Роковые иллюзии - Джон Костелло

Дело «Корсиканца» подтверждает, что Харнак «клюнул» на дезинформацию и сообщил Короткову в апреле 1940 года, что «на одном из совещаний ответственных должностных лиц из министерства экономики представитель отдела печати Кролл заявил следующее: «СССР будет предложено присоединиться к державам оси «Берлин – Рим» и напасть на Англию. В качестве гарантии будет оккупирована Украина и, возможно, балтийские [государства] тоже»41. Предположение Москвы, что некий ультиматум будет предварять любую германскую военную операцию, было подкреплено в следующем месяце сообщением, полученным от «Старшины».

«Вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды. В качестве гарантии удовлетворения этих требований в промышленные и хозяйственные центры и предприятия Украины должны быть посланы немецкие комиссары, а некоторые украинские области должны быть оккупированы немецкой армией. Представлению этого ультиматума будет предшествовать «война нервов» в целях деморализации Советского Союза»42.

Неоднократные германские опровержения каких-либо намерений предпринять нападение были еще одним тактическим ходом, который, как показывают советские документы, был неправильно истолкован в Москве, когда информация об этом была получена от «Старшины», которого разведка высоко ценила как источник. Ссылаясь на секретные документы, которые прошли через его руки в начале июня, Шульце-Бойзен сообщил Короткову, что «германским военным атташе за границей, а также немецким послам дано указание опровергать слухи о военном столкновении между Германией и СССР»43. Эта информация, по-видимому, подкрепляла его сообщение о том, что германский военно-воздушный атташе в Москве направил своей жене и детям вызов в Москву44. Такая разведывательная информация укрепляла убеждение Сталина в том, что он не должен позволять Гитлеру запугать себя этим крупномасштабным военным блефом, а поэтому он ждал ультиматума с изложением требований Германии, который так и не был предъявлен. Умело скоординированные противоречивые сигналы, полученные в Москве в течение мая и июня 1941 года, помогали смазать и увести в сторону логические выводы, которые напрашивались в результате анализа потока точной развединформации о готовящемся нападении Германии, которую «Корсиканец» и «Старшина» передавали в течение многих месяцев. Это подтверждается примечанием, которое Коротков приложил к сообщению Харнака, переданному им в начале июня. В нем содержался список немцев, назначенных управляющими в экономические районы, на которые Гитлер намеревался разделить СССР. «Насколько это входит в круг слухов, циркулирующих сейчас в Берлине, или является действительно подготовительным мероприятием намерений немецких властей, даже, может быть, рассчитанным на блеф, сказать трудно»45.

Такая сумятица в штаб-квартире НКВД была неизбежна, поскольку советская разведка в то время не имела специализированного отдела анализа, способного отделить дезинформацию от надежных разведданных. Это, как обнаружил Орлов, было слабой стороной всей организации, потому что Сталин упорно считал, что при оценке информации своей разведки за ним должно оставаться последнее слово. «Это опасные догадки» – такими словами «Большой хозяин» отметал любые попытки толкования информации, которые предпринимались его подчиненными. Он, очевидно, считал, что только сам обладает даром интуитивно определить подлинную значимость сообщений разведки. Именно поэтому, как говорил Орлов, Сталин неоднократно предупреждал руководителей своей разведки, чтобы они держались подальше от гипотез и уравнений со слишком многими неизвестными46. «Гипотеза в разведке может превратиться в вашего конька, на котором вы приедете прямо в устроенную вами же самими ловушку» – это было излюбленное изречение Сталина в отношении оценки разведданных. «Не рассказывайте мне, что вы думаете, дайте мне факты и источник!» И, как показывают документы НКВД того времени, именно так руководители этого ведомства и поступили в июне 1941 года. Они передавали в кремлевский кабинет Сталина необработанные шифровки от Короткова и других офицеров-кураторов практически в том же виде, в каком получали их – без каких-либо комментариев или оценки их важности и относительной надежности. Те, кому они были адресованы – обычно это были Сталин или Молотов, – сами выступали в роли аналитиков сообщений своей разведки. На них и лежит ответственность за принятие рокового ошибочного вывода о том, что Гитлер просто блефует.

Фюрер тоже был введен в заблуждение оценками разведданных вермахта, согласно которым массированный удар Германии по Красной Армии приведет к поражению Советского Союза, причем кампания продлится не более шести недель. Нашествие заставило Москву отозвать своих дипломатов, закрыть легальную резидентуру НКВД в Берлине, что вынудило ее агентов уйти в подполье. Агентурные сети «Корсиканца» и «Старшины», которым с успехом удавалось передавать ценную информацию в Москву до нападения Германии, время от времени восстанавливали связь вплоть до сентября 1942 года, когда в дверь постучали гестаповцы. Руководители «Красной капеллы» были арестованы, наскоро подверглись суду и казнены (см. Приложение II).

