Сказки под ивами - Уильям Хорвуд

— Эх, Рэтти, Рэтти, — вздохнул Крот, — знаешь ведь, что острая экзотическая пища тебе противопоказана!

— В общем, на той неделе, когда мы с Выдрой были в Городе, я разыскал лавку, торгующую всякими редкими приправами и продуктами (специально для тоскующих по Дальним Краям моряков), где и закупил все необходимое. С того дня я заступил на вахту на нашем камбузе. Начали мы с монгольских раков в малайском бананово-фасолевом соусе…

— Раки! Нет, вы слышали, он накормил старину Рэтти раками, да еще какими-то монгольскими! — сокрушался Крот.

— Да, дядя, — кивнул Племянник. — К тому же в фасолевом соусе, да еще с бананами. Лучше не придумаешь!

— …потом очередь дошла до моего варианта папиного любимого цыпленка по-шальджамийски.

— Как-как?

— По-шальджамийски. Это цыпленок, тушенный в густом соусе из редьки и козьего сыра.

— Редька! Ничего себе!

— Но по-настоящему ему понравились крабы по-касерски, которые подаются с баклажанами, слегка обжаренными на кунжутном масле с куркумой и репчатым луком.

— Крабы! Баклажаны! Жаренный невесть с чем лук! — безнадежно повторял Крот.

— Нет, лук сырой, — поправил его Крысенок, — его добавляют в последнюю очередь уже в готовое блюдо.

— Сырой, — мрачно повторил Крот. Решив, что с него хватит леденящих душу историй об экзотических кушаньях, он подошел к постели больного и громко, почти крича, приказал:

— Рэт, немедленно просыпайся!

С явной неохотой Рэт открыл сонные глаза.

— Нечего удивляться, друг мой, что тебе стало плохо, ты наелся всякой… незнакомой пищи, которую Крысенок по незнанию заботливо приготовил для тебя. Знаешь же, что тебе это вредно.

— Но там не было ничего вредного, все было очень, очень вкусно. Впрочем, признаю: с парой блюд я, наверное, хватил лишнего. Уж очень вкусно было.

— А я боюсь, что ты обожрался тем, что приготовил твой ученик.

— Но оно ведь так вкусно пахло! — взмолился Рэт. — Все, все до единого блюда! У меня слюнки текли, когда они еще только готовились. Ну как тут удержаться! И потом, их ведь готовили специально для меня. Я ничего подобного не ел с тех пор, как к нам на Берега Реки занесло Морехода, отца моего верного ученика и надежного друга. Как я мечтал тогда уехать с ним, посмотреть мир, увидеть дальние страны, о которых он мне рассказывал. Эх, да что там говорить. Знаешь что, Сын Морехода, спой-ка нам одну из тех песен, что слышал твой отец в гареме халифа.

Сын Морехода с готовностью затянул какую-то восточную мелодию, под звуки которой Рэт умудрился сесть в постели и даже начал размахивать лапами, словно дирижируя пением.

— Помнишь Морехода? — задумчиво спросил Рэт.

— Еще бы, — вздохнул Крот.

Как же ему было не помнить давнего гостя Ивовых Рощ, наслушавшись восточных сказок и песен которого Рэт едва не отправился в путь в Дальние Края.

Вдруг Крот тяжело, прерывисто вздохнул.

— Эй, что с тобой, старина? — спросил Рэт.

— Понимаешь, когда тебе было очень плохо, я… мы все… нам показалось, что ты даже больше не выкарабкаешься… Так вот, я тогда подумал, хотя, наверное, это было и глупо с моей стороны, но я…

— Ну говори же, не тяни, дружище. О чем ты подумал?

— Я вспомнил, что однажды удержал тебя здесь, уговорив не отправляться вслед за Мореходом в Дальние Края. Причем сделал я это без всякого на то права. Вот я и пообещал себе, что если ты выздоровеешь, то я никогда не стану больше удерживать тебя от того, о чем ты мечтаешь, даже если ты захочешь уехать далеко отсюда, в загадочные Восточные Страны.

Крепкая дружба Водяной Крысы и Крота была всем известна. Но иногда в жизни наступает миг, когда правда, пусть и горькая, оказывается важнее дружбы. Вот такой момент сейчас настал и для наших друзей. Заставив себя глядеть прямо в глаза другу, Рэт сказал:

— Старик, ты сам заговорил о том, о чем я давно собирался поговорить с тобой. Все верно: если бы не ты, я наверняка отправился бы вместе с Мореходом в Дальние Края. Наши жизненные пути разошлись бы надолго, а скорее всего — навсегда. Я ни о чем не жалею: кому, как не тебе, знать, какая счастливая и наполненная была у меня жизнь здесь, на берегах нашей Реки. И немалую часть моего счастья составляла твоя верная дружба. Но не стану отрицать, что иногда тень сомнения омрачает мое сердце. Я не воспользовался той возможностью, которую судьба дарует нам лишь раз в жизни. И, как ни странно, в последние годы эти мысли преследовали меня все сильнее, особенно с тех пор, как у нас появился Сын Морехода. Если бы он только знал, какие чувства будят во мне его истории о Востоке, его острые кушанья (которые действительно порой приводят к весьма печальным последствиям), если бы он только знал, как широко была открыта для меня дверь в этот сказочный большой мир, открыта именно его отцом много лет назад. И кстати, до конца закрыть эту дверь у меня так и не хватило духу. Крот молчал, опустив голову.

