Свое время - Виталий Владимиров

Кто-то дремал, положив голову на руки, кто-то вполголоса разговаривал, кто-то разглядывал гербарии, развешанные ровными рядами на стенах.

Появился Ян:

- Здравствуйте, дети! - он прошел к учительскому столику, достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, уткнулся в нее, сняв пенсне. - Так... Кто у нас давно не отвечал?.. Ветлугина, Истомин, к доске.

Мы со Светланой поднялись со своих мест в разных концах кабинета и подошли к Яну.

Выжидающе посмотрели на Яна. Действительно, совсем как школьники.

- Возьмите урну. Вот здесь указаны адреса. Находятся все неподалеку. Эти избиратели просили прийти к ним домой. Проверяйте паспорта перед тем, как выдать бюллетени.

Я взял урну - деревянный, обтянутый кумачом, продолговатый ящик с прорезью, бестолково повертел его в руках. Что же, так и идти с ним по улице?

- Подожди-ка, у меня сумочка для продуктов есть, - отобрала у меня урну Светлана.

Мы затолкали ящик в авоську.

Авоська... Говорят, что это чисто московское слово, появилось во время войны или сразу после отмены карточек. Идешь в город - возьми авоську, авось чего-нибудь прикупишь по дороге. Нынешнее житье, конечно, не сравнишь с теми временами, но авоська - обязательный атрибут всех домохозяек. Да и мужей тоже. Надо бы и мне завести авоську, как человеку, считай, семейному.

На улице влажный, оттаявший воздух, стены домов в мокрых пятнах, монотонно захлебывающийся говорок в водосточных жестяных трубах, слякотный, растоптанный снег.

- А ведь весна, Валера, - глаза у Светланы блестели, она улыбалась

Ручьем весна.

Рекой весна.

Войной весна.

Трубят зарю зеленые войска.

И сердце стукает в висках.

А женщины

теряют шпильки

и распускают волосы,

теряют головы

и на высоких каблуках

танцуют по просохшему асфальту,

и маникюрят пальчики,

и застывают мальчики,

как в столбняке,

и нервно крутят пальцами,

и отирают лбы в испарине.

Мужчины замирают в шаге,

а женщины, 0 1как 0 1маги,

а женщины,

как маги...

- Как ты умудряешься все это запоминать? - засмущался я, удушливо краснея.

- Мне нравятся твои стихи, - просто сказала Светлана. - сами запоминаются. А новых у тебя нет?

- Как-то не до стихов было. Вот киносценарий написал. Фантастический. "Планета пустынь". Про любовь.

Со Светланой мы могли часами говорить о прочитанных книгах, виденных фильмах, спектаклях, выставках... Это о ней, о Светлане, кто-то анонимно позвонил Тамаре.

- Фантастика? Про любовь? - рассмеялась Светлана. - Не представляю. Так не бывает.

- Бывает. В искусстве все бывает, если только оно настоящее. Неподдельное.

- А вот что значит настоящее и ненастоящее искусство? - уже всерьез спросила Светлана. - Разве есть ненастоящее искусство? Это же алогизм.

- Пришли. Нам, кажется, сюда, - посмотрел я в бумажку с адресом.

По длинным крутым маршам старого дома мы поднялись на третий этаж. Позвонили в высокую дверь. Не сразу загремели засовы, цепочки, замки. Дверь распахнулась, вынеся волну застоявшегося воздуха, запахи кухни, нафталина. В ноги бросился, толкаясь, бесцеремонный лохматый пес.

- Той, на место, - лениво шуганул пса невысокого роста мужчина. Лысина, волосатая грудь, майка, полосатая шелковая пижама, шлепанцы на босу ногу.

- Проходите. Проходите, пожалуйста, - пригласил он. - Мы ждем вас с утра.

В комнате неметено, на столе большая черная сковорода, куски хлеба, тарелки с остатками завтрака, чашки с недопитым чаем. Орет телевизор.

- Кто там? - выглянула из кухни пожилая женщина в фартуке, с длинным ножом в руках. Смерила нас, даже не нас, а наши ноги, подозрительным взглядом.

- Успокойтесь, тетя, - сморщился, как от зубной боли, лысенький. Это к папе. С избирательного участка. Сегодня же выборы. местных депутатов.

- Здравствуйте, - сказал я.

Тетя, не ответив, развернулась, ушла на кухню. Загремела там кастрюлями.

- Не обращайте внимания, - пожал плечами лысенький, подошел к телевизору, уменьшил громкость.

- И папа, и тетя плохо слышат, - пояснил он. - Сейчас папу позовем. Он гуляет. На балконе. Папа после смерти мамы очень сильно переживает, забывается, поэтому я звонил, чтобы прислали кого-нибудь. А тетя боится, что я унесу отсюда что-нибудь. А зачем это делать? Я все равно здесь прописан. Папа! Папа!..

Он стал стучать кулаком в балконную дверь. Старик на балконе сидел спиной к окну, на стуле с высокой гнутой спинкой, грудью навалившись на перила, и жадно рассматривал улицу. Резко обернулся, увидел нас. Радостно, молодо заулыбался. Вошел в распахнутую сыном дверь свежий, розовый. Неожиданно для его возраста очень крепко пожал нам руки.

- Вы ко мне? Очень, очень рад. Прошу садиться. Сейчас будем пить чай. Я вас ждал. Ну, рассказывайте. Ах, какие же вы молодые, какие красивые. Что?! А?! Да, да, прекрасно, что вы пришли, как все прекрасно! Вы говорите, говорите, пожалуйста, все, все расскажите, это так интересно, какие вы. А?! А ведь мы тоже в свое время... Голод... Война... Гражданская... Сабли наголо!.. Эска-а-дрон... Там я и познакомился с Тосей... Эх, Тося, Тося...

Старик неожиданно, без перехода, бурно расплакался - так же, как ранее бурно радовался.

- Ой, что вы! - взяла его за трясущиеся руки Светлана.

- Папа, не надо, прощу вас, папа, - громко, но очень спокойно, даже равнодушно, сказал лысенький, утомленно подняв брови. - Люди ждут. Им еще много ходить надо. Где ваш паспорт? Вы вечно куда-нибудь его прячете.

Старик сел, весь как-то съежился, посмотрел снизу благодарно на Светлану, не отпуская ее рук.

Я поставил урну на край стола.

Старик поднялся, выпрямился, взял избирательные бюллетени и торжественно опустил их в прорезь.

- За власть Советов! - твердо сказал он.

Он смотрел на нас невидящими глазами, потому что ему открывалось то, что неведомо нам, может быть степь, эскадрон в буденовках с саблями наголо, Тося...

Следующий наш адресат проживал рядом, в этом же доме, в соседнем подъезде.

Дверь открыла строго, но нарядно одетая... дама, иное определение к ней не подходило. Сдержанно-любезная, но не надменная, а с большим достоинством и чем-то очень привлекательная.

- Прошу вас, раздевайтесь, - плавным жестом руки предложила она нам.

- Да мы на минутку, - сказала Светлана, доставая избирательную урну из авоськи.

- Неудобно, молодые люди, в верхней одежде находиться в доме. Прошу вас.

Наверное, Светлана почувствовала себя также неловко, как и я, - ведь это так естественно: раздеться, раз пришел.

В этой квартире, в отличие от предыдущей, было тихо и чисто. Тисненые обои, мебель красного дерева, старинные напольные часы в мой рост, на стенах картины.