Мой роман, или Разнообразие английской жизни - Эдвард Бульвер-Литтон

– Я назначил ему свидание в десять часов. Судя по его речи против Эджертона, я не сомневаюсь, что он намерен помогать мне, тем более, что он удостоверился из избирательных списков, что ему невозможно ничего сделать ни в свою собственную пользу, ни в пользу своего племянника-грубияна. Моя речь, как ни нападал на нее мистер Ферфильд, все-таки должна же расположить Желтую партию подавать голоса скорее в мою пользу, чем в пользу такого явного противника, как Эджертон.

– Я сам думаю то же. Ваша речь и ответ Ферфильда, правда, чрезвычайно повредили вам во мнении Синих; но будьте уверены, что я могу еще заставить этих полтораста негодяев – хотя подобные действия подкупа и происков и могут значительно повредить мне в общественном мнении – подать голоса в вашу пользу. Я скажу им, как говорил уже комитету, что на Эджертона в этом случае плохая надежда, что он ничего не заплатит, но что вы нуждаетесь в голосах, и что я…. одним словом, если их можно будет поддеть красными словами и обещаниями, я проведу их….

В это время кто-то стукнул в дверь. Вошел слуга с поручением от мистера Эджертона к барону Леви, которого первый просил зайти к нему на несколько минут.

– Хорошо, сказал Леви, когда слуга вышел:– я пойду к Эджертону и как только окончу переговоры с ним, то отправляюсь в город. Я, может быть, ночую там.

Говоря таким образом, он простился с Рандалем и направил шаги к комнатам Одлея.

– Леви, спросил отрывисто государственный муж, при входе барона:– вы открыли мою тайну – мой первый брак – лорду л'Эстренджу?

– Нет, Эджертон; клянусь вам честью, что я храню вашу тайну.

– Вы слышали его речь! Неужели вы не заметили страшной иронии в его похвалах моим заслугам? или это…. или это…. дело моей совести? прибавил высокомерный Одлей сквозь зубы.

– Напротив, отвечал Леви: – мне кажется, что лорд л'Эстрендж избрал именно такие черты вашего характера, которые и всякий другой из ваших друзей поместил бы в похвальной речи.

– Всякий другой из моих друзей! Какие друзья! проговорил Эджертон с мрачным видом.

Потом привстав, он произнес голосом, который вовсе не отличался обычною твердостью:

– Ваше присутствие, Леви, здесь, в этом доме, удивило меня, как я уже имел случай заметить вам, я не мог понять его необходимости. Неужели Гарлей пригласил вас? Гарлей, с которым вы, кажется, не в самых лучших отношениях! Вы уверяли, что ваше знакомство с Ричардом Эвенелем доставит вам возможность уничтожить противодействие с его стороны. Не смею поздравить вас с подобным успехом.

– Успех этот оправдается последствиями. Сильное противодействие моим интересам, может быть, служит лишь личиною к сокрытию полного сочувствия моим поступкам.

Одлей продолжал, как будто не слушая Леви:

– Гарлей чрезвычайно переменился в отношении ко мне и к другим; эта перемена может быть для иного незаметна, но я знал Гарлея еще ребенком.

– Он в первый раз в жизни занимается практическими делами. Это, вероятно, составляет главную причину перемены, которую вы замечаете в нем.

– Вам случалось видать его за-просто? вы часто говорили с ним?

– Нет… и только о предметах, касающихся выборов. По временам, он советуется со мною на счет Рандаля Лесли, в котором, как в вашем protégé, он принимает большое участие.

– Это также очень удивляет меня. Впрочем, все равно, мне надоели все эти хлопоты. Не ныньче, так завтра, я оставлю свое место и отдохну на свободе. Вы видели донесения избирательных коммиссий? у меня не достает духу хорошенько рассмотреть их. В самом ли деле выборы так надежны, как все говорят?

– Если Эвенель отстранит своего племянника, и голоса их перейдут на вашу сторону, то вы можете быть уверены в успехе.

– А вы думаете, что племянник его будет устранен? Бедный молодой человек! В такие годы и с такими дарованиями тяжело переносить неудачу.

Одлей вздохнул.

– Я должен оставит вас, если вам неугодно будет передать мне еще что нибудь, сказал барон, вставая. – Мне множество дела, тем более, что успех еще подлежит некоторому сомнению; для вас же неудача будет сопровождаться….