— Нет, правда, слушай, Крот, — в глазах Рэта заблестели такие знакомые всем друзьям огоньки, — ты ведь помнишь?..

Тут Рэт осознал, что они в комнате не одни, а тема их разговора была не из тех, что выносится на всеобщее обсуждение.

— Слушай, Барсук, — сказал он, — не попросишь Племянника и моего сорванца приготовить нам чайку покрепче?

Барсук с готовностью кивнул и поспешил выйти за дверь, предупредив друзей, что сам принесет им чаю попозже.

— Ты спрашивал, помню ли я… — негромко заговорил Крот.

— Ты, наверное, забыл, но тогда, в тот год, когда мы впервые встретились, когда гуляли по берегу Кротового тупика, когда ты еще переехал на лето ко мне, помнишь? Помнишь, как ты открывал для себя этот мир, как ловил его ощущения, его запахи, краски, звуки?

— Конечно помню, — сказал Крот, глядя в окно спальни на тот берег Реки, где находился его дом.

— А помнишь, как ты настоял, а я послушался тебя, когда сердце позвало тебя обратно, к родному дому?

— Помню, Рэтти.

— Я был несколько навязчив, правда?

— Чуть-чуть, самую малость. Но ты быстро улавливал все мои намеки.

— Так вот, моя тяга к путешествиям, желание увидеть новые места, далекие страны, Белый Свет и его Дальние Края — она живет во мне, и эта тяга ничуть не слабее той, что влекла тебя домой тогда, много лет назад, и продолжает тянуть сейчас. Это стремление к путешествиям, оно от рождения заложено в таких, как я, в тех, кто ведет полуводный, плавучий образ жизни.

— А я не разрешил тебе осуществить твои мечты! — сокрушенно воскликнул Крот. — Это я, я был бесчувственным эгоистом все эти годы!

— Как ты думаешь, почему я так настойчиво погружался в бесчисленное множество всяких речных дел, порой не таких уж важных? Я просто заглушал в себе тягу к странствиям. А почему я подчас становился угрюмым и раздражительным, особенно по осени? Просто я не мог спокойно смотреть на то, как птицы, вольные и свободные, собирались в очередное путешествие туда, в Дальние Края, туда, где мне так и не суждено было побывать.

— Но, Рэтти, ведь если тебе этого так хочется, ты, наверное, еще смог бы…

— Нет, Крот, уже нет. Я уже не тот: старый и ослабевший, я не могу угнаться наяву за мечтой моей юности. Теперь мне уже не хватит ни энергии, ни предприимчивости, чтобы затеять дальнюю поездку. Я буду стареть рядом с той, чьи берега стали мне родным домом. Она, наша Река, тоже слабеет, болеет и понемногу умирает — вместе с моей последней надеждой.

Не в силах больше говорить, Рэт замолчал. Он остановился у окна и вместе с Кротом стал смотреть на Реку, на ее зимние берега, на знакомые до боли родные ивы, и слезы несбывшихся мечтаний молодости сбегали по его щекам.

— Рэтти, Рэтти, пожалуйста, не надо! — взмолился Крот.

Тихо приоткрылась дверь, и в комнату вошел Барсук с двумя большими чашками ароматного чая. Он сразу же понял, как обстоят дела, и, когда Рэт прошептал: «Оставьте меня, дайте мне побыть одному», поспешил выполнить эту просьбу. Ничего не поделаешь, бывают минуты, когда любому зверю нужно одиночество.

— Пошли, Крот, — сказал Барсук, беря друга за лапу, — пусть Рэт отдохнет, выпьет чайку, потом, может быть, поспит, а там, глядишь, и потребуется твое умение приготовить что-нибудь диетическое — чтобы- не навредить исстрадавшемуся желудку Рэта.

— Да-да, я должен поспать, — поспешил согласиться Рэт, который даже не взглянул на друзей, а все так же пристально рассматривал пейзаж за окном.

Его оставили одного. Дверь тихо закрылась за Кротом, совершенно ошеломленным признаниями лучшего друга.

— Простите меня, я не знал… — виновато залепетал Сын Морехода, считавший, что он один виноват во всей этой истории.

— Тебе не за что извиняться, — утешил его Крот. — Наоборот, благодаря твоим кулинарным талантам мы с Рэтом наконец поговорили о том, о чем никак не могли завести разговор вот уже долгие годы. А ведь между друзьями не должно быть недомолвок, согласен, Барсук?