'Орлы Наполеона' - Александр Григорьевич Домовец

— А вы что скажете, Серж? — спросил француз.

— Ни нашим, ни вашим — милое дело, — спокойно откликнулся Белозёров. — Согласен. Пока работаем, а дальше будет видно.

Вечер прошёл спокойно и даже несколько скучно.

Отужинав и уединившись в номере, Сергей зажёг свечи. Устроился поудобнее. Начал просматривать наброски замка, сделанные утром и днём. Кое-что поправил по памяти. Решил, что завтра попробует рисовать с другого ракурса, а потом сравнить. Но в целом работой он остался доволен. И это несмотря на инцидент с незнакомцем, порядком выбивший из колеи. Впрочем, ломать голову, кто, что и почему, Сергей себе запретил. Исходных сведений ноль, а фантазировать бесполезно. Посмотрим, как ситуация развернётся.

Размышления прервал тихий стук в дверь. Вошла Жанна с небольшим свёртком в руках.

— Я вам принесла свечи, мсье, — сказала она.

— Свечи? Да вроде пока есть, — рассеянно произнёс Сергей, не отрываясь от альбома. — А, впрочем, пусть будут про запас. Спасибо, Жанна.

Девушка не уходила.

— Можно я вам скажу два слова? — спросила вдруг, теребя оборку передника.

Сергей удивился. Жанна была очевидно взволнована. Вон, лицо бледнее обычного, маленькая грудь вздымается от частого дыхания (неужели одышка от подъёма на второй этаж?), пальцы рук тесно переплелись и сжимают друг друга. Что за притча?

— Говорите, конечно, — ответил Сергей, хмурясь.

После недолгого молчания Жанна произнесла, глядя в сторону:

— Вам бы лучше уехать, мсье.

Неожиданно… Сергей хмыкнул.

— Я вам уже надоел?

— Как вы можете такое говорить! — вскрикнула девушка возмущённо. — Вы спасли меня от насилия, вы нарисовали меня… по мне, так оставайтесь здесь насовсем! Я только рада буду.

— Так что ж вы меня гоните?

— Не знаю, как объяснить… Ну, словом, пока вы здесь, над вами висит какая-то опасность. Угроза какая-то, убеждённо сказала она.

В пламени свечей горб девушки отбрасывал на стену уродливую тень. Сергей стиснул зубы, — такая жалость внезапно обожгла сердце. Странная она какая то… заботница…

— Вы не думайте, это я не из бабьей глупости говорю, — продолжала Жанна горячо. — У меня ведь в роду колдуньи были, все знают. Бабка, да и мать тоже. Их в деревне побаивались. В прежние времена точно сожгли бы. Ну, кое-что от них и мне передалось. В травах вот разбираюсь, какая от какой болезни. И предчувствия бывают… — Она подошла ближе. — Вот и сейчас тоже…

Разговор принял неожиданный поворот, и желание свести его к шутке пропало. Сергей поднялся.

— Так что же вы теперь чувствуете? — спросил он, глядя в большие встревоженные глаза Жанны.

Вместо ответа девушка протянула тонкие руки и начала водить ими над головой Сергея, слегка касаясь волос. Впечатление, словно щупала воздух. Сергей невольно затаил дыхание. Спустя минуту Жанна с тяжёлым вздохом отступила на шаг.

— Не ошиблась я, — обречённо сказала чужим голосом. Глухим, низким, ничуть не похожим на обычный звонкий голосок. — Висит над вами беда, и беда эта наша, из деревни. А какая, — не знаю. И отвести не могу. Не в моих это силах. Если бы могла, отвела… — добавила жалобно.

Её трясло. Горб на стене заколыхался. Была в этот миг Жанна вся какая-то нездешняя, и казалось, что впала она в транс наподобие тех, в которые впадают прорицатели. Сергею стало крепко не по себе. Не придумав ничего лучше, он взял девушку за плечи и как следует встряхнул.

— Ну, успокойтесь, успокойтесь, — приговаривал он. — Что с вами, голубушка? Я вам очень признателен за беспокойство и заботу, но нельзя же так, право слово…

Девушка смотрела на Белозёрова отсутствующим взглядом и освободиться из его рук не пыталась.

— Истинно говорю вам — не ждите беды, уезжайте, — прошептала вдруг жалобно. — А могу сказать и по-другому…

— Это как?

— Спасайтесь!

Оттолкнув Сергея, она опрометью выбежала из комнаты.

На завтрак в гостиницу пожаловал нежданный гость. То был начальник местного полицейского участка сержант Мартен. Поздоровавшись с постояльцами и грузно усевшись на затрещавший стул, он обратился к Сергею с неожиданным вопросом.

— Мсье Белозёров, вот вы русский художник, не так ли?

— Совершенно так, — мрачно подтвердил Сергей.

После вчерашнего разговора с Жанной был он не в своей тарелке, почти всю ночь не спал, и теперь странный вопрос полицейского вызвал с трудом сдержанное раздражение.

Мартен удовлетворённо хмыкнул.

— Отлично! А скажите, других русских художников вы знаете?

Сергей опешил.

— Знаю, само собой, — сказал он нетерпеливо.

— Ну, не всех, конечно…

Мартен достал из кармана смятый лист.

— В таком случае известен ли вам некий мсье, он развернул бумагу и прочитал по складам: Зве-зди-лоф?

Фалалеев посмотрел на Сергея, а Сергей на Фалалеева, — и оба с полным недоумением.

— Знаю такого, — осторожно сказал Сергей после паузы. — А в чём, собственно, дело?

— Дело в том, что мсье Звездилоф три дня назад приехал и поселился в соседней коммуне Сен-Робер, — внушительным тоном сообщил Мартен. — Она всего-то в полульё[23] от нас.

Час от часу не легче… Какого чёрта понадобилось этому бездарю во французской глуши, да ещё под боком у Сергея? Да ещё в одно время с ним?

Сергей откашлялся.

— Ну, приехал и приехал. Поселился и поселился, — недовольно сказал он. — Мне до этого дела нет.

Мартен откинулся на спинку стула и загадочно посмотрел на Белозёрова.

— Возможно, вам будет интересно знать, — сказал медленно, — что сегодня ни свет ни заря ко мне прискакал мэр Сен-Робера. Знаете, что он мне рассказал?

— Ни малейшего представления…

— А рассказал он, что сегодня ранним утром мсье Звездилоф был найден мёртвым. Судя по рассказу, убит.

Интерлюдия (7 июля 1846 года)

С мерзким лязгом открылось дверное окошко, через которое узнику подавали в камеру завтраки, обеды и ужины. В проёме замаячили маленькие глазки и большой нос с красными прожилками.

— Чего тебе, Грантен? — лениво спросил узник, лежавший на тюремной койке с книгой в руках.

— Священник, стало быть, к вам пришёл. Душеспасительно побеседовать, — прохрипел надзиратель.

Узник оторвался от книги.

— Священник? Какой там, к дьяволу, священник? Я его не звал.

— Сам пришёл, стало быть. Так что, впускать?

Узник со вздохом пожал плечами и, отложив книгу, сел на койке.

— Впускай, стало быть, — передразнил надзирателя. — Что ж патеру[24] в коридоре томиться…

Железная дверь шумно распахнулась. В камеру неторопливо зашёл осанистый пожилой человек в чёрной сутане и в чёрной же круглой шляпе, с небольшим деревянным крестом на груди. Обернувшись к Грантену, топтавшемуся на пороге, священник тихо сказал:

— Благодарю тебя, сын мой. Ступай, оставь нас одних.

С неловким поклоном надзиратель отступил в коридор.

— Вы, стало быть, стучите,