Перст Кассандры - Герт Нюгордсхауг

Старший следователь закрыл глаза. У него было молодое, почти детское лицо. Эйфорический ток поднял его руки и направил их к внутреннему карману. Близился момент, который с необоримой силой приведет к полной нейтрализации виновных. Его люди начеку и только ждут приказа.

Он положил на скатерть сложенный вчетверо лист бумаги.

На листе было написано три имени.

Двух убийств довольно.

Один человек воскреснет.

Ноль и ничто вовсе не равнозначны.

Следующий поступок Фредрика был настолько смелым, что после он и сам не понимал, как среагировало его тело.

Несколько секунд он пристально смотрел — не на дуло пистолета, а на лицо мужчины. Потом медленно закрыл дверцу машины, повернулся кругом и решительно зашагал прочь. Дошел по тротуару до перекрестка, дождался зеленого света, пересек улицу и увидел людей, ожидающих трамвая. Почти не хромая, спустился к остановке и смешался с толпой.

Без Рыбы, подумал он. Его имя. То, что надо. Он снова становился невидимкой.

Словно он знал наперед, что этот мужчина не станет стрелять. Не может из такси — водитель будет свидетелем, не может на улице с оживленным движением, не может в Сместаде, не может в Осло, его родном городе. Не может — и все тут.

Или все дело в лице за пистолетом? Фредрик успел рассмотреть. Это не было лицо убийцы. Интеллигентное, даже мягкое. И взгляд — не угрожающий, скорее просящий. Фредрик нисколько не рисковал, когда повернулся и пошел к перекрестку. Совсем не чувствуя страха.

И все же.

Он ровным счетом ничего не знал о людях, участвующих в игре, где он был главным призом. Редко на лице убийцы написана жестокость. Никакой портрет, никакая карикатура не способны точно сказать, какие именно силы заставляют преступить грань — спустить курок пистолета и выстрелить в человека.

Фредрик восхищался сам собой и, словно во хмелю, почти не хромая и не чувствуя боли, вошел в трамвай и сел на свободное сиденье.

Человек с пистолетом был одного возраста с ним. Прическа напоминала шевелюру одного из тех, которые сидели в «мерседесе» с немецкими номерами. Уж не сглупил ли он, убегая от тех, что одурманили его и увезли из квартиры фрёкен Хауге? Don't move. Get a cave, stay there and don't move.

He от этих ли людей исходило предупреждение, записанное автоответчиком? Его призывали найти укрытие и не покидать его? Он не послушался, тогда они решили сами действовать?

Все новые вопросы. Чем дальше он забирался в эти дебри, тем больше абсурда. И не за что ухватиться, в голове так же пусто, как было в ту минуту, когда он наклонился и поднял камень, убивший Халлгрима.

Дикке. Предводительница хяппи мертва.

Странное совпадение, что именно она сидела в кресле холодная, безжизненная. Хяппи, с которыми он нечаянно столкнулся, получили приказ держать его в постели, пока его не обработают… Каким образом она очутилась в квартире фрёкен Хауг?

Случайности? Или же есть какая-то связь, он не видит чего-то, что должен бы видеть?

Жуткое ощущение, страх, который он испытал в той квартире. Страх, который парализовал его. И он знал, что в любую минуту может вновь испытать этот страх: рука, готовая сжать его сердце, никуда не делась.

Четыре капельки крови на лице и шее Дикке.

Фрёкен Хауг исчезла. Это она убила царицу роя?

Дикке мертва. На очереди был Дрюм. Одно он знал совершенно точно: камень под шоссейным мостом повесила не фрёкен Хауг. В это время она сидела за прилавком с сувенирами в Национальной галерее.

Без Рыбы вышел из трамвая у Национального театра.

Угрюмый, но все еще возбужденный после столь удачно окончившегося лицезрения пистолетного дула, он сел на край фонтана у газетного киоска.

Чем заняться теперь? Он не видел никаких осмысленных шагов, а потому решил махнуть рукой на все и уделить внимание собственному телу с его болячками. Встал и спустился наискось к кафе «Театральное».

— Резиновые сапоги? — осведомился гардеробщик, принимая пальто.

— И шерстяные носки, — ответил Фредрик, отгибая одно голенище.

— Верно, на улице холодина, — кивнул гардеробщик, одобрительно глядя на обувь Фредрика.

Фредрик спустился в туалет. Зеркало не стало льстить: серое лицо, тени под глазами, запекшаяся кровь на ободранном подбородке, негнущееся распухшее запястье.

Он спустил брюки, чтобы взглянуть на бедро, и даже вздрогнул. Красное пятно разрослось, и в центре его проступали капельки крови.

— Что за чертовщина!

