Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

Кое-какие интересы этих двух людей совпадали, что вовсе не удивительно, если учитывать разнообразие устремлений аббата. Оба любили книги, но по-разному. Оба интересовались жидкостями, пусть Ливре и увлекался их особым аспектом. Оба презирали Церковь (хотя в случае Люсьена это презрение скорее распространялось на весь мир, а Церковь была лишь его частью).

Пессимизм продавца книг никак не желал мириться с тем, какое удовольствие получает Оже, задавая сложные вопросы. Ливре смеялся над излюбленным выражением аббата: «Без вопросов не может быть ответов». Стоит рассказать и о других несоответствиях. Аббат исследовал мир по частям, урывками – он называл это восторженным методом исследования, – оперируя понятиями, никак между собой не связанными. Ливре любил свой мирок, свои выражения и слова, точно подобранные и приведенные в полный порядок. Доказательством этого послужило одно письмо, присланное аббату, в котором говорилось о визите в поместье. Ливре разделил письмо на три части.

Первая часть называлась «Дата прибытия». Ливре должен был приехать через три недели после завершения книжной ярмарки во Франкфурте. Возможно, он приехал бы и пораньше, но из-за хронической диспепсии торговец хотел заехать на курорт. Каждый год он ездил на воды, всегда разные, включая Спа, дабы сразиться с желудочными бесами. В этом году Ливре собирался пройти курс восстановления на водах Нидерзельтера.

Вторая часть письма называлась «Цель визита». Большинство дел, связанных с поместьем и книжным магазином, вели двоюродный брат Ливре, Этьен, и счетовод аббата.

Однако спрос на механические часы вырос, и потому Ливре решил сделать третью остановку в своем путешествии, заехав в Турне. Он вез с собой новые заказы и более выгодные предложения. Аббат задолжал ему крупную сумму, а потому Люсьен с удовольствием навязывался к нему в гости. Он справедливо заявил, что рассчитывает на бесплатное содержание, гостеприимство и уважение к своей персоне. Разъяснение того, что включает в себя гостеприимство, заняло большую часть письма.

И наконец, последняя часть письма носила заголовок «Необходимые условия». Этот раздел занимал два листа бумаги, исписанных мелким почерком. Его содержание заставило всех жителей поместья в корне изменить свои привычки. Обычно в поместье ели мимоходом, без строгого расписания, не придавав пище особого значения. Когда исследования затягивались, об ужине и вовсе забывали, и Мария-Луиза заходила в лабораторию с тарелкой холодного мяса, ломтем хлеба и бутылкой вина. Для Ливре подобная неорганизованность была неприемлема. В письме указывалось, что еда должна подаваться днем в два часа, а вечером – в восемь. «Мой желудок, – писал Ливре, – не требует изысканной пищи, и я полагаю, мой голод будет легко утолить».

В тот день, когда желудок Ливре (равно как и все прочие вставляющие педантичного продавца книг) прибыл в поместье, аббат и его слуги сделали все, чтобы как следует приготовиться к приезду. Впереди их ожидало сложное испытание, а именно – первый ужин, который должен был соответствовать данным в письме инструкциям.

Мария-Луиза просто превзошла себя. Она постелила на стол турнейскую кружевную скатерть, спрятала все книги, манускрипты и раковины, захламлявшие комнату, в глубину гроба-исповедальни, за штору в лаборатории красок или еще куда-нибудь, куда не стал бы заглядывать Ливре. Туда, где пять часов назад стояла бутылка со знаменитой мочевой смесью Челлини, кухарка поставила хрустальный графин и наполнила его лучшей родниковой водой, имевшейся у аббата. (Токай налили после ужина.) Напильник, которым кололи орехи и шлифовали металл, Мария-Луиза заменила серебряной теркой и другими столовыми приборами.

Клод и Анри, Катрин и Кляйнхофф присоединились к аббату и Ливре. Аббат решил, что будет лучше, если они отдадут дань английской традиции, то есть слуги и хозяин будут спокойно общаться во время еды. Но слуги чувствовали, что гость не в восторге от такого «свободного общения». Так что они решили молчать за едой. (Клоду, Анри и Кляйнхоффу это не составило труда, в то время как Катрин мучилась, пытаясь сидеть тихо.) Поэтому аббату и Ливре пришлось заполнять воцарившуюся тишину. Каждый говорил о своем. Аббат – о путешествиях в качестве миссионера, продавец книг – об элегантности и утонченности его магазина в Париже. Аббат рассказал длинную историю о том, как искал арабскую камедь на берегах греческого острова Лемнос.

– Плиний ценил ее, но мне эта камедь не понравилась.

Ливре заметил по этому поводу следующее:

– Думаю, ты загнал Плиния в свою собственную маленькую Антикиру.

