'Орлы Наполеона' - Александр Григорьевич Домовец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Острый ум, широкий государственный кругозор и завидная, несмотря на возраст, работоспособность Победоносцева, — вот три кита, на которых держалось абсолютное доверие Александра Третьего к обер-прокурору Святейшего синода. Существовал, впрочем, и четвёртый кит. (А может, и первый, — это как посмотреть.) Преданность обер-прокурора монарху была безграничной. Наставник Александра с отроческих лет, бездетный Победоносцев любил его, заботился о здоровье и безопасности, в каком-то смысле опекал.
Если разобраться, деятельность Константина Петровича выходила далеко за рамки формальной должности. С молчаливого согласия императора он включил в сферу своих интересов многие темы внутренней и внешней политики. Союзный договор с Францией Министерство иностранных дел разрабатывало под руководством Победоносцева. И сейчас, на докладе у Александра, Константин Петрович подробно рассказывал о подготовке будущего соглашения.
Совещание проходило в гатчинском дворце императора. Ах, до чего же любил Александр тихую благочинную Гатчину! Как она воплощала его душевное стремление к уюту и простоте! Маленький городок, прозванный русским Версалем, утопал в зелени и покое. Свою резиденцию Александр покидал нечасто и неохотно. Здесь работал, порой по десять часов в сутки, здесь в окрестных лесах бил дичь и азартно рыбачил в чистой, прозрачной воде местных озёр.
В кабинете, кроме императора и обер-прокурора, были также начальник царской охраны генерал Черевин и глава российской разведки генерал Ефимов. Ну, без ближайшего из близких, умного и опытного Черевина Александр вообще мало что обсуждал. Что касается Ефимова, то главный разведчик Российской империи присутствовал по ходатайству Победоносцева и ради такого случая надел форменный мундир.
— В целом, государь, всё как бы обстоит нормально, — говорил Константин Петрович, поблёскивая стёклами очков в металлической оправе на худом аскетическом лице. — Российское и французское правительства уже согласовали большую часть спорных вопросов. На сегодняшний день остаются некоторые разногласия, — не без них, но это уже рутина.
— Так, значит, дело почти слажено? — спросил Александр, слушавший очень внимательно.
— Я думаю, к середине лета мы подготовим окончательную версию договора, — уклончиво сказал Победоносцев. Добавил, тщательно подбирая слова: — И его можно будет подписывать… если не случится чего-либо непредвиденного.
— Вот как?
Император круто задрал бровь. Грузно подался вперёд.
— Как понимать, Константин Петрович? Какие могут быть препятствия?
Победоносцев бесстрастно кивнул в сторону Ефимова.
— С вашего позволения, государь, ситуацию вокруг будущего договора (слово "вокруг" он подчеркнул голосом) доложит генерал Ефимов.
— Слушаю тебя, Ефимов, — рыкнул Александр, хмурясь. — Да сиди ты, сиди…
— Государь, обоюдные выгоды соглашения с Францией очевидны, и Константин Петрович их обозначил, — энергично заговорил Ефимов. — Но, как известно, государственные соображения далеко не всегда совпадают с настроением общества. По нашим сведениям, значительная… возможно, и большая часть российских подданных восприняли бы заключение союзного договора с Францией резко отрицательно.
— Скажи уж прямо, в штыки, — проворчал Черевин.
— Именно так. Одно дело плакать над французскими романами или одеваться по парижской моде и совсем другое — союзничать со страной, с которой в нынешнем веке воевали дважды, и воевали тяжко, кроваво. После Крымской войны ещё и поколение толком не сменилось. И не считаться с таким настроением общества со стороны власти было бы опрометчиво. Особенно с учётом не угасшего революционного брожения в массах. Я уже не говорю о разнице в государственных устройствах. У нас православная монархия, у них католическая республика.
Александр сильно потёр бородатую щёку. Исподлобья взглянул на генерала.
— Согласен, — проворчал он. — А что во Франции?
— Во Франции, государь, и того хлеще. Министерство иностранных дел, понятно, не афиширует, но у них отношение к России намного хуже, чем у нас к Франции. Запад вообще относится к нам свысока, полупрезрительно. Да чего там, — за варваров держат. Сколько бы союзов с нами ни заключали, ни один без обмана не обошёлся…
— Это я и сам знаю, — недовольно сказал Александр. — Ты ближе к делу давай.
Ефимов кашлянул.
— Виноват, государь, увлёкся… Так вот, Франция. По сообщениям посольства и нашей резидентуры, в последние годы подняли головы бонапартисты. Публика шумная, воинственная. К сожалению, влиятельная. Довольно многочисленная. Им плевать, что сближение наших стран нужно Франции не меньше, а может, и больше, чем России. Что никто, кроме нас, от Германии их не защитит. — Ефимов сжал кулак. — Ненависть безоговорочная, слепая. Никогда не простят, что в начале века растёрли Наполеона в пыль. Враги мы для них вечные и неизбывные… Вот справка о настроении умов во Франции, составленная посольством.
С этими словами Ефимов подал императору несколько скреплённых листов. Взяв и мельком просмотрев, Александр положил документ на письменный стол, и без того заваленный бумагами.
— Прочту… Ты продолжай, продолжай.
— Ясно, что заключать договор надо. Но когда и если во Франции о нём станет известно, то бонапартисты неизбежно организуют серьёзные беспорядки. Так сказать, под патриотическим соусом. Усидит ли в таком случае президент Карно, — это вопрос. А если он слетит, то новое правительство договор может похерить.
— Не перегибаешь? — поинтересовался Александр, доставая серебряную папиросницу.
— Боюсь, что нет, государь. Франция — страна бунтов. Три революции за полвека, от монархии к республике и обратно, и не по одному разу, — статочное ли дело? Был бы повод, а мятеж сам собой вспыхнет. Уж такой народ.
— Резонно, — мрачно оценил Александр. Смяв недокуренную папиросу, следом закурил другую. — Ну, а у нас что может воспоследовать, как думаешь?
Ефимов замялся.
— Говори, как есть, — подбодрил Черевин.
— Ничего хорошего, государь, — нехотя произнёс Ефимов. — В России, слава богу, народ революциями не избалован. И если станет известно о союзе с Францией, баррикады строить не кинутся. Но! — Редкие светлые брови генерала сдвинулись над переносицей. — Этот союз при всех дивидендах выставляет власть в невыгодном виде.
— Даже так?
— Именно так, государь. Тут — без иллюзий. Про то, что без французских кредитов промышленность наша задыхается, в общем, знают немногие. А крымское унижение помнят все. И наименьшее, в чём обвинят власть, — это поругание национальной гордости ради каких-то там денег. Вот на чём революционные агитаторы оттопчутся! А если ещё за Францию в какой-то момент придётся воевать с Германией и лить кровь наших солдат…
Слушая генерала, Александр ощущал в сердце глухую боль. Растереть бы сейчас левую часть груди, глядишь, и полегчало бы. Да где там! Черевин всполошится и кинется за врачом, а Победоносцев прочтёт нотацию о необходимости беречь здоровье. При всей приязни к сановным старикам слушать лишний раз их воркотню ну никак не хотелось. Оставалось терпеть и делать вид, что всё нормально. Хотя кой чёрт — нормально. Здоровье,