Мышцы болели от паха до колена. И он вновь почувствовал страх. Откуда это ранение, к тому же такое необычное? Настолько необычное, что его затошнило.

Подтянув брюки, он снова посмотрелся в зеркало. Больное, совсем больное лицо.

Он вымыл руки, осторожно вытер поврежденное запястье и опять прошипел:

— Что за чертовщина!

С трудом поднявшись вверх по лестнице, вошел в зал ресторана за метрдотелем, который провел его в дальний конец зала.

Он заказал бутылку «Шато Павье», первоклассное вино из Сент-Эмильона, но ни аромат, ни вкус не пробудили приятных воспоминаний. И с фирменным салатом управился, не разбирая, из чего он приготовлен.

После третьего бокала ему полегчало. По всему телу медленно распространилось уютное тепло, постепенно утихла пульсирующая боль в запястье и бедре.

Фредрик намеренно предпочел держаться подальше от «Кастрюльки». Только не втягивать в это дело своих партнеров, Тоба и Анну! «Кастрюлька» ни в коем случае не должна очутиться в поле зрения противника, он слишком ею дорожил.

Он попытался направить мысли в позитивное русло, хоть частично обрести бесшабашное настроение, которое владело им, когда он был заперт в подвале в Старом городе. Там он во всяком случае старался следовать некой теоретической логике, доискивался парадоксов, позволяющих выявить что-то разумное за нагромождением абсурда.

Мать-Земля.

После пятой рюмки от живота по всему телу разошлось чуть ли не религиозное чувство. Хорошее чувство, он даже был готов произнести молитву. Обращенную к Матери-Земле. Тучной женщине с большими грудями и ягодицами, которая поила весь мир молоком и охраняла его.

Кровное дело Халлгрима. Доказать, что зло и войны отнюдь не заложены в природе человека. Что тысячи лет существовали цивилизации, умеющие жить в мире и гармонии друг с другом и с природой, что плодородие и процветание — дар мягкосердечного, незлобного божества.

Опасные мысли. Опасные в мире, где идеология, политика, экономика и индустрия свыше двух тысяч лет создавали общества, основанные на прямо противоположных ценностях.

Однако же убийца охотился не на Халлгрима, а на Фредрика Дрюма. Конечно, он разделяет воззрения Халлгрима, но этого недостаточно, чтобы карать его смертью. Абсолютно недостаточно.

Мать-Земля.

Фредрик закрыл глаза. Боли исчезли. Гомон в зале и журчащие, искристые звуки эстрадного оркестра действовали, точно проникающий внутрь через поры целебный бальзам.

Мать-Земля. Пышная, хлебородная, юноническая.

В известном смысле Дикке была такой женщиной. Разве не была она чем-то вроде матери для парней в той группе? Хяппи — что это, собственно, за движение?

Фредрик заказал еще одну бутылку.

Похоже, намечается какая-то связь.

Убийство Дикке (Евридики?) можно рассматривать как одно из проявлений крестового похода против матриархальной цивилизации, феминистской идеи, угрожающей мужской гегемонии. В мире, где экономика Запада во весь опор мчится к пропасти, где все чаще звучат призывы установить новый мировой порядок, торжество феминистских воззрений может ускорить переворот.

Ерунда… Кучка хяппи в Старом городе в Осло, — разве может она представлять собой какую-то угрозу в сфере большой политики. Тебя заносит, Фредрик!

Но вопрос о том, что, собственно, за движение — хяппи, не давал покоя. Кто из них — Наксиманн (Анаксимандр)? — сказал, что хяппи есть повсюду в мире? И что особенно много их в Швейцарии? Вспоминай, Фредрик?

Комод, подобие алтаря. Кристалл на подбородке Дикке. Своего рода религиозный культ света. Книги. Посвящение в той, которую он наскоро перелистывал. На немецком языке: «Сандре, любимой. С наилучшими пожеланиями тоскующий по тебе твой Макс». А как называлась книга?

Он напряг до предела мозги, и название вдруг явилось: «Психофизическое действие кристаллов и научные методы воспроизводства материи». Макс Курт фон Фолльберг.

Макс? Макс?

Что-то сверкнуло в темно-красной влаге в бокале и словно невидимый пузырек ударил его в лоб: Макс!

Одного из тех двоих, что увозили его в автомобиле, звали Макс. Того, что говорил с немецким акцентом.

Фредрика не прошиб холодный пот. Он только ощутил легкое волнение. Выходит, связь существует. Он мысленно поблагодарил Мать-Землю за доброту, за то, что она просветила его. И стал двигаться вдоль логической оси: Халлгрим Хелльгрен — Национальная галерея — Ашшурбанипал — Мать-Земля — фрёкен Хауг — Дикке — хяппи — Макс — серый «мерседес».