– Раззорением, я это знаю. Но дело в том, Леви, что ваши собственные интересы зависят много оттого, чтобы я не проиграл. Вам еще пришлось бы поживиться около меня. Письма, которые яполучил сегодня утром, доказывают, что мое положение достаточно обеспечено совершенною необходимостью поддерживать меня, в которую поставлена моя партия. Потому, всякая новость о расстройстве моих денежных дел не обеспокоит меня столько, сколько я ожидал того прежде. Никогда еще моя карьера не была так свободна, как теперь, от всяких потрясений, никогда еще не представляла она такого гладкого пути к вершине честолюбивых замыслом, никогда в дни моей тщеславной щедрости, не был я так спокоен как теперь, приготовившись запереться в маленькой квартирке с одним слугой.

– Мне очень приятно это слышать, и я тем более буду стараться об обеспечении ваших интересов на выборах, что оттого зависит ваша участь. Да, я должен наконец открыть вам….

– Говорите.

– По случаю неожиданного истощения моих денежных средств, я принужден был передать некоторые из ваших векселей и других обязательств другому, а этот человек немного скор; если вы не будете ограждены от тюрьмы парламентскою привилегиею, то я не могу ручаться….

– Предатель! вскричал Эджертон, с негодованием, не стараясь скрывать презрение, которое он постоянно питал к ростовщику: – не смей продолжать. Мог ли я в самом деле ожидать чего нибудь лучшего! Вы предвидели мое падение и решились окончательно раззорить меня. Не старайтесь оправдаться, сэр, и оставьте меня немедленно!

– Вы убедитесь, что у вас есть друзья хуже меня, сказал барон, отправляясь к двери: – и если вы понесете неудачу, если ваши надежды будут разрушены, то я все-таки еще менее других буду заслуживать осуждения с вашей стороны. Я прощаю вам ваше увлечение и уверен, что завтра вы выслушаете объяснение моих действий, чего теперь вы не в состоянии сделать. Я между тем отправляюсь хлопотать по выборам.

Когда Одлей остался один, мгновенные порывы страсти, казалось, утихли. С быстротой и логическою отчетливостью, которую сообщают человеку занятия общественными делами, он разобрал свои мысли, исследовал причину своих опасений. Самая неугомонная мысль, самое нестерпимое из опасений все-таки были следствием убеждении, что барон выдал его л'Эстренджу.

– Я не в состоянии более выносить этой неизвестности, вскричал наконец Одлей, после некоторого раздумья: – я повидаюсь с Гарлеем. При его откровенности, я узнаю по самому звуку его голоса, действительно ли я лишился всяких прав на дружбу людей. Если эта дружба еще не потеряна для меня, если Гарлей сожмет мою руку по-прежнему с юношеским увлечением привязанности, то никакая потеря не заставит меня произнести ни малейшей жалобы.

Он позвонил в колокольчик, слуга, бывший в прихожей, вошел.

– Ступай, спроси, дома ли лорд д'Эстрендж; мне нужно переговорить с ним,

Слуга воротился менее, чем через две минуты.

– Говорят, что милорд занят чем-то особенно важным: он отдал строгое приказание, чтобы его не тревожили.

– Занят! чем, с кем он теперь?

– Он в своей комнате, сэр, с каким-то пастором, который сегодня приехал и обедал здесь. Мне сказали, что он прежде был пастором в Лэнсмере.

– В Лэнсмере…. пастором! Его имя…. Дэль, не так ли?

– Точно так, сэр, если не ошибаюсь.

– Оставь меня, сказал Одлей изменившимся голосом. – Дэль, человек, который подозревал Гарлея и нарочно приехал, чтоб отыскать меня в Лондоне, который говорил мне о моем сыне и потом показал мне его могилу! теперь он наедине с Гарлеем!

Одлей упал на спинку кресла и едва переводил дыхание. Он закрывал себе лицо руками и сидел в ожидании чего-то ужасного, как дитя, оставленное в темной комнате.

Глава СXVI

– Лорд д'Эстрендж, великодушный друг!

– Вы, Виоланта, и здесь? Неужели вы меня ищете? Зачем? Праведное небо, что такое случилось? Отчего вы так бледны и дрожите?

– Вы сердитесь на Гэлен? спросила Виоланта, уклоняясь от ответа, и щоки её покрылись в это время легким румянцем.

– Гэлен, бедное дитя! Мне не за что на нее сердиться, скорее я ей многим обязан.

– А Леонарда, которого я всегда вспоминаю при мысли о моем детстве, вы простили его?

– Прелестная посредница, отвечал Гарлей с улыбкою, но вместе и холодно: – счастлив человек, который обманывает другого; всякий готов защищать его. Если же обманутый человек не в состоянии простить, то никто не извинит его, никто не будет ему сочувствовать.

– Но Леонард не обманывал вас?

– Да, первое время. Это длинная история, которой я не желал бы повторять вам. Но дело в том, что я не могу простить ему.