О стихах - Михаил Гаспаров

и мы увидим, насколько это глупее и беднее того, что получилось у Некрасова.

Мы разбирали эти пять строчек так, как будто не знали никаких других текстов, которые помогли бы нам разобраться в этом стихотворении. Таковы были правила игры – правила имманентного анализа текста. Мы сумели удовлетворительно интерпретировать стихотворение даже при таких условиях – правда, допустив, что читатель знает, что такое четырехстопный ямб и какие ассоциации с ним связываются. На самом деле читатель знает даже больше.

Во-первых, строчка «Сотри случайные черты» – это цитата из Блока (пролог к поэме «Возмездие»):

Жизнь – без начала и конца.Нас всех подстерегает случай.Над нами – сумрак неминучийИль ясность Божьего лица.Но ты, художник, твердо веруйВ начала и концы. Ты знай,Где стерегут нас ад и рай.Тебе дано бесстрастной меройИзмерить все, что видишь ты.Твой взгляд – да будет тверд и ясен.Сотри случайные черты –И ты увидишь: мир прекрасен… и т. д.

Во-вторых, строчка «Не протри только дырочки» – это намек на немудреную школьную шутку-каламбур: «Три да три да три – что получится?» – «Девять». – «Нет, дырка: если тереть, тереть и тереть, то протрешь бумагу насквозь». Если помнить об этом, то смысл стихотворения станет еще яснее: автор спорит с высокой проповедью Блока с позиций бытовой житейской мудрости. Мир – это хаос, и искать в нем глубинную гармонию – пустое дело: если стирать с его облика случайные черты – ничего не получится, кроме дырочки. Смысл стал ярче, но – заметим мы – нимало не изменился: нашим имманентным анализом мы пришли к той же интерпретации, только более долгим путем.

Все дальнейшие возможные ассоциации – дело произвольное. Одни из участников обсуждения этого стихотворения вспомнили стихотворение самого Блока «Балаганчик», где девочка и мальчик смотрят (как в дырочку) на балаганное представление, где все только с виду красивое, а на самом деле не настоящее. Другие вспомнили каламбур с тем же словом и с тем же вызовом возвышенным проповедям (только другим) у Маяковского в «Теплом слове кое-каким порокам»:

И когда говорят мне, что труд, и еще, и еще, будто хрен натирают на заржавленной терке, я ласково спрашиваю, взяв за плечо:

«А вы прикупаете к пятерке?» – т. е. «лучше добывать деньги не трудом, а плутуя в карты». Третьи вспомнили противоположность между европейским и китайским художником: первый кропотливо кладет мазки, поминутно исправляя сделанное («трет и трет»), и с тысячной подчистки выходит чудо, а второй стремится нарисовать картину несколькими мгновенными взмахами, комкая и отбрасывая каждую неудачу, и с тысячной попытки выходит чудо. Продолжать вольные аналогии можно до бесконечности; современные постструктуралисты, кажется, даже сделали это своей программой. Но это уже не столько научный подход к предмету, сколько художественный.

Р. S. Кроме этого стихотворения, для импровизированного разбора были предложены еще несколько: «Море волнуется» того же Вс. Некрасова, «Долина Дагестана» Д. Пригова и др. Мы выбрали «Сотри…» только потому, что оно было короче и, соответственно, проще. Присутствовавший на обсуждении профессор Д. Ворт добавил еще несколько тонких примет, по которым последняя строка стихотворения «Сотри случайные черты» противопоставляется предыдущим: в ней не только впервые появляется звук «д» (в ключевом слове) и отрицательный императив с дополнением в родительном падеже, но вдобавок по длине она совмещает признаки и длинных строк (три слова), и коротких строк (два сильных ударения) – т. е. перед нами контраст и фонический, и грамматический, и ритмический.

«Из Ксенофана Колофонского» Пушкина

Поэтика перевода

Стихотворение Пушкина «Из Ксенофана Колофонского («Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают…»), первое в маленьком цикле «Подражания древним», написано в 1832 г. Источник и его, и нескольких смежных стихотворений (из Гедила – «Славная флейта, Феон здесь лежит…»; из Иона Хиосского – «Вино», «Бог веселый винограда…») указан Г. Гельдом (Гельд 1927): это – цитата из «Пира мудрецов» Афинея по французскому переводу Ж. Б. Лефевра (Lefevre 1791, IV, 192–194), имевшемуся в библиотеке Пушкина. Был назван и возможный дополнительный источник (Алексеев 1963) – это французский перевод В. Кузена в его сборнике статей «Nouveaux fragments philosophiques» (Paris, 1828). Разбор стихотворения и сопоставление с оригиналом сделаны в статье Я. Л. Левкович[8]; здесь же – гипотеза, что это стихотворение было прочитано Пушкиным на лицейской годовщине 1832 г.

