Олимп - Дэн Симмонс

Бывшая хозяйка имения снова кивнула.

— Сделайте что сумеете. Я поговорю с колонистами. Объясню им, что это единственный выход.

— Проигравшие потребуют в лучшем случае перенести их на остров, — сказал Греоджи.

Боман кивнул.

— Я бы с радостью. Так и сделаю, если вытащу не ту соломинку.

Ада испустила вздох.

— Не поможет. На острове, здесь ли — какая разница, где умирать. Войниксы и туда нагрянут через пару минут, едва лишь мы останемся без защиты Сетебоса. Но это придется сделать. Сначала перевезем всех желающих на середину реки, потом отпустим лететь к Мосту тех, кому повезет.

— Потеряем время, — вставила ее подруга. — К тому же это лишняя нагрузка на плот.

Будущая мать воздела руки ладонями наружу.

— Зато наши люди не бросятся убивать друг друга. У тех четырнадцати появится надежда. Прочие сами выберут, где встретить смерть. Оставим им хотя бы иллюзию выбора.

Больше говорить было не о чем, и колонисты разошлись по спальным палаткам.

Ханна пошла проводить подругу и перед самым укрытием, в темноте коснувшись ее руки, шепнула:

— Я сердцем чувствую, что Харман жив. Надеюсь, тебе повезет, когда мы станем метать жребий.

Ада блеснула зубами при свете колец.

— Я тоже так чувствую, милая. Но уж точно не буду одной из четырнадцати. Я решила не принимать участия в жеребьевке. Мы с малышом остаемся в Ардисе.

В конце концов все их планы пошли прахом.

С первым же утренним лучом бывшая хозяйка имения резко проснулась: холодные щупальца Сетебоса лезли к ней в голову и даже в живот.

— Мамуля, у меня твой сынишка. Он тут побудет еще несколько месяцев, пока я поучу его разным штукам, чудесным штукам, но мне пора играть, и я выхожу!

Женщина завизжала, ощутив, как тварь из Ямы трогает разум еще не развившегося младенца.

В ту же секунду, пока все окончательно не пробудились, она вскочила и ринулась наружу, захватив с собой две дротиковые винтовки.

Малыш Сетебос погнул прутья и теперь протискивался серой массой сквозь решетку. Его щупальца уже простирались в стороны на целых пятнадцать футов и засунули трехпалые ладони глубоко в грязь. Из ротовых отверстий три были широко разинуты и, свесив наружу длинные мясистые придатки, жадно поглощали из почвы скорбь, ужас, историю Ардиса. Бесчисленные желтые глазки чудовища ярко сверкали, а несметные пальцы на крупных розовых ладонях колыхались подобно морским анемонам, попавшим под сильное течение.

— Все в порядке, мамуля, — мысленно прошипело существо, высвобождаясь из Ямы. — Я хочу только…

Где-то за спиной с криками подбегали Даэман и другие, но Ада не обернулась. Она замерла на месте, сорвала с плеча винтовку и выпустила в отродье Сетебоса целую обойму.

Тысячи хрустальных дротиков со свистом вырвали клок из левой доли мозга. Тварь завертелась будто ужаленная. Несколько щупальцев устремились к женщине.

Покачнувшись от сильной отдачи, Ада загнала вторую обойму и разрядила ее в корчащееся чудовище.

— Мамммммммаааааааааааааааааааааааааааааа …

Когда и второй магазин опустел, Ада отбросила винтовку, вскинула на плечо другую, сделала три шага вперед среди змеящихся щупалец и выпустила полную обойму между желтых глаз на передней половине мозга.

Отродье Сетебоса громко завопило всеми своими настоящими ртами — и повалилось обратно в Яму.

Женщина подошла к самому краю, зарядила еще один магазин и принялась палить, не обращая внимания на крики у себя за спиной. Потом она вставила третий, прицелилась в окровавленную серую массу на дне ловушки и снова выстрелила. И снова. И снова. Расколов мозг на мягкие полушария, словно тыкву, Ада каждое из них растерзала тучами дротиков. Длинные стебли с розовыми ладошками еще содрогались, но тварь, без сомнения, уже умирала.

Супруга Хармана сразу это почувствовала. Как и прочие колонисты. Последний мысленный вопль чудовища с шипением покидал головы людей, точно грязная вода, что сливается по водостоку в канаву.

Все, кроме стражников, сбежались к Яме из палаток и укрытий и встали группами, не веря собственным ощущениям и глазам.

— Что ж, полагаю, теперь до жребия не дойдет, — прошептал Греоджи на ухо Аде, склонившись к ней посреди оглушительной тишины.

Внезапно со всех сторон послышался страшный шум — жужжание, свист и гул одновременно. Сперва отдаленный, он стремительно нарастал, и вскоре скрежет зловещим эхом наполнил лес и окрестные холмы.

— Какого лешего… — начал Касман.

— Войниксы, — произнес Даэман. Мужчина взял у кузины винтовку, перезарядил и вернул хозяйке. — Они уже идут. Все разом.

81

И вот я наблюдаю, как бог сходит с ума.

Не знаю, какой подмоги я ожидал найти на Олимпе для затравленных, умирающих ахейцев, но в итоге сам угодил в западню подобно им. Греки бьются на узкой полоске пляжа, прижатые к морю врагами, а я стою, обливаясь потом под кожей хамелеона, бок о бок с тысячей бессмертных, и почти не дышу, дабы не выдать своего присутствия, взирая на Зевса, царя над небожителями, и слушая, как он провозглашает себя единым Вечным и Всемогущим Богом.

Впрочем, не стоило волноваться, что меня заметят. Олимпийцы внимают ему, разинув божественные рты и выпучив бессмертные очи.

Кронид помешался. Брызжа слюной, он разглагольствует о своих притязаниях на исключительную божественность и, кажется, насквозь буравит меня темными зрачками. У Громовержца взгляд сытого кота, забавляющегося с мышью. Можно не сомневаться, что я раскрыт.

Кладу руку на квит-медальон, висящий на груди под липким хамелеоньим костюмом.

Куда же мне испариться? Обратно на берег, к ахейцам, — неминуемая гибель. Назад в Илион, к Елене, — удовольствия и безопасность, но это значит стать изменником… кому? Греки даже не обращали внимания, когда я ходил между ними, по крайней мере с тех пор, как Лаэртид и Ахилл исчезли по ту сторону сомкнувшейся Брано-Дыры. И почему я должен хранить верность, когда они…

И все-таки.

Кстати об Одиссее… Память подсовывает непрошеные картинки для взрослых… Я ведь могу вернуться на «Королеву Мэб». Там самое надежное место. Хотя чутье подсказывает: мне вообще нет места среди моравеков.

Кажется, что бы я ни выбрал, все будет неправильно. Трусливое предательство — в лучшем случае.

«Да ради Бога, кого ты предал?!» Тут я нечаянно употребляю имя Господа всуе, ибо единственный Всемогущий Бог прожигает меня взором и заканчивает свою тираду, брызжа слюной и грохоча кулаком.