– Ах да, Антикира… – Аббат понятия не имел, о чем речь.

Беседа не клеилась и скоро вообще перестала походить на диалог. Каждый говорил только с самим собой. Наконец подали ужин. Когда настенные часы пробили восемь, Мария-Луиза начала приносить один за другим всевозможные горшки и блюда. Сверившись со своими часами, Ливре, похоже, убедился, что придерживается расписания. Он великодушно улыбнулся всем, кто собрался за столом. Однако улыбка сошла с его лица так же быстро, как и появилась. Ливре смотрел, как Мария-Луиза наливает в его тарелку гороховый суп из серебряной супницы.

– Доктор не разрешает мне есть гороховый суп, – сказал он.

Мария-Луиза храбро подняла крышки с блюд, показав гостю баранье рагу, артишоки и запеченного цыпленка в грибном соусе. Она сбегала на кухню и вернулась с булкой теплого белого хлеба, который пачкал мукой руки. Клод очень любил хлеб Марии-Луизы.

Ливре покачал головой в отчаянии. Все, что было приготовлено, не подходило ему.

– Конечно же, я упомянул в своем письме… Не мог не упомянуть, так как говорю об этом всем – я могу съесть только четыре хорошенько проваренные репки. А это не подходит моему желудку.

Ливре сплюнул в платок.

Мария-Луиза убежала на кухню. Она вернулась через минуту, неся в руках репки, которые она отварила, но не успела сервировать. Едва овощи оказались на столе, Ливре вновь выразил неудовольствие:

– Они сырые. Сразу видно. Уберите их и приготовьте как должно.

– Они на огне с полудня, – сказала повариха.

– Варились в папинской пароварке, как я и просил?

– Нет, – извинился аббат. – Нам пришлось сварить их в женевской скороварке.

Мария-Луиза вновь покинула комнату, перед этим закатив глаза. Пока репа готовилась, двое мужчин попытались продолжить беседу.

– Клод, принеси-ка того Бэтти, что мы переписывали.

Мальчик вышел и после долгого поиска вернулся с книгой в руках. Когда аббат начал читать, Ливре снова расстроился, но уже не из-за своего желудка.

– Что ты сделал с книгой?

Как и на многих других любимых книгах, в обложке этой аббат вырезал два круглых отверстия, чтобы вставлять в них очки.

– Ты уничтожил тончайший сафьяновый переплет!!! – с упреком произнес Ливре.

– Мне необходимы очки, чтобы читать. Без них книга осталась бы непрочитанной, а непрочитанная книга подобна витражам в церкви, что прячут красоту от всех, кто не входит в храм. – Аббат позволил себе такое религиозное сравнение, так как во всем, что касалось обучения, он был очень набожным.

– Чушь! – ответил Ливре. – Покупать книги нужно не для того, чтобы их читать, а для того, чтобы владеть ими. Ты забываешь, я – распространитель книг. Нет ничего лучше, чем старинная, хорошо сохранившаяся книга. А читаешь ты ее или нет – не важно.

Аббат стоял на своем:

– Это ты несешь чушь! Цена книги в том, сколько раз ее перечитывали! Не важно, есть ли на полях заметки, загнуты ли страницы или, быть может, переплет истрепался… – Оже взял потертый томик Бэтти.

– Такое отношение к книге неприемлемо для меня. Я бы спокойнее смотрел на то, как ребенку ломают шею. А что касается книги с исписанными полями, так это сквернее, чем обесчещенная девственница.

– Ты начитался философских трактатов, – сказал аббат.

Ситуация усугубилась, когда посреди жаркой словесной дуэли Оже случайно задел супницу. Гороховый суп миновал соусницу и солонку и попал прямо на свежевыглаженные манжеты аббата. Оттуда суп добрался до страницы упомянутой выше книги.

Флегмагорл звучно прочистил глотку, не веря в происходящее.

Аббат вытер суп со страницы. Он явно собирался продолжить чтение, но лишь с одной целью – чтобы снять возникшее напряжение.

– У Бэтти я нашел такую мысль… Прекрасное описание наших задач… Где же это? Ах да, вот оно. Слишком долго читать, так что я расскажу суть. Автор считает, что мы – часть общества неутомимых философов, денно и нощно стремящихся к тому, чтобы примирить метафизические противоречия, вычислить длину (ну, это мы уже сделали) и раскрыть Великую Тайну (к этому мы тоже близки), а также использовать все ресурсы нашего организма, каждую его клеточку. Меня расстраивает то, что этими словами Бэтти описывает навязчивые идеи ненормальных, сошедших с ума людей, чей разум полон галлюцинаций и призрачных видений. Неужели и мы относимся к ним, к этой компании слабосильных и умалишенных философов?