Вот текст пушкинского стихотворения:

Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь,Ладана сладостный дым; другой открывает амфору,Запах веселый вина разливая далече; сосуды5Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарныйМед и сыр молодой: все готово; весь убран цветамиЖертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы, о други,Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи,Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой душою10Правду блюсти: ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим:Каждый в меру свою напивайся. Беда не великаВ ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но славаГостю, который за чашей беседует мудро и тихо.

Вот подстрочный перевод греческого подлинника Ксенофана[9]:

Вот уже чист и пол, и руки у всех,и бокалы. Один возлагает витые венкидругой протягивает в чаше благовонное масло.Полный веселия, стоит кратер;приготовлено и другое вино, такое, что обещает никогда не иссякнуть,сладкое, в глиняных сосудах, с ароматом цветов;посредине ладан испускает священный запах;есть и студеная вода, вкусная, чистая;на виду лежат золотистые хлебы, и стол –10 под тяжестью сыра и густого меда;посреди разукрашен со всех сторон цветами алтарь;пенье и пляска повсюду в доме.Но прежде всего благомыслящим мужам подобает прославить богаблаговещими речами и чистыми словами.15Совершив же возлияние и помолившись о силе,чтобы правду творить, – ибо это сподручней всего, –не грех пить столько, чтобы с этим дойтидо дому без слуги, если кто не очень стар,а из мужей похвалить того, кто, и напившись, являет лишь хорошее,20 и какова в нем память, и каково усилие к добродетели.Не должно воспевать сражений Титанов, и Гигантов,и Кентавров – вымыслы прежних времен, –ни неистовых усобиц, в которых нет ничего доброго, –а только то помышление о богах, которое всегда благо.

Сравнивая Ксенофана с Пушкиным, естественно, хочется задать три вопроса: во-первых, чем руководствовался Пушкин, сокращая оригинал почти вдвое; во-вторых, почему он не сохранил стихотворной формы элегических двустиший; наконец, третий вопрос, касающийся содержания: почему у Ксенофана сказано: «пить не грех, лишь бы вернуться без провожатого», а у Пушкина: «пить не грех, если даже придется вернуться с провожатым». На эти вопросы мы и попытаемся ответить в настоящей статье.

Стихотворение Ксенофана Колофонского в греческом подлиннике было написано элегическим дистихом, обычным размером медитативной лирики. Лефевр, следуя французской традиции, перевел его прозой. Пушкин, перелагая Лефевра, написал свое стихотворение гексаметром. Оригинала он не знал; реконструируя «размер подлинника», он мог выбирать между двумя употребительнейшими размерами античной поэзии, гексаметром и элегическим дистихом, и выбрал гексаметр. Почему? Предполагать, что гексаметр был для Пушкина преимущественным знаком античной формы, как предположил Р. Берджи (Burgi 1954), нет оснований: элегическим дистихом у Пушкина написано больше стихов, чем гексаметром (в том числе и другие переложения из Афинея). Видимо, главным здесь было впечатление от объема стихотворения. Гексаметр считался эпическим размером, элегический дистих – преимущественно лирическим; поэтому гексаметр ассоциировался с крупными произведениями, элегический дистих – с более мелкими. Стихотворение же Ксенофана, в том виде, в каком Пушкин читал его у Лефевра, – довольно крупное произведение. Самое большое из пушкинских стихотворений, написанных античными размерами, «Внемли, о Гели ос…» содержит (незаконченное) 18 стихов, наше стихотворение – 13 стихов, следующее по объему, «Художнику», – 10 стихов. «Внемли, о Гелиос…» и наше стихотворение написаны гексаметром, «Художнику» – дистихом; видимо, для Пушкина порог между ощущением малого и большого стихотворения лежит между 10 и 13 строками.

Но этого мало. Переработка ксенофановского текста в гексаметр выявляет две важные черты специфически пушкинской поэтики: одну стилистическую, другую семантическую. Они-то и представляют особый интерес для разбора.