Огонь с небес - Александр Афанасьев

Таков был петербургский свет, от которого она была теперь отстранена и который люто ненавидела. Но не только его.

Она ненавидела Александра… который просто бросил ее в Тегеране, спасаясь непонятно от чего – а потом появился вновь через много лет. Она ненавидела Николая – и за свое отстранение, жесткое и безжалостное. Как только он узнал, что она дочь Хосейни – он просто больше ни разу не зашел к ней… ни к ней, ни к ее… – его, кстати, тоже – детям. Он просто бросил ее, бросил детей, запер здесь. Она ненавидела Ксению – точно так же, как та ненавидела ее, лютой ненавистью самки. Она ненавидела всех, кто запер и бросил здесь ее и ее детей.

Конечно, их не убьют по достижении совершеннолетия, как это было принято при дворе турецкого султана – в России такого никогда не было. Она не будет никогда Романовой – хотя ее дети наверняка получат самое лучшее образование, которое только возможно, выйдут в люди, и все будут знать о них, как о незаконнорожденных, но Романовых. А она… останется здесь навсегда.

У нее было достаточно времени, чтобы осмыслить то, что происходит. Здесь, в одиночестве, думается особенно хорошо.

Находясь здесь в одиночестве, она часто представляла себе, она хотела, чтобы кто-то из ее детей – хоть Александр, хоть Летиция – претендовал бы на трон. На русский трон. Она как представила себе – соборные колокола Московского Кремля, которые так и не зазвонили в ее честь, огромный, словно облитый черным стеклом, «Руссо-Балт», такие же черные машины Императорского конвоя. Толпа на улицах, сопровождающая проезд Августейшей особы, кричащая здравицы в его или ее честь и поющая «Боже, царя храни». Она не испытывала никаких сомнений в том, что ей Императрицей стать не удастся, она всегда будет здесь чужой, куртизанкой при Императорском дворе. А вот Александр…

Александр, как и Павел, как многие дети с дворянской кровью, хотел стать военным. Сейчас с ним занимались приглашенные учителя по курсу гимназии, с которым он справлялся на удивление хорошо, дальше она планировала отдать его по коммерческой части – но вот сейчас задумалась, и задумалась крепко.

Она боялась. Сильно боялась, что с ее детьми что-то сделают… к этому не было никаких оснований, но она все равно боялась. Даже дети… что в Пажеском корпусе, что в любых других элитных военных училищах – полно детей дворян, личных или потомственных. Для них Александр будет ублюдком, пусть и императорским, но ублюдком. Они объединятся против него все, сделают его изгоем.

Но и за это они поплатятся. Они все – поплатятся… Ее напрасно списали со счетов. И ее дети не будут жить с клеймом царственных ублюдков…

Когда вернулся Александр – она поняла, что судьба дает ей еще один шанс. Но когда он рассказал ей про двенадцать миллиардов рейхсмарок золотом, лежащих и ждущих ее в европейских анштальтах и частных банках – она поняла, что сама судьба дает ей шанс отомстить.

Судьба – или Аллах. Она была персиянкой по крови – и одновременно итальянкой. Женщиной, у которой интриги – в крови.

Все было просто. Этот идиот… ему только оставалось расстегнуть ширинку при дворе своего отца. Господи, какая мерзость. Впрочем – это было положительно необходимо для того, чтобы выйти на гвардейцев, замышляющих переворот в Петербурге. В конце концов… она проделала всего дважды то, что ее мать проделывала каждый день. От нее не убудет.

Так у заговорщиков появились деньги. Огромные деньги – и это всего лишь тысячная часть от того, чем она теперь владеет.

Как только переворот произойдет – она переедет в Санкт-Петербург. И начнется второй этап представления. Представления, в котором старые кумиры будут низвергнуты, а новые – воссядут на трон под рев ликующей толпы. В новом порядке, в его установлении будет играть роль только то, кто ты есть, а не то, что о тебе думают. Для этого всего нужны будут деньги, свободные деньги, деньги, которыми можно будет распоряжаться любым образом. И у нее этих денег будет больше, чем у кого бы то ни было.

Где-то за окнами громыхнуло – это было похоже на звуки далекого грома. Приближалась гроза…

Даже прорвав внешний периметр, террористы сделали только еще один шаг к свой цели, важный – но все-таки шаг. Прямой дороги к зданию не было – стоянка была у самого въезда, а дальше гостям приходилось идти по посыпанным песком и мелкой галькой дорожкам прямо к дому, по пути восхищаясь разбитым при доме регулярным парком. Основу парка составляли восточные «звенящие» кедры, которые привезли сюда уже взрослыми, аккуратно выкопав на Востоке, и переправили сюда самолетом. Были здесь и два фонтана – признак большого богатства на Востоке, здесь вода ценится, как ничто другое, были здесь разбиты и клумбы. Сад был построен так, что бронетехнике было не пройти…

– Из машин! Вперед!

