Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Обратный путь, запомнился, пожалуй, даже больше, чем прямой.

Во-первых, состоянием полной эйфории. Когда идешь вперед, оставляя первые следы на никогда не посещавшейся человеком земле, это как-то даже почти не осознается, просто воспринимается как должное. Вот когда возвращаешься обратно по своему следу — только тогда начинаешь понимать всю значимость содеянного и ощущать себя первопроходцем. Земля без единого следа — все-таки просто земля, а земля, на которой есть следы, причем только твои, и ведущие только в одну сторону — вот это уже твоя земля. Не в смысле обладания. Просто твоя.

Во-вторых, обратный путь был даже богаче открытиями, чем прямой. Промежуточная — пещера, изобилующая неожиданностями и весьма сложная для ориентирования. Даже свои собственные следы и топографические пикеты не спасают.[3] Стоит выйти на прямую и перейти на автопилот, как немедленно заносит куда-нибудь не туда.

Впрочем, что такое «туда» и что такое «не туда» — в приложении к Промежуточной понятия более чем неопределенные. Когда нас занесло из Цветочного в боковой зал совершенно необыкновенной красоты, это соображение до нас еще не дошло. А дошло только когда нас занесло второй раз — в Круглом. Открывшийся лабиринт был просто невозможен. Геликтиты совершенно нового типа: почти совершенно прозрачные и посверкивающие гранями кристаллов, не покрывали всего потолка ковром, а свивались в довольно редкие и с невероятно тонким вкусом и чувством меры расположенные абстрактные композиции. Под каждым клубком геликтитов рос тоже прозрачный и сверкающий сталагмит. А на кончике примерно каждого пятого клубка топорщилась полуметровыми прозрачными кристаллами надетая на него гипсовая люстра. Если бы найденный лабиринт содержал один такой зал, это еще можно было бы пережить. Но более десяти, связанных между собой узкими проходами, и совершенно разных — уже перебор. В одном люстры есть, в другом нет. В третьем геликтиты не коричневые, а медово-желтые, а в четвертом они покрыты нежно-голубыми кристаллами целестина — тоже редчайшего в пещерах минерала. И все залы самого комфортного размера — с нормальную большую комнату, но немного пониже.

Гибель пещеры началась именно с описанного лабиринта, названного Великолепием, и именно с того момента, когда мы, слегка усталые и ошалелые, вылезли к границе Круглого. Маркарянц, совершенно подавленный количеством и разнообразием увиденного, со словами «По праву первооткрывателя!» оторвал филигранной работы гипсовую люстру. Причем будь все обставлено немного по-другому, никакого бы разгрома пещеры не началось. Роль сыграло слово, не действие. Как мы поняли спустя несколько лет, эта люстра, как оно ни апокрифически звучит, все равно должна была быть оторвана и вынесена для какого-либо музея. Иначе она, растущая на высоте ниже человеческого роста прямо посередине главного прохода в прогнозируемо популярный лабиринт, неминуемо погибла бы бесславно, сбитая чьей-либо головой. Сейчас же весь участок в напряжении ожидал решения о судьбе пещеры, а заодно и всех остальных пещер массива (конечно, приземленно — пустят с пилами, или нет), и слова Маркарянца были восприняты именно как решение, послужив тем самым детонатором дальнейшего.

Великолепие — лабиринт по всем статьям уникальный. Даже десять лет спустя в Великолепии сохранилось вполне достаточно красот, чтобы лабиринт оставался посещаемым местом, хотя трудно даже представить, сколько тонн сувениров было оттуда похищено. И это кажущееся невозможным сохранение красоты ограбленного зала вполне объяснимо. Оникс там не брали — мало, низко и узко, а грабеж на сувениры в этом лабиринте не оставлял следов, если не считать мелких осколков на полу. Когда геликтиты растут сплошь, как в Цветочном, изъятие одного сувенира размером с кулак приводит к разрушению всего потолка на площади более квадратного метра. В Великолепии же красивости росли отдельными клубками, и брали только те из них, что получше, не размалывая остальных. Естественно, то, что уцелело, лишь отдаленно напоминает первозданное убранство лабиринта, но все равно красиво.

Еще раз мы слетели с дороги уже намеренно, поскольку успели заметить, что в любом зале завал пола к боковой стенке, сопровождаемый появлением на потолке белесых пятен — предтеч геликтитов — это сигнал: примыкает красивый зал или лабиринт. Боковушка от зала Снежный оказалась достойной, но опять же полной неожиданностей. Под белесыми пятнами на потолке оказалась не арка в соседний зал, а мощная каньонообразная галерея, валящаяся вниз так круто, что пришлось на ее уступах друг друга подстраховывать, и — выводящая на огромный перекресток, на котором откуда-то справа отчетливо слышался звон капели.

Сказка. Иного названия открывшемуся лабиринту придумать было просто невозможно. Начинался он залом, практически во всю площадь пола которого возвышался сталагмит-холм, в пропорциях повторявший шлемы русских витязей, и метров восьми в высоту. На вершину холма, немедленно окрещенного Шапкой Мономаха, с потолка лилась струя воды, в каждой из тысяч крошечных лужиц блестел пещерный жемчуг, и — в стенах открывалось сразу несколько коридоров. Все до единого — оформленные по мотивам народных сказок с примесью «охотничьих рассказов» бывалых спелеологов. Готической формы проходы, в которых можно было идти только пригнувшись. А вдоль стен — рядком висели метровые стеклянно-прозрачные сталактиты, расплющенные и изогнутые ветром в подобие сабель. Каскады озер с пещерным жемчугом. Натеки, сложенные огромными кристаллами кальцита с выступающими на поверхность гранями, сверкающие ничуть не хуже украшений на витрине шикарного ювелирного магазина. Нежнейший пух арагонитового инея на тончайших геликтитах.

И — Озеро Кувшинок. Одно из самых больших озер в системе. По всей его поверхности были равномерно разбросаны удивительно похожие на листья кувшинок каменные забереги, растущие на подходящих к поверхности воды затопленных сталагмитах. Местами из воды торчали кусты кристаллов, усиливая аллегорию своей похожестью на цветы тех же кувшинок. Единственное, что было неправильным — цвет. Кувшинки получались с желтыми листьями и оранжевыми цветами. По озеру можно было гулять, шагая с листа на лист — некоторые достигали полуметрового размера. Можно было лежать, потягивая воду через трубочку отвалившегося под собственной тяжестью сталактита. В общем, сказка — она и есть сказка.

Немного утешает, что за исключением Озера Кувшинок все остальное имело больше отношения к чистой эстетике, чем к науке, и поэтому потеря Сказки казалась наименьшим злом во всей истории уничтожения пещеры. Правда, сам метод ее уничтожения вызывает особое возмущение своим идиотизмом. Если судьба остальных красивых залов была предопределена, то по поводу Сказки любой понимающий человек мог с первого взгляда уверенно сказать, что оникса там нет. Такие крупные сталагмиты, как Шапка Мономаха, по определению состоят не из пригодного к полировке плотного кальцита, а из рыхлого и некрасивого известкового туфа.[4] На дне Озера Кувшинок тоже очевидно, что ничего, кроме рыхлого массива затонувших корочек, быть не могло. Тем не менее какой-то кретин приказал взять перфоратор, и разбурить и то, и другое по сетке полметра на полметра дырками, в которые кулак пролезет — и все только для проверки очевидного утверждения, что ничего ценного там нет.