ка­питан Эрнст Рем, начальник тыла в бригаде фон Эппа и ветеран войны, тулист Рудольф Гесс, незадолго до этого вступивший в регенсбургский Добровольческий корпус.

В мае порядок в Баварии был восстановлен.

Вступление Гитлера в материнскую ложу

Такой была ситуация, когда Гитлер, как выздоравливающий сол­дат, вернулся в Мюнхен в декабре 1918 года. Полагают, что его первые шаги на политическом поприще — поручение распрост­ранять «просветительские» материалы в войсках — были сдела­ны в революционной администрации Совета рабочих и солдат­ских депутатов (в феврале — марте 1919 года) под руководством социалистов.

Фюрер неохотно высказывался об этой главе своей жизни*.

* Действительно, сведения о раннем периоде деятельности Гитлера чре­ваты для него обвинениями — пусть даже и пустяковыми, если принять во внимание полный список гитлеровских грехов, — в непоследователь­ности и оппортунизме. Правда, эта непоследовательность является скорее мнимой, нежели реальной: так, например, Гитлер был последо­вательным противником монархии, так же как и Geachteten, что всегда оставалось его отличительной чертой; он всегда тяготел к корпоратив­ной экономике — то были две черты, которыми одинаково отличались как левые, так и правые. То удивительное отступничество в эволюции Гитлера как политика только укрепляет уверенность в том, что в 1919 году Гитлер был в куда большей степени творением, чем твор­цом; он был учеником, ищущим наставника, но не наоборот.

Выписавшись из госпиталя, Гитлер не стал вступать в Добро­вольческий корпус, чтобы драться с левыми радикалами; не стал он и участником кровавых уличных боев весной 1919 года (31). С тех самых пор ветераны нацистской партии постоянно задава­лись вопросом: «Какого черта делал Адольф в Мюнхене в мар­те — апреле 1919 года?» (32)

Гитлер в это время ждал своей огранки.

Когда в мае в армии снова была восстановлена железная дисциплина, Гитлер познакомился с программой антибольшевист­ской пропаганды, выдвинутой капитаном Майром, который по­сле разгрома и ликвидации Красной Армии искал способных прозелитов, служивших в армии. Майр стал первой политиче­ской «повитухой» Гитлера.

После того как Гитлер некоторое время посещал Мюнхен­ский университет, слушая там курсы политики и экономики (по­следнюю читал Готфрид Федер, инженер по профессии), он спустя короткое время открыл в себе незаурядный ораторский талант. В августе ему — в должности Bildungsoffizier (офицера-инструктора) — поручают читать тенденциозно составленные пропагандистские лекции. Он с энтузиазмом взялся за эту зада­чу и в скором времени привлек на свою сторону множество сол­дат и слушателей, признавших его самым талантливым из про­пагандистов Майра.

Ранней осенью Гитлеру была поручена роль информатора. Он должен был собирать сведения о нескольких из новых поли­тических объединений, которые в то время политической не­разберихи росли словно грибы после дождя.

В пятницу 12 сентября 1919 года его отправили на митинг Германской рабочей партии (Deutsche Arbeiterpartei, DAP). Когда он вошел в жалкую таверну, где сидело немногочислен­ное сборище апатичных завсегдатаев, Готфрид Федер как раз произносил тираду о ростовщичестве, не раз уже им слышан­ную. Когда он уже собирался уходить, слово взял профессор Бауман, который начал разглагольствовать о сепаратизме. Действительно, в то время Франция интриговала на этом по­прище, стараясь подкупом склонить на свою сторону местных деятелей и побудить их к отделению от общего немецкого оте­чества, чем могла быть создана буферная зона между Германи­ей и Францией.

Внезапно Гитлер бросился к трибуне и своим пылким националистическим красноречием вынудил Баумана покинуть зал. Антон Дрекслер, железнодорожный слесарь и председатель партии, не стал скрывать своей радости по поводу такой рито­рической виртуозности; он вручил Гитлеру памфлет собствен­ного сочинения и пригласил его обязательно вернуться. Сразу же после того, как Гитлер ушел, Дрекслер сказал своим спо­движникам: «У него есть дух, его можно использовать» (33).

Спустя несколько дней Гитлер по почте получил доброволь­но предоставленный членский билет DAP с номером 555. Он вернулся.

16 октября 1919 года, в переполненном зале одного из самых больших пивных заведений Мюнхена, в «Хофбройкеллере» (35), где проводили первое крупное публичное мероприятие партии Дрекслера, Гитлер произнес страстную обличительную речь перед аудиторией в 111 человек, в которой находились мо­лодой студент-социолог из Прибалтики Альфред Розенберг и его наставник Дитрих Эккарт.

Хлебнув пива, эти двое, которые все последнее время тщет­но искали в Баварии подходящего «барабанщика», хлопнули друг друга по плечу и обменялись взглядами, полными приятно­го потрясения: «Он пришел» (36).

В каждом поколении случаются духовные эпидемии, распро­страняющиеся с быстротой молнии... поражая души живу­щих ради какой-то скрытой от нас цели и вызывая появле­ние своего рода миража, принимающего характерную для данного места форму, которая, вероятно, жила в недрах об­щества в течение сотен лет, томясь в ожидании подходящей физической оболочки... Точно так же никто не может разли­чить ноту, издаваемую камертоном до тех пор, пока он не коснется деревянного резонатора, который и заставит его зазвучать. Возможно, здесь мы имеем дело с духовным рос­том, до поры неосознаваемым, со структурой, кристаллизу­ющейся из бесформенного хаоса, повинуясь неизменному закону (37).