Люди в черной боевой униформе жандармерии выскакивали из машин, разворачиваясь в боевой порядок, короткими перебежками продвигались по направлению к зданию. От здания уже открыли огонь, в том числе из крупнокалиберного пулемета – но ответный огонь шести бронетранспортеров давал о себе знать. Калибр 14,5 – крупнее, чем пехотные пулеметы калибра 12,7, имевшиеся в здании, пули пробивали стволы деревьев, их кроны, бронированные стекла и кое-где – даже стены. Алые трассы летели в метре-полутора над землей, необратимо уродуя и разрушая все на своем пути – больше всего это было похоже на трагедию Бейрута, случившуюся двенадцать лет назад. Под прикрытием огня боевых машин жандармы продвигались вперед…

– Окружить здание! Живее, не дать им уйти! – прогремела в мегафон команда на русском.

Анахита не поняла, что произошло. Снова громыхнул гром – только на сей раз это был уже не гром, гром таким не бывает. Это был…

Бронебойно-зажигательно-трассирующая пуля – точнее, даже снаряд малого калибра – влетела в комнату, с легкостью пробив бронированное окно, и врезалась в стену, лопнув искрами осколков. Часть осколков тормознула драпировка стен, которая была здесь выполнена по-восточному – шелком, как во дворе шахиншаха. Часть разлетелась по комнате. Анахита от неожиданности, страха, боли упала на покрытый ковром пол, что-то ужалило ее в руку, точнее, даже укусило.

Она попыталась подняться – и еще один снаряд заставил ее распластаться на полу, стеклянная плита едва выдержала. Еще два попали в стену – но пробить не смогли.

Обстрел продолжался, выстрелы сливались в сплошной грохот. Отвечали и со стороны дома.

Господи…

Она, наконец, пришла в себя и поняла – оно. То, что рано или поздно должно было случиться – случилось…

Дети…

Мысль о детях придала ей силы, и, собрав волю в кулак, она поползла к двери, ведущей в коридор… хорошо, что не успела раздеться перед сном. За ее спиной еще две пули или снаряда окончательно обрушили бронированное остекление, оно провалилось внутрь растрескавшимся пластом. Занимался пожар…

В коридоре ей едва удалось встать на ноги. Пули сюда не долетали, освещение горело вполнакала, аварийное, уже был виден дымок. Было жутко…

Держась за стену, чуть вздрагивающую от ударов, она пошла по направлению к комнате детей. Но Сашка встретил ее в коридоре, он уже успел одеться и вытащил из комнаты сестренку. Слава Богу, их комната находилась в глубине здания, ее невозможно было достать при обстреле.

– Мама!

Ее сын, всего еще подросток, внук персидского шахиншаха, молча подбежал к матери, обхватил ее за талию. Он не плакал – за двоих старалась Летиция.

– Мамочка, мне страшно…

– Это враги, да? – спросил Сашка.

– Да, сынок, враги. Нам надо спрятаться, и все будет хорошо. Папа нам поможет. Папа – нам поможет…

– Папа нас опять бросил, – нахмурился Сашка.

– Не говори так о папе. Помоги мне… давай, пошли…

Прорыв давался нелегко…

Они точно не знали схему обороны здания. Первый же бронетранспортер, попытавшийся проломиться к самому зданию, застрял на полпути и уже горел – несколько гранатометных попаданий могут поджечь даже штурмовую гаубицу, не то что БТР. Броня остальных – как искрила, их обстреливали из всего, из чего возможно, но расстояние и усиленное, предназначенное для выживания в городских боях бронирование делали этот обстрел бессмысленным.

Бой был страшным. Бронетранспортеры открыли огонь из дымовых гранатометов, ставя завесы, под ее прикрытием жандармы пошли вперед, под прикрывающим огнем бронетранспортеров, преодолевая расстояние от укрытия к укрытию. Но стены дворца были крепкими, поднявшаяся по тревоге бодрствующая смена и часть отдыхающей, которые не взяли увольнительную в Ташкент или Самарканд, сумели вооружиться и занять оборону. И у той и у другой стороны были тепловизоры, позволяющие точно стрелять через дым – но жандармам было сложнее, потому что пламя засвечивало их тепловизоры, и они часто не могли нормально прицелиться, не выделяли цели на фоне мечущихся языков пламени. У жандармов были «Шмели»– страшное, не оставляющее шансов оружие, которое они применили, едва прорвавшись на нужное расстояние. Но у охраны оказались гранатометы «Арбалет» – массово применяющееся на Востоке оружие, барабанный гранатомет калибра тридцать миллиметров под гранату «АГС», его можно применять из закрытых помещений, и его может переносить один боец. Применение таких гранатометов в сочетании с огнем снайперов редило ряды нападающих не хуже, чем адское пламя «Шмелей»…