Слово о сыне - Анна Гагарина

А вот выписка из сводной ведомости успеваемости учащегося IV курса литейного отделения группы Л-41 Гагарина Ю. А.: «отлично», «отлично», «отлично», и так все 32 предмета, одна лишь четверка в этом ряду — по психологии. Вот почему вывод преподаватели сделали такой:

«Присвоить квалификацию техника-технолога литейного производства, мастера производственного обучения и выдать диплом с отличием».

Так Юра учился, а ведь в это же время он страстно, увлеченно овладевал и другим делом — летным.

Имеется в музее и «Выписка из ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения, окончивших Саратовский областной аэроклуб ДОСААФ 24 сентября 1955 года». Юрины отметки такие:

«...оценка теоретической успеваемости: самолет Як-18 — отлично; мотор М-11р — отлично; самолетовождение— отлично; аэродинамика — отлично; НПП-52 — отлично; радиосвязь — отлично; средний балл — отлично». Там же сказано: «Оценка летной подготовки — отлично, общая оценка комиссии — отлично». А в конце написано: «Решение комиссии о дальнейшем использовании по специальности: курсанта Гагарина Ю. А. направить для дальнейшего обучения в 1-е Чкаловское военно-авиационное училище».

Читаю — и хочется мысленно сказать ему слова похвалы, слова поощрения, слова, которые при жизни Юры мы всегда с Алексеем Ивановичем произносили с оговоркой. Поощряли, конечно, но тут же добавляли: мол, не гордись, сынок, нехорошо выставляться, нос задирать негоже. Перестраховывались, как теперь выражаются. Наши опасения объяснимы, понятны. Родители всегда за детей беспокоятся, предостерегают, опасность хотят от них отвести. Предостерегали, предостерегали, а Юре, видать, опасность нескромности, которая людское осуждение сразу же вызывает, и не грозила.

Так получается, что от беды отводили, а зато ласки недодали. Как же я горюю теперь, что на ласковые слова скупилась. Особенно по ночам. Осуждаю себя... Но утром, когда мысль яснее работает, понимаю: все было правильно! Алеша мой с его скромностью хороший урок ребятам давал. Предостерегать надо. Ведь когда ошибка произойдет — поправлять поздно. Загладить ее можно, а переделать так, чтоб и следа не осталось, нельзя. Жизненный путь один, и вернуться к началу дороги, чтоб ее заново, по-другому пройти, невозможно.

Правильно поступали. Но сейчас, когда моих младших в живых нет, постоянно мучаюсь невысказанными ласковыми словами...

Осуществление сыновей мечты

В 1955 году в нашей семье было двое военных: Юра да Борис, которого призвали в армию.

Юрино сообщение об училище мы с Алексеем Ивановичем встретили по-разному. Он как бы между прочим заметил:

— Что ж это такое? Опять учеба! Работать-то когда?

Иной раз я пропускала мимо ушей разные замечания. Если на все реагировать, только и будешь свою точку зрения доказывать. Но тут вопрос был важным, жизненный вопрос, поэтому я возразила Алексею Ивановичу:

— Есть желание у сына — пусть учится. А у Юры больше чем только желание, и у него ведь все так хорошо получается!

Объяснила мужу, какое для меня было потрясение в детстве, когда я поняла после окончания Путиловского училища, что никогда уж мне за парту не сесть. Рекомендации были, способности у меня были, желание так и переполняло меня. Хотелось узнавать, постигать, но не было главного для продолжения обучения — денег в нашей рабочей семье. Я до сих пор ощущаю, что крылья знаний у меня поурезаны.

Так неужели же сыну своему отсоветуем ученым человеком становиться? Тем более что семейные обстоятельства благоприятно складывались. Мы в помощи, на которую родители вправе рассчитывать, не нуждались. Жили мы в это время одной семьей с Зоей, ее мужем Дмитрием, их детишками. Валентин с женой Марией поставил рядом дом, и хоть в семье его уже было трое детей, в тяжелой, мужской работе нам не отказывал.

Переубедила я моего Алешу. Написала Юре, что мы рады его решению, прямо сказала: «Есть, сынок, желание — учись. Чем сможем — поможем».

Первое письмо из Оренбурга (он тогда Чкаловом назывался) заняло несколько страничек. Еще бы! Город-то был для Юры совершенно удивительным. Он отметил, что на улицах встречаются лошади и... верблюды. Но, конечно, больше всего в письме было об училище. Я уже заметила, что Юра всегда находил причину-повод, чтобы гордиться делами того коллектива, в котором жил, где учился. Вот и сейчас он описывал славные дела людей, окончивших его военное училище. Здесь получили путевку в небо летчики, имена которых гремели еще до войны: Михаил Громов, Андрей Юмашев, Анатолий Серов. Более ста тридцати выпускников училища стали Героями Советского Союза.

Юра писал, что от вступительных экзаменов он освобожден, потому что у него диплом об окончании техникума с отличием, да и рекомендация из аэроклуба очень крепкая. Но он помогал готовиться товарищам, сам занимался немало.

Отсеялась почти половина поступавших. Юра сожалел о неудачах ребят, с которыми уже успел подружиться. Прошедших испытания зачислили, подстригли под машинку, выдали форму. Она очень понравилась Юре. С какими подробностями он перечислял атрибуты одежды! Началась его военная жизнь. «Работа в училище предстоит большая»,— писал сын.

Это сразу же стало ясно, потому что первые месяцы из Оренбурга, кроме поздравительных, праздничных открыток, ничего не поступало. Значит, так уж был занят, что лишней строчки черкнуть было некогда.

В 1956 году вслед за поздравлением с Новым годом пришло долгожданное письмо. Юра поделился, что готовились к важному событию в жизни каждого советского воина: принятию присяги. Это произошло 8 января 1956 года. В письме дата была подчеркнута. Сыну хотелось, чтобы мы ее запомнили. Мы запомнили этот день!

Алексей Иванович сказал, что сам напишет Юре. Мы долго обсуждали это письмо к сыну-воину. Юра тоже ощутил значимость родительского напутствия. В своей книге «Дорога в космос» он отметил, что, неся впервые караул у знамени училища, вспомнил это письмо, полученное накануне из Гжатска. Вот что написал он в книге:

«Давая мне советы и напутствия, отец писал: «Юрий, где бы ты ни был, помни одно: колхозники и рабочие уважают честных, мужественных и храбрых людей, каждый советский человек ненавидит и презирает трусов. Малодушный никогда не поборет врага, потому что не верит в свои силы, не верит в стоящих рядом товарищей, не верит в победу».

Письма не было перед глазами, и прочел-то я его всего один раз, но припоминал из него фразы, сразу вдруг пустившие глубокие корни: «Честный воин бьется с врагом до последнего дыхания, до последней кровинки, предпочитает смерть бесчестию и полону».