«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сквозь приоткрытую дверь они увидели, что в побеленной камере на стуле сидит Удалов. Перед ним, широко расставив ноги, стоит капитан Пилипенко и читает что-то по бумажке.
— Нет! — кричал Удалов. — Не было заговора! И долларов я в глаза не видал.
Пилипенко подождал, пока Удалов кончит вопить, и продолжил чтение:
— Получив тридцать серебряных долларов от сионистского агента Минца, я согласился поджечь детский сад номер два и отравить колодец у родильного дома…
— Нет! — закричал Удалов. — Я люблю детей!
— Ну, что, освободим? — спросил шепотом Удалов.
— Не стоит тебя освобождать, — искренне возразил Грубин. — Не стоишь ты этого.
Нельзя сказать, что Удалов был полностью согласен с другом. Трудно наблюдать, когда тебя самого заточили в тюрьму и еще издеваются.
Они прошли на цыпочках мимо камеры и остановились перед следующей, закрытой на засов. Грубин отодвинул засов и открыл дверь. В камере было темно.
— Лев Христофорович, — позвал Грубин. — Вы здесь?
— Ошиблись адресом, — ответил спокойный голос. — Лев Христофорович в соседнем номере. Имею честь с ним перестукиваться.
— А вы кто? — спросил Удалов.
— Учитель рисования Елистратов, — послышалось в ответ.
— Семен Борисович! — воскликнул Удалов. — А вас за что?
— За то, что я отказался писать картину «Пупыкин обозревает плодородные нивы», — ответил учитель.
— Выходите, пожалуйста, — попросил Грубин.
— Это официальное решение?
— Нет, мы хотим вас освободить.
— Простите, я останусь, — ответил учитель рисования. — Я выйду только после моей полной реабилитации.
— Тогда ждите, — сказал Удалов.
Они перебежали к следующей двери, Грубин открыл ее.
— Лев Христофорович?
— Собственной персоной. Вы почему здесь, Саша?
— Я к вам гостя привел, — сказал Грубин.
Профессор Минц сидел на каменном полу, подстелив под себя пиджак.
— Это я, Корнелий, — сказал Удалов.
— Отказываюсь верить собственным ушам! Разве не вы первый предложили изолировать меня в этом доме подземного отдыха?
— Нет, не я, — честно ответил Удалов. — Тот Удалов, который предложил, сидит через две камеры от вас, Пилипенко ему террористический заговор шьет. А я — совсем другой Удалов, из параллельного мира. Меня послал сюда наш Лев Христофорович. По делу.
— Стойте! — закричал профессор и бросился в объятия к Удалову. — Значит, мои расчеты верны! Что же просил передать мой двойник?
— Нам нужно прокладывать магистраль через Гусляр, — сказал Удалов, — а у него никак не получается с антигравитацией. Он сам простудился и просил меня сгонять к вам.
— Вы говорите правду? — насторожился Минц!
— А зачем мне врать?
— Это может быть дьявольской выдумкой Пупыкина.
— Удалов правду говорит! — сказал Грубин. — Я верю.
— А я не верю! — сказал Минц. — Если в вашем мире тоже прокладывают магистраль, мой двойник никогда не согласится участвовать в преступлении против города. Он бы, как и я, предпочел бы кончить свои дни в темнице.
— Но в нашем мире, — возразил Удалов, — антигравитация нужна, чтобы подвинуть часовню Филиппа, а не разрушать ценный памятник истории.
Минц все еще колебался. Тогда Грубин сказал:
— Пошли с нами, я вам покажу второго Удалова.
Через минуту они были у камеры, где Пилипенко вел допрос. Минц заглянул в дверь, обернулся к Корнелию и сказал:
— Простите, что я вам не поверил.
Эти слова он произнес слишком громко. Пилипенко услышал шум в коридоре, метнулся к двери и увидел Минца.
— Бежать вздумал? — заревел капитан, расстегивая кобуру.
Минц оторопел. Он не знал, что делать в таких случаях. Но Удалов, который вырос без отца, на улице, знал. Он шагнул вперед и сказал:
— Все, Пилипенко. Доигрался.
У Пилипенко отвисла челюсть. Он посмотрел на Удалова, метнул глазами в открытую дверь и увидел там второго Удалова.
— Аааа, — прошептал Пилипенко.
— Корнелий! — крикнул Г рубин. — Выходи.
А первый Корнелий тем временем отобрал у Пилипенко пистолет, его самого затолкал в камеру и закрыл дверь на засов.
— А теперь бежать! — сказал Грубин, и они побежали к подземному ходу.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Если погоня и была, она их потеряла.
Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы перевести дух. Удалов смотрел на своего двойника — синяк под глазом, царапина на щеке, и вообще вид потрепанный.
— Били? — спросил Удалов с сочувствием.
— Пилипенко, — сказал двойник. — Я до него доберусь.
— Нет, — сказал профессор Минц. — Судить его будет народ.
— Кто? — вздохнул двойник Удалова. — Прокурор? Судья? Так они все у Пупыкина в кармане.
— Бригаду пришлют, из области, — сказал Грубин. — Или даже из Москвы. Неподкупную.
— Революция! — сказал Удалов-двойник мрачно. — Только революция может смести этот вертеп.
— А как ты ее организуешь?
— Пойду к народу, раскрою ему глаза.
— А до сегодняшнего дня, — спросил Грубин, — у тебя глаза что, закрыты были?
— Нет, я видел, конечно, недостатки… — Удалов смешался.
— И заедал их продуктами из спецбуфета, — закончил фразу Грубин. И горько улыбнулся. И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была жизненная правда.
— Надо потребовать комиссию — сказал Минц.
— Требовали, — ответил Грубин. — Только письма на почте перехватывают, и где потом эти писатели? На трудовом шефстве. К тому же, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт.
— Странно мне смотреть на вас, друзья, — сказал Удалов. — Вы все такие же самые, и внешне, и по голосу. Но в то же время не такие. Мог ли я предположить, что Корнелий Удалов станет прислужником у мелкого диктатора?
— Не надо, — сказал двойник. — Это в прошлом. Я все осознал.
— Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из строителей светлого будущего превратились в болото?
— Пупыкин не один, — возразил Минц. — Это целое направление: пупыковщина. Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же подлецов. Хорошо служишь — все имеешь. И с каждым днем у него становится все больше верных служителей. И пресса у него в руках.
Стало прохладно. Облака потемнели, снова подул ветер. Ситуация была какая-то ненастоящая, словно приснилась. Стоял Удалов в своем родном Гусляре, окруженный не только друзьями, но и самим собой, сейчас бы пойти посидеть в кафе, или в театр махнуть, а вместо этого они таятся за сараем.
— Я в подшефное хозяйство пойду, — сказал вдруг двойник Удалова. — Ксюшу проведаю.
Слова двойника Удалова обрадовали — значит, не чужие они люди. И он принял решение.
— Значит, так, — сказал он, и все его внимательно слушали.
Потому что Удалов приехал из нормального мира.
— В наш мир отправится Лев Христофорович. Он сразу пойдет
