Переходники и другие тревожные истории - Дарелл Швайцер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, Джо, — возразил я. — Это вздор. Дело в тебе. Ты — гений. Это исходит из твоей головы. Ты не получаешь это с оборота какого-то дурацкого пенни.
— Оборота, Джимбо? Откуда ты знаешь, что послание всегда находится на обороте? Я никогда тебе этого не говорил.
Я глянул вниз, на монету на коврике. Там, на оборотной стороне, появилось кое-что новое: ДЖО УМРЁТ.
— Джо! — крикнул я. — Ничего не делай! Оставайся на месте! Я приеду туда прямо сейчас!
— Я ценю эту идею, друг мой, но ты не сможешь мне помочь. Они придут за мной этой ночью. Они придут забрать старый долг. Они сообщили мне это, на последнем пенни, что я нашёл.
После этого он какое-то время бормотал. Я едва разбирал одно слово из пяти. Потом он зарыдал и начал читать стихи:
Обломана жестоко эта ветвь.
Которая расти могла б так пышно.
Сожжён побег лавровый Аполлона,
Что некогда в сём муже мудром цвёл…[41]
— Я еду туда, — вставил я, когда он пошёл по второму кругу.
Я бросился на вокзал, но, добравшись туда, обнаружил, что опоздал на последний поезд. Я был в отчаянии. Мне следовало бы вызвать такси, но тут я понял, что взял с собой недостаточно денег.
Вокзальный пол загромождали монеты, которые, по-видимому, никто больше не замечал. Коп спокойно расхаживал, топча по дороге сотни пяти- и десятицентовиков.
Я не присматривался ни к одной монете. Они горели у меня в руках, когда я собирал их, но через несколько минут мои карманы наполнились, так же, как у Пенсовика, которого газетный писака счёл таким забавным.
Поездка в Брин-Мар тянулась долго. Я даже не стал спрашивать у таксиста, почему на полу его такси валяется столько мелочи. Что-то царапалось под сиденьем и, по-моему, я учуял серу. Тот же таксист больше удивился, чем рассердился, когда я заплатил пятнадцать долларов за проезд парой горстей монет.
— Пересчитайте! — проорал я, пока бежал вверх по лестнице в квартиру Джо.
Тут из переулка под окном студии громыхнуло. Сыпались монеты, дождём барабаня по мусорным вёдрам. Когда я добрался до двери Джо, звук изнутри походил на то, если бы все автоматы Атлантик-Сити одновременно выдали джекпот.
Конечно, я слишком запоздал. Он был уже мёртв, к тому времени, когда я выбил дверь и прополз через весь зал по трём или четырём футам мелочи, которая словно извивалась и вздымалась подо мной, пока миллионы монет высыпались из тьмы над головой, обрушиваясь на меня, чуть не задушив.
Думаю, Джо пытался рисовать до самого конца. Его стол ещё стоял и на прижатом там листе бумаги было несколько случайных чёрточек. Табурет был погребён под монетами. Я неистово зарылся в них.
Наконец я нашёл Джо, на полу, лицом вниз, наполовину под чертёжным столом. Я вытащил его на поверхность и вцепился в него, словно это хоть чем-то могло помочь, но Джо был уже мёртв. Я просто сидел там некоторое время, пока сыпались монеты и всё здание трещало под их тяжестью. Мой разум замутился. Труп Джо был неким спасательным кругом. Я держался за него, потому что не мог отпустить. Я всё ещё держался, когда прибыла полиция.
Джим Боуэн замолчал и отхлебнул ещё глоток своего питья. Мой Вангадангбургер остывал на тарелке. Официантка таращилась на нас.
— Вот такая история, — завершил он. — Я не жду, что ты этому поверишь, но вот такая история.
— Подожди-ка чёртову минутку, — сказал я, почти убеждённый, что стал жертвой самого, что ни на есть, малопонятного и невозмутимого розыгрыша в истории. — Ты не можешь закончить это так. Я хочу сказать, полиция нашла тебя, полузасыпанного чем-то, вроде сорока миллионов долларов мелочью и с задавленным насмерть Джо Айзенбергом на руках — должно быть, ты долго оправдывался.
— Его не задавило. Он подавился одной-единственной монетой. В остальном в квартире царил обычный кавардак. Все те пенсы пропали.
— Кроме того, которым он подавился.
— Это был не пенни, дружок. Это был солид.
— Что?
— Древняя римская монета, золотая, размером с пятицентовик. На ней изображён Юлиан Отступник — последний император, почитавший старых богов. Как я понимаю, это было солидное предсказание.
— Но как он попал туда?….
— Полагаю, дьяволы или кем бы они ни были, посчитали, что это станет особенным последним штрихом, вот и всё. Монета была в его пищеводе. Доктор показал мне её после вскрытия.
Я не знал, что и сказать. Джим Боуэн казался таким искренним во всём этом. Это, как он выразился и было страшной частью.
Я поднялся, собираясь уходить.
— Думаю, время пришло, — сказал Джим.
Подошла официантка, с нашими счетами на маленьком подносике. Я потянулся за кошельком, но Джим заявил: — Нет, ты выслушал мою историю. Я угощаю.
Он выложил несколько банкнот и официантка убрала их.
Затем он поднял свою салфетку. Под ней были монеты — пятицентовики, десятицентовики, но в основном пенсы.
Он с отвращением отскочил, как будто стол покрывали живые пауки.
«Что ты будешь делать, если такое начнёт происходить с тобой?» — будто бы спрашивал Джо Айзенберг. Джим явно был ошеломлён. Я тоже, самую малость.
Я думал, он упадёт в обморок. Но, вместо этого, с опаской, он сбросил всё со столешницы.
Вернулась официантка, протягивая ему маленький подносик.
— Ради всего святого! Сдачи не надо!
Человек, который нашёл сердце леса
Он был обычным зрелищем на дневных улицах — с виду один из несчётных безумцев, населяющих тротуары любого большого города — грязный, оборванный, бормочущий себе под нос, его глаза рассматривали видения, скрытые от всех прочих.
Люди таращились на него или обходили, или нервно смеялись, когда он рычал на них и хватал руками воздух. Но они не боялись его. Они не знали, кем он был на самом деле.
Тигр, о тигр, светло горящий…
Зверь обитал в лесу, в зелёной тьме; иногда в тишине
