Карл Великий - Дитер Хэгерманн

Дидактическо-нравственный пыл Карла, тяга к народной педагогике выходят далеко за традиционные рамки сугубо политического аспекта. Это относится к разработанным им и его окружением правилам жизни всех сословий и народов на нравственной основе, касается судопроизводства и письменной фиксации правовых норм, связано с регулированием культового аспекта в богослужебных текстах и пении псалмов, а также с догматикой и распространением веры. Все несет на себе печать «исправления» как предпосылки добра.

Как верно заметил еще Генрих Фихтенну, религиозность Карла, видимо, заключается главным образом в правильной организации будущего спасения души, так же как у большинства его современников. Привычный менталитет по принципу «Do-ut-des»[112] ускорил строительство и украшение монастыря Святой Марии в Ахене, явился основой почитания Карлом гробницы апостола Петра в Риме, побудил его к совершению благородных деяний в духе милосердия, в чем он хотел оставаться никем не превзойденным, в том числе и в своем завещании. С другой стороны, Карл рассчитывал на постоянные молитвы за собственное здравие, за благополучие своей семьи и всей империи прежде всего от духовных институтов, получивших от него дары и привилегии. Непрестанная внутренняя рефлексия и даже погружение в тайны веры были далеки от этой скорее внешне ориентированной религиозности.

Обращенность к сугубо внешним проявлениям также присутствует непосредственно и косвенно в его принципах правления и политических действиях. Карл-император основополагающим для монаршей концепции правления считал «должность» вождя франков и лангобардов, стоящего во главе других народов. Именно после обретения императорского достоинства, которое Эйнхард явно сравнивает с титулом роntifex maximus Августа, Карл возвращается к «народным» базовым основам в виде до сих пор не написанных законов, так называемого обычного права, и «варварских, древних» эпических поэм. Карл самоуверенно ссылается на ценность традиций. В их рамках продолжало существовать прежнее, унаследованное от Меровингов франко-германское королевство, одним из главных корней которого был военачальник. Христианизация королевской власти после обретения императорского достоинства была чревата дополнительными опасностями для столь необходимого закрепления собственного прошлого. Если Карл не ограничился фиксацией законов и эпических песен седой старины, а принялся закладывать основы грамматики «франкского языка» с акцентом прежде всего на орфографию, то данная инициатива указывает на осознание идентичности, культурное обоснование которой было связано не только с христианством и поздним этапом античности.

Следуя Августу и цезарям, с одной стороны, и англосаксонскому примеру, с другой, Карл стал корректировать и унифицировать названия месяцев в народном языке. Согласно Эйнхарду, до того времени месяца фигурировали частично под их латинскими, частично под варварскими названиями. Карл выбирал времена года и виды деятельности крестьян и виноделов для более точного обозначения сущности конкретного месяца: январь, март и ноябрь именовались соответственно месяцами зимы, весны и осени; май- месяц пастбищ, июнь- пашни под паром, июль — сенокосов, август- жатвы, сентябрь- рубки дров и октябрь — сбора винограда. Месяца, на которые приходились Рождение и Воскресение Христа, то есть основные христианские праздники, Карл именовал соответственно священными и пасхальными месяцами. Только февраль — «темное время» года, когда прекращались всякие сельскохозяйственные работы, сохранил свое изначальное название. И это «введение в немецкий язык» указывает на симбиоз антично-позднехристианских основ и народных элементов в единый помесячный календарь, которому, впрочем не суждено было войти в обиход. Зато календари в виде месячных картинок, впервые появившиеся в 820 году в Зальцбурге, вплоть до Нового времени в основном сохранили свою аграрную окрашенность и сельскохозяйственную содержательность.

Как ни странно, император не интересовался обозначением дней недели, которые, очевидно, из-за близости границ франков (и других германских племен) к романским землям еще до IV столетия были введены в языковой оборот путем заимствования и переименования языческих божеств (например, Venus (Венера), Venerdi превратилось в Freia и в итоге — в Freitag[113]). Только день Меркурия под церковным влиянием позже обернулся бледным Mittwoch[114].

Характерно указание Эйнхарда на то, что Карла занимали также наименования ветров. Его двенадцатичастная роза ветров из четырех основных и восьми второстепенных была явно связана с этимологией Исидора Севильского и Naturalis historia Плиния, обозначения которой отличаются от употребляемых Эйнхардом терминов. Трудно понять практическую цель этого вмешательства. «Император — господин над временем (календарь) и пространством (ветра), которые он определяет и распределяет с Божией помощью» (Бригитта Энглиш).

Что произвело самое большое впечатление на современников и до сих пор восхищает потомков, а также вызывает похвалу в адрес монарха, так это увеличение территории империи франков в период правления Карла. По свидетельству современника императора, его биографа Эйнхарда, Карл «благородным образом» почти в два раза приумножил полученную им в наследство от своего отца Пипина «огромную и крепкую» империю франков. Его власть простиралась от Северного моря до реки Эбро, от долины Аосты до Калабрии, от Атлантики до Паннонии в долине Тисы. Власть Карла распространялась на Истрию и Далмацию, за исключением городов, расположенных на побережье, а также на Германию, то есть «земли между Рейном и Вислой (!), Балтийским морем и Дунаем с разбросанными в его бассейне дикими варварскими племенами велатабов, лужичан (лужицких сорбов), ободритов и богемцев», которых он в результате военных походов заставил платить ему дань. Империя Карла раскинулась с севера на юг на 1500 км, а с востока на запад на 1200 км. Население его империи составляло предположительно не менее восьми миллионов человек. Здесь Эйнхард, чтобы должным образом выделить своего героя, вновь прибегает к явным заимствованиям из биографии Августа.

Но не только ратные деяния, не только искусство государственного управления и дипломатические способности, направленные на заключение союзов и поддержание дружеских отношений в духе античной «аmicitia»[115], вызывали восхищение его современников. Он установил тесные связи с королями Астурии, Северной Умбрии и Мерсии, с Багдадским халифатом и с Византией. Последние добивались его благосклонного расположения. В обретении Карлом императорского достоинства они увидели опасность для своего правления, однако Карлу удалось привлечь их на свою сторону путем установления прочного союза. Только у Эйихарда мы находим скорее всего греческую по происхождению пословицу: «Франк должен быть твоим другом и совсем не обязательно соседом!»