Год гражданской войны - Иван Бочарников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юра записал пару интервью с молодежью. Ребята были отзывчивыми, но предельно косноязычными, как спортсмены. Отвечали «да» или «нет» на большинство вопросов. Но Юра сказал, что материала на сюжет хватает, а затем ушел с Костей снимать стрельбище. Я же остался один на один с Аркадием, который сидел на каком-то срубе и смотрел в свой планшет.
– Как дела? – спросил я, не придумав ничего лучше.
– Спать охота, – ответил Аркадий.
– Может принять чего для бодрости? – совсем ненавязчиво поинтересовался я.
– Ты про что? Кофе?
– Да, про кофе.
– Я бы не отказался.
– А что мы будем делать, когда война кончится?
– Не знаю. Вернёмся к тому, чем раньше занимались.
– А я могу остаться мэром?
– Скорее всего, это всё свернут, так что не втягивайся слишком сильно. Отработаем заказ и свалим.
– Но ведь надо же будет всё это восстанавливать?
– Что это? Здесь так всё и было до нас. Никто не восстанавливал и не развивал здесь ничего до войны и не будет этим никто заниматься после. Тут что есть война, что нет – один пейзаж.
Можно ли это считать антиправительственными высказываниями? – подумал я. Но ведь всё так и есть, он правду говорит. Это считается?
– А как же все наши новые знакомые – Денцов, Матвей Александрович?
– За них не волнуйся, у них все схвачено. Они своё получат.
– А это? Это считается? Кажется, я окончательно запутался.
Между тем на поляне возле брусьев начиналось какое-то действо. Я решил подойти поближе и посмотреть. Ребята выстроились кругом, а в центре стояли трое курсантов. Потом вышел наш бледный офицер, оглядел толпу, потом тех троих, а затем взял в руку листок бумаги.
– Итак, сегодня мы отчисляем из наших доблестных рядов трех человек. Это рядовые Блинов, Сурганова и Тарарин.
Трое молодых людей глупо смотрели в землю. Девушка плакала.
– Блинов, вышел вперед.
Первый парень в очках вышел вперед.
– За систематическое нарушение дисциплины, за то, что в твою смену погас костер твоего отряда, за хранение порнографии, а также за отсутствие надлежащего уровня патриотизма во время исполнения гимна, ты с позором изгоняешся из нашего отряда и переводишься в низшее сословие – гражданское.
Блинов вернулся в строй. К нему подошли два крепких парня – я думал они будут его бить – и забрали его форму, оставив парня в трусах.
– Сурганова, вперед!
Девушка очень боязливо сделал два шага вперед.
– Я больше не буду!
– Молчать! Отсутствие успехов в стрельбе, злоупотребление женскими правами, нарушение дисциплины после отбоя и хождение в неположенное время по нужде – вот неполный список твоих преступлений. За это ты лишена всех наград и званий. Также тебе запрещёны любые романтические отношения с нашими отборными бойцами.
– А так можно? – спросил я у парня, который стоял рядом со мной.
– Да, пока не исправиться, она не сможет реализовать свой женский потенциал – завести отношения, выйти замуж и родить сына.
Сурганову также раздели до нижнего белья. Офицеру, кажется, это понравилось меньше, чем с Блиновым.
– Тарарин, вперед!
Вышел третий курсант.
– Ты – один из самых злостных нарушителей дисциплины на моей памяти. Бессовестный онанист и разгильдяй.
– Я пацифист.
– Молчать, блядь! Молчать! Знаешь ли ты, Тарарин, что Россия встаёт с колен?! А знаешь, что будет, когда она встанет? Знаешь?! Таких как ты поставят к стенке и всех расстреляют! Всех тунеядцев и нахлебников. Всех без разбора. Всех, кто не любит Родину выселят из квартир на улицу, Тарарин! И там они умрут от голода, потому что никто им и куска хлеба не подаст! Всех жидов, либералов, адвокатскую вошь! Вот, Тарарин, что будет, когда Матушка-Россия вновь встанет с колен.
Двое крепких парней раздели Тарарина. Он встал к остальным опозорившимся. Ребята
вокруг взяли в руки по горсти земли и начали кидаться ей в отчисляемых с криками ругательств. Трое раздетых ребят стали убегать, куда глаза глядят, а народ гнался за ними по лесу.
И тут как раз подошли Юра с Костей.
– Что мы пропустили? – спросил Юра.
– Ничего, – ответил я и ушел.
На обратном пути в машине мне стало плохо. Так плохо, что я не мог найти себе места. Меня бесил водитель со своей тупой музыкой и золотыми зубами. Меня бесил Аркадий с его ёбаным планшетом и самодовольным снобизмом. Меня тошнило от Юры, который делает вид, что ему не всё равно, что он интересный и важный. От Кости, который рассказывал по пути тупые анекдоты. От Ильи, который делал вид, что он тут ни при чем, что он не с нами, что его проект – это отдельная история. Меня всё раздражало так сильно, что я хотел открыть дверь на ходу и выпрыгнуть к чертовой матери. Я даже обрадовался, что сел у двери. Рядом был Юра и Илья, Костя ехал сзади с камерой. Аркадий сидел с водителем, который громко смеялся над убогими шутками Кости. Меня успокаивала только мысль о том, что ехать нам всего 40 минут, но в какой-то момент (кажется, после очередной лекции от Аркадия о нашей работе) меня начало трясти. Я крикнул водителю, чтобы он остановился.
– Тебя тошнит? – спросил Юра.
– Что с тобой? Тебе плохо? – присоединился Илья.
– Останови, – сказал Аркадий водителю.
Водитель притормозил посреди поля у обочины. Я резко открыл дверь и вышел. Мне казалось, что меня сейчас вырвет. Передо мной был кювет, а за ним какое-то не паханное поле. Я жадно глотнул свежего, холодного, влажного воздуха. Мне стало чуть полегче, если бы ещё эти идиоты за моей спиной не давали мне ценные советы: «Присядь», «Виски растирай», «Если плохо – не держи в себе», «Прогуляйся». Костя что-то пошутил про мой желудок, а мне захотелось выбить ему зубы. Я отошел в сторону, прошел немного назад, перепрыгнул через кювет и встал там, где не было слышно их комментариев.
В поле было хорошо – на горизонте виднелась лесополоса, машин никаких вокруг не было. В домах слева была какая-то жизнь – из труб шел дым, возможно, кто-то топил баню. Я сделал несколько глубоких вдохов морозного воздуха и решился вернуться в машину, чтобы продолжить поездку.
Я сделал буквально пару шагов к машине прежде
