Князь Благовещенский: Князь Благовещенский. Наместник. Пророк - Виталий Сергеевич Останин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда к войне подключились носители королевской крови, ситуацию удалось переломить. Империи коренного населения Америк падали одна за другой, но и благодатные земли, к которым тянулись жадные руки, сделались на долгое время непригодными для проживания. Земли застолбили за собой страны-победительницы, но селиться там не спешили. Кое-какие колонии там основали, но без размаха моего мира.
Индейцев тоже особо не геноцидили, кроме одаренных, племена в резервации не загоняли. Потихоньку крестили в новую веру, одновременно припахивая на добычу ценных товаров. И ждали, когда Пустоши перестанут быть опасными.
Со временем белые люди поняли, что проще иметь на новых землях институт топ-менеджеров, управляющих туземцами, чем заселять их собственными подданными. Да и избытка желающих переселяться туда, где не так давно гудели огненные ветра, а земли превращались в кислотные болота, как-то не наблюдалось. Через пару сотен лет местным даже позволили создать собственные государства, продолжая управлять правителями как марионетками. Особенности мира меча и магии. Два континента в лоскутных одеялах банановых республик, исправно поставляющие ресурсы Старому Свету.
А если про табак, то католики, как и у нас, собственно, нарекли его травой диавольской и зельем сатанинским. С учетом авторитета церкви, это сработало. Что и привело к тому, что имеем – специализированные магазины и отсутствие сигарет в свободной продаже.
Над морем поднималось тусклое солнце, едва пробиваясь сквозь серые, беременные дождем тучи. Было зябко, около плюс десяти, но сырой ветер понижал декабрьскую температуру на пару-тройку градусов. Побережье только собиралось просыпаться, сообщая об этом гудками рыболовных судов и воплями морских стервятников – чаек.
А я вот после разговора с Челией так и не ложился спать, как, впрочем, и еще много людей по всему миру. Методично плел свою маленькую личную паутину, меняя мир к лучшему. В своем представлении.
Не представляю, как работали ткачи в период, когда общество еще не было информационным. Не имея возможности телефонным звонком или мейлом толкнуть в нужном месте камешек, чтобы он понесся с горы, увлекая за собой другие и превращая их в обвал. Ограниченные в скорости передачи информации самым быстрым голубем или системой сигнальных костров. И даже не мечтающие о том, чтобы устроить несколько несвязанных между собой событий в разных местах мира, да еще чтобы они произошли одновременно.
И все же при этом они умудрялись каким-то образом менять рисунок поля по своему усмотрению. Да, человеческими жертвоприношениями, то есть, образно говоря, брали камень побольше и кидали его в воду. Рассчитывая, что волны, которые он породит, разорвут плетение и нити лягут как-то иначе. Я, конечно, упрощаю, скорее, человеческая жертва – это камень, брошенный в воду с определенным усилием и под правильным углом, а волны, которые потом пойдут, не разорвут, а спутают нити кипу, заставив даже рисунок измениться вполне определенным образом. Но суть, я думаю, ясна.
У меня же, в сравнении с предками, инструментарий был куда как продвинутей. Начиная от уже упоминаемых звонков и сообщений на электронную почту и заканчивая горшками с цветами в некоем безымянном испанском офисе, которые невесть с чего появятся на окнах через три дня. Резать, в принципе, никого не требовалось. Хотя иной раз очень хотелось.
Цветы, да. Выбросившие белые соцветия кактусы – эхинопсисы, если кого интересует. Просто подарок, который доставят владелице небольшого рекрутингового агентства. Даритель неизвестен. Не представляя, что с ними делать (двадцать один горшок, на минуточку), дама отвезет их в офис и там расставит на подоконниках. А вечером вспомнит одного молодого человека, с которым у нее в свое время не сложилось. Он, конечно, был далеко уже не молод, как, впрочем, и она, да и не стал бы он такое устраивать – подобная таинственность совсем не в его стиле. Но она найдет в записной книжке его номер и, чувствуя себя девятнадцатилетней дурой, позвонит ему. Душевный порыв, такие дела.
А за два дня до этого, уже завтра, сорокапятилетний нихонец, капитан малого рыболовного траулера, попытается уйти в нейтральные воды, преследуемый русским сторожевым судном. И ему это не удастся. Пограничника он заметит слишком поздно – его же не должно было быть в этом квадрате. Когда капитан заметит русский корабль, расстояние между ними будет всего ничего – жалкие десять километров. Раскочегаривая неторопливый дизель, нихонец будет проклинать тот день, когда он согласился принять участие в авантюре, которая привела его и еще несколько десятков свободных рыбаков к береговой линии поморцев. Надежный человек утверждал, что в водах будет тихо, как на зимнем кладбище! Последняя мысль заставит капитана сложить губы в горькой ухмылке – скоро так и будет!
Сегодня к вечеру мальчишка-индеец в Южной Америке найдет оброненную приезжим белым золотую монету. Старый неровный кругляш с незнакомыми символами по обеим сторонам. Осознав, что продать находку он не сможет – кто бы купил ее у пораженного в правах чанки? – он решит отнести ее старому, выжившему из ума шаману. Тот, люди говорят, как-то связан с бандитами в горах, которые вроде бы сражаются против белых. Деньги мальчику очень нужны – на вырученную от продажи монеты сумму его семья могла бы ложиться спать сытыми целый месяц.
Хижина говорящего с духами стоит на самом краю деревни, и он почти не общается с ее обитателями. Но когда шаман увидит монету, то неожиданно для себя не прогонит мальчишку палкой, а начнет рассказывать ему истории про народ, который ее отлил. Красивое получится плетение: кто бы мог предположить, что с такой малости начнется настоящая дружба между старым и юным индейцами? И что последний вырастет в очень сильного заклинателя, мечтающего повернуть историю вспять.
Возле здания московского княжеского театра, под медленно падающим снегом, послезавтра вечером встанет молодой человек с букетом красных роз. Через час на него начнут обращать внимание прохожие, усмехаясь про себя – ох уж эти влюбленные! Через два его заметит старушка, вахтерша театра, и с ностальгией вздохнет, вспоминая ухаживания времен ее юности. Еще час спустя сердобольная бабуля позовет его греться и пить чай. Молодой человек совсем не похож на ее покойного мужа, но его упрямство – всем же уже понятно, что девушка не придет! – родит в подернутой пеплом душе старушки волну тепла и сентиментальности. Она никогда не узнает, что молодому человеку заплатили, чтобы он стоял с этими проклятущими розами ровно четыре часа! Именно