Хотя дела Харнака, Шульце-Бойзена, Кукхоффа и других берлинских агентов из архивов НКВД подтверждают, что из их секции «Красной капеллы» звучали самые убедительные предупреждения о катаклизме июня 1941 года, все было напрасно, потому что Сталин не желал их слышать. Но с присущим им мастерством они продолжали обеспечивать информацией Красную Армию, что в конечном счете способствовало поражению Гитлера.

Глава 5

Охота за «хромым»

«Любой вид шпионажа, – утверждал Орлов в своем «Пособии», – в равной степени противозаконен с точки зрения тех стран, против которых он направлен»1. Несомненно, вспоминая о начале своей карьеры разведчика-«нелегала» весной 1933 года, он отдавал себе отчет, что занялся тогда новым, более опасным делом, которым были нелегальные операции. На предыдущих должностях Орлов был «легальным» резидентом в стране и руководил работой резидентуры в качестве официального сотрудника персонала посольства или советского торгпредства. Теперь же ему предстояло руководить работой тайной сети агентов и скрывать свою подлинную личность, въехав в иностранное государство по фальшивым документам и проживая там на нелегальном положении.

«Советские офицеры надевали на себя личину бизнесменов или лиц других профессий, скрывая свою личность с помощью фальшивых иностранных паспортов и других ухищрений»2,– так писал Орлов, исходя из собственного опыта, хотя он и не упоминает о том, что сам когда-либо принимал участие в такой деятельности. Характер его нового назначения в качестве «нелегала», направленного со специальным заданием во Францию, отражал изменения в методах проведения советскими секретными службами зарубежных операций по сбору разведданных. Как показывают архивные документы НКВД, до конца 20-х годов руководство большинством таких операций за границей осуществлялось из советских посольств и торговых представительств. Однако налет в 1927 году английской полиции на служебное помещение англо-советского торгового общества «Аркос» в Лондоне повлек за собой ряд провалов, в результате чего последовало выдворение из Великобритании всего персонала советской дипломатической миссии. Из служебных кабинетов «Аркоса» было вывезено несколько грузовиков захваченной документации, она оказалась бесполезной для английской контрразведки. Главную роль сыграли перехваченные телеграммы посольства СССР, чей шифр англичанам удалось «расколоть». Из телеграмм было видно, что советские дипломатические и торговые миссии использовались в качестве прикрытия для операций по сбору разведданных3. Ущерб, причиненный делом «Аркос», а также проведенным несколько ранее нападением на советское консульство в Шанхае и разоблачением в апреле того же года коммунистической шпионской сети во Франции, вынудил Москву критически пересмотреть как шпионские операции за рубежом, так и системы шифровки. В целях защиты дипломатической информации Советский Союз ввел систему зашифровки телеграфной переписки с помощью одноразовых блокнотов, которая с тех пор использовалась также и разведкой.

По словам Орлова, «советскому правительству было желательно одно: реорганизовать свои разведывательные операции на чужой территории таким образом, чтобы в случае провала какого-нибудь агента следы не приводили в посольство СССР и чтобы советское правительство имело возможность отрицать любую с ним связь»4. Поэтому в начале 30-х годов советские разведслужбы стали практиковать новый способ действий, основывающийся на так называемой «нелегальной» резидентуре, которая была полностью отделена от советских посольств и торговых представительств. «Нелегальный» аппарат действовал тайно, под прикрытием иностранного гражданства, пользуясь своим собственным каналом связи с Центром в Москве. Подобная организация операций оказалась настолько успешной, что, по словам Орлова, она была принята на вооружение также и советской военной разведкой. «Подпольные резидентуры постепенно взяли на себя большую часть деятельности разведки за границей», – писал Орлов. Он отметил при этом, что «легальные» резидентуры не были ликвидированы полностью, поскольку руководители советской разведки изменили свои намерения, решив, что советской разведке будет выгодно наблюдать за событиями в стране через две не зависимые друг от друга агентурные сети, чтобы иметь возможность сверять информацию, полученную от одной из них, с данными, полученными от другой5. Но «легальным» резидентам было приказано воздерживаться от рискованных операций, которые могли бы нанести ущерб престижу Советского Союза.