Царица поверженная - Маргарет Джордж

– Да, госпожа. – Он мелодично усмехнулся. – Доставил, но не в письменном виде. Я должен изложить ответ устно.

– Ну?

– Что касается требования Антония, то оно похоже на неудачную шутку. – Тирс и вправду выглядел озадаченным. – Поединок… как это можно обсуждать? Мой командир отклонил столь нелепое предложение, сказав, что если Антоний хочет умереть, для того есть много способов.

Я внутренне поморщилась: конечно, какого еще ответа можно было ждать? Он одновременно и оскорбил Антония, и высмеял его.

– Понимаю, – сказала я, давая понять, что тема исчерпана. Чем меньше об этом говорить, тем лучше. – А мои предложения?

– Да, теперь о них. Насчет того, что ты уступишь Египет без боя, если получишь обещание не превращать страну в провинцию Рима и передать трон твоим детям. Тут… есть что обсудить.

– Я могла бы напомнить ему, что Рим уже овладевал Египтом, когда его… приемный отец Цезарь победил в Александрийской войне. Однако Цезарь проявил мудрость и не аннексировал страну. Он рассудил, что лучше оставить ей самостоятельность. Может ли его политический наследник отрицать мудрость божественного Цезаря?

Я хотела узнать мнение Октавиана. Почему бы этому человеку не высказать его?

– Цезарь сохранил Египту свободу, потому что сам был пленен – тобой. И он вернул тебе то, что уже получил. – Посланец умолк, словно не решался продолжать, но потом договорил: – А славный наследник Цезаря император Октавиан не настолько невосприимчив к твоим чарам, как может показаться.

Такого поворота я не ожидала. Какая умная ловушка! Правда, Антоний тоже однажды намекал, что Октавиан будто бы ко мне неравнодушен.

– Неужели? – осторожно уточнила я.

– Да, хотя это и не бросается в глаза. – Похоже, Тирс верил тому, что говорил. – Более всего он желает получить возможность доказать тебе свою дружбу.

Это вызвало у меня смех. Дружба!..

– Это в знак дружбы он объявил мне войну и назвал меня блудницей?

– Подчас чем сильнее чувства, тем беспощаднее маскирующие их слова, – галантно ответил Тирс.

– О, в силе его чувств я не сомневаюсь. Только чувства это враждебные, а не дружеские.

– Ты не права. Дай ему возможность доказать свои добрые намерения. Сложи оружие и приветствуй его в Египте, как ты приветствовала Цезаря. Тогда он сможет явить свою доброту тебе и твоим близким.

– Это произойдет до или после того, как я выдам ему Антония?

– Забудь об Антонии, – сказал посланник. – Он человек конченый и не стоит упоминания, когда речь идет об отношениях между великими владыками.

– Понимаю.

К сожалению, это действительно было так. А вот желание Октавиана привести меня к покорности и задобрить можно обернуть в свою пользу, если я добьюсь встречи с ним, сохранив в безопасности свои сокровища.

– Итак, позволь мне еще раз обрисовать ситуацию. Октавиану нужна не я, а мои сокровища. Он должен расплатиться с солдатами, которых уже не первый год кормит обещаниями. Но он ничего не получит, пока не примет мои условия. Я уничтожу сокровища. Пойдем, я покажу тебе, как это будет сделано.

Я встала и сошла со ступеней трона.

– Если бы ты приняла его, как Цезаря, он проявил бы бóльшую уступчивость.

На что он намекает? На то, что мне не мешало бы пригласить Октавиана в свою постель?

– Будь он столь же прям в своих деяниях, как Цезарь, мы пришли бы к согласию.

– Ты молода, – со вздохом промолвил Тирс. – Не пора ли распроститься со старым мужчиной, никак не соответствующим твоему очарованию?

– Но если дело в возрасте, Октавиан вряд ли сочтет меня очаровательной. Я старше его.

– Неужели? – прикинулся удивленным Тирс. – А выглядишь совсем юной.

– Должно быть, я хорошо сохранилась благодаря магии, которой, если верить Октавиану, увлекаюсь. Так или иначе, мне он видится почти ребенком.

– О моя госпожа, он уже давно зрелый муж, ему тридцать три. В этом возрасте Александр умер. Кто бы назвал Александра ребенком?

– Он дитя вечности, как подобает богу, – сказала я. – Пойдем.

Я решила отвести его в мавзолей и показать свой выкуп.

Мы прошли по анфиладе дворцовых комнат и вышли наружу, где летнее солнце, отражаясь от беломраморных зданий и плоского зеркала моря, светило так ярко, что слепило глаза.

– Куда мы направляемся? – спросил Тирс, прикрываясь от света ладонью.

– В тот покой, куда никогда не проникает солнце, – ответила я, указывая вперед, на мавзолей рядом с открытым храмом Исиды. – В мою гробницу.

– Значит, хоть ты и считаешься гречанкой, но поддалась волшебству египетских погребальных обрядов? – проговорил он с явным интересом. – Даже здесь, в городе ясного полудня, тень усыпальницы ложится на нашу тропу.

По мере того как мы приближались к строению, оно вырастало перед нами, маня своими порталами.

– В Египте мы живем бок о бок с мертвыми. Это неизбежно, могильные сооружения – часть нашего ландшафта. Мы не считаем, что тела следует сжигать как свечи, а потом бесцеремонно ссыпать пепел в урны. Однако все, что ты видишь, простоит пустым еще долгие годы, если Октавиан прислушается к моим доводам. В конце концов, зачем умирать безвременно?

Мне отчаянно хотелось остаться в живых и прожить под солнцем еще столько лет, сколько отпущено судьбой. И ведь это вполне возможно. Если…

Я провела его по ступеням, что огибали мавзолей и поднимались к открытым дверям. Рядом со мной громыхали по камню его подбитые гвоздями сандалии.

Внутри нас мгновенно окутали тени. Потребовалось время, чтобы глаза приспособились к сумраку.

– Это все твое? И Антония? – спросил он, понизив голос.

– Да. Мы будем покоиться отдельно от других Птолемеев.

Я ждала, когда жалящая темнота рассеется и позволит мне показать Тирсу мои сокровища, ставшие залогом моей сделки. В мавзолее было прохладно, словно тепло лета не проникало сюда. Времена года не менялись в доме смерти.

– Зачем ты привела меня сюда? Я не люблю гробницы.

– Но это особенная гробница. Взять хотя бы двери…

– А что в них такого?

– Сейчас они открыты и устроены так, что закрыть их можно только раз – навсегда! Они соскользнут по направляющим пазам и окажутся запечатанными намертво и навечно. После последнего погребения, моего или Антония, когда провожающие покойного удалятся, двери закроются и отделят нас от мира, обеспечив вечное уединение.

Я помолчала, потом продолжила:

– Такие ворота изобретены древними египтянами, а мы лишь приспособили их к зданию, выстроенному в стиле греческого храма. Но в отличие от древних, мы не станем брать с собой в последний путь гору драгоценностей, так что грабителям не стоит нарушать наш покой.

По его телу (я ощутила это, а не увидела) пробежала дрожь.

– Давай уйдем отсюда.

Его слова остались без ответа.

– Все