Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А назавтра начался поединок, к которому он совсем не был готов.
– Ты должен стать мусульманином, – без предисловий сказал ему Али. – Должен принять ислам.
– С какой стати? – возразил Иван. – Каждый должен придерживаться религии воспитавшей его матери и окружающего общества.
– Нет, ты просто обязан. – Али был настойчив. – Я забочусь только о твоем благе. Ведь если ты умрешь с оружием в руках, то сразу попадешь в сад Аллаха, где тебе достанутся семьдесят две девственницы для наслаждения, а вокруг будут танцевать гурии с черными волосами до пят.
– Кто это умрет с оружием в руках? – спросил Иван.
Али подошел к письменному столу и достал из ящика пачку листков.
– Мы должны покинуть эту страну, которая под прикрытием мусульманской религии послушно выполняет волю Запада. Того самого Запада, который превратил твою родину в «заморский департамент Франции». Здесь все написано. Сначала мы поедем в Амхарик, что в Алжире, а оттуда доберемся до Ирака.
Ивану ничего не оставалось, как прибегнуть к последнему аргументу:
– Я не могу оставить свою сестру. Мы с ней вместе приехали из Мали. И останемся вместе. И если уедем, то тоже вместе.
Али густо покраснел:
– Если ты уедешь, то твоя сестра внакладе не останется. Кажется, я слышал, что в нее влюбился сам Эль-Хадж Мансур и попросил у твоего отца ее руки.
Тут Иван набросился на Али и сжал его горло руками, почти придушив.
– Что ты несешь, грязный лжец?
– Я говорю чистую правду… – прохрипел Али, отбиваясь изо всех сил.
Иван выбежал наружу, несмотря на ночную тьму, и кинулся прямо к дому Эль-Хаджа Мансура, имама мечети Керфалла. Но его домашние сказали, что имам сейчас находится у изголовья одного умирающего. Тогда Иван направился к сиротскому приюту, где, как ему было известно, Ивана работала до позднего часа. И так совпало, что она только что сняла свою белую с красной каймой форму и стояла посреди отведенной ей комнаты с оголенной грудью, в одних узеньких трусиках.
– Что я такое слышу, а? – начал кричать он на сестру. – На тебе что, женится Эль-Хадж, старый хрыч?
Ивана же обвила его руками и стала покрывать поцелуями.
– Если он и влюбился в меня, это его личное дело. Да, он попросил моей руки у отца, но я ему отказала, потому что люблю только тебя, ты же знаешь.
Иван стал целовать ее в ответ, с непритворной страстью, крепко прижимаясь разгоряченным телом к почти обнаженной девушке. С того вечера их любовь только ждала удобного случая, чтобы свершиться окончательно.
Когда они вышли из приюта и шли к центральной части города, то стали свидетелями поразительной сцены. Из двух или трех джипов на землю спрыгнули вооруженные люди в черных балаклавах. До смерти напуганные близнецы свернули на боковую улочку и огородами вернулись домой. А наутро узнали, что накануне боевики террористической группировки убили около тридцати человек, просто выпустив несколько очередей в ни в чем не повинных посетителей на террасах баров, пьющих свой обычный мятный чай, а потом подожгли несколько кварталов.
В результате Али предстал перед чрезвычайным военным трибуналом с Коброй во главе. Оказалось, что его обвиняют в пособничестве террористам и причастности к смерти ни в чем не повинных любителей чая. Разбирательство длилось меньше часа, и в конце концов его приговорили к «запеканию на солнце» – казни, известной со времен императора Мусы Первого (да, того самого), которая состояла в следующем: крепко связанного и полностью обнаженного преступника оставляли в пустыне под палящими лучами солнца, пока у него в голове не вздувались и не лопались вены. Потом Кобра приказал Ивану отвезти окровавленный труп друга обратно в Кидаль, где его без всякого почтения бросили в общую могилу. Иван тогда сам чуть не умер. После произошедшего даже под угрозой самого сурового наказания Иван не мог вернуться в казармы. Целыми днями он валялся на своей циновке, не в силах даже поесть. Из прострации его могла вывести только необходимость отвечать на идиотские высказывания Лансана.
– Он заслужил свою участь, этот Али. Он был предателем и проклятым террористом.
Отношения между Иваном и отцом стали хуже некуда. Безусловно, они никогда не были особенно близкими, а уж тем более теплыми – как те, что связывали Лансана с Иваной. И все же на людях отец и сын старались поддерживать видимость хороших отношений. Но с этим было покончено. Лансана трепался о сыне направо и налево:
– Да он же рецидивист! Его мать скрыла это от меня. Парень уже дважды побывал в тюрьме!
Иван же, в свою очередь, уверял всех, что музыка Лансана – не более чем западный продукт и что он в подметки не годится таким гениям, как Али Фаркá Турé или Салиф Кейта. Но главным яблоком раздора был тот факт, что Иван упрямо не желал возвращаться на службу в казармы. Лансана бесился и даже угрожал:
– Я не собираюсь кормить этого дармоеда просто так!
Как-то вечером Иван по своему обыкновению валялся на циновке, и тут ему сказали, мол, тебя кто-то спрашивает. В вестибюле главного корпуса его ждал невысокий человек с бритым черепом.
– Меня зовут Зингá Мессау, – представился он. – Давайте уйдем отсюда, ибо у стен есть уши.
Только когда они оказались на улице, Зинга наконец заговорил:
– Вы ведь были большим другом Али Массила, верно?
– Он был моим братом, – ответил Иван, еле сдерживая рыдания.
– Нас, тех, кто против того, что с ним сделали, много, – продолжал Зинга. – И мы намерены отомстить. Вы готовы пойти со мной?
Он повел Ивана в отдаленный квартал, застроенный неотличимыми друг от друга муниципальными домами. Остановившись у одного из них, они поднялись на третий этаж. Там Зинга достал из кармана какую-то вещицу и трижды свистнул, а потом два раза постучал в дверь. Она тут же распахнулась внутрь, и они вошли в тускло освещенную комнату, где увидели мужчину лет сорока. Он живо поднялся, вышел из-за письменного стола и протянул Ивану руку.
– Называй меня Измаэль, – сказал он.
Измаэль был родом из Индии, из мусульманской деревни Раджани. Его заплетенные в косы волосы были убраны под чалму, а одет он был в темный
