Время ненавидеть - Измайлов Андрей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только один разыгрывает большого начальника.
Второй – коллегу-подчиненного.
Третий – бездельника, уже сдавшего дежурство. Но почему бы праздно не полюбопытствовать…
– Будем отвечать? – спрашивает Начальник, отвалясь на спинку стула, даже потянувшись.
– Смотря на какие вопросы! – еще хорохорюсь, но уже сдаюсь. Лишь бы поскорее все кончилось и хоть что-то конкретное выяснилось!
И Коллега, сидящий на краю стола, придавив задницей рукав моего пальто, и Бездельник, скучающе сторожащий дверь за моей спиной, – оба хмыкают уничтожающе. А Начальник, разыгрывая начальника, устроженным тоном говорит Коллеге:
– Ты бы лучше записал, чем груши околачивать. А ты, – Бездельнику, – пока халдея найди. Скоро понадобится.
Коллега спрыгивает со стола, показушно зевнув, лезет в буфет, выуживает какой-то бланк и пристраивается записывать.
Бездельник, который мне чуть руку не сломал, демонстрирует, что ему все надоело, произносит потолку:
– Где наш халдей! Пожалте в кандей! – и уходит…
– Фамилия?
– Красилина. Галина Андреевна.
Коллега записывает, Начальник спрашивает.
– Год рождения? Только не врать.
– Пятьдесят девятый. 21 января.
– Оо, с днем рождения! С прошедшим.
– Спаси-ибо!
– Пожа-алуйста! – он, Начальник, поднимает трубку, что-то там набирает и – Коллеге: – Какой у нас ЦАБовский код? Двести один, «баржа»?
– Двести один, «баржа».
– Алло! – говорит Начальник в трубку. – Двести один, «баржа».., Красилина Галина Андреевна. 1959-го. Январь… Момент! Записываю! – и он диктует Коллеге мой собственный адрес. – Спасибо. Да.
– Вы что, не могли у меня спросить? – злюсь, но получается некоторым образом просяще, и от этого еще больше злюсь.
Тоже мне, психическая атака! «У нас длинные руки»!
– Так ведь ты все равно соврала бы!
– Вы!
– Ах, пардон! Вы! Вы все врете. А документов как всегда никаких, ведь так?
– Кто это «вы»?! Кто – мы?! У меня есть документ! У меня в пальто квитанция! Отдайте мне мое пальто!!! Я сама, отдайте, оно мое, вы не имеете права! Не смейте рыться в карманах! Мужчины вы или нет?! Вам не стыдно?!
Им не стыдно.
Коллега встряхивает пальто, выгребает из карманов все что там есть: пробитые автобусные талоны, всякий мусор и… квитанцию.
Они с Начальником изучают ее как решающую улику.
А я окончательно сдаюсь: оправдываться – последнее дело, и дело это мною сделано.
Разговор превращается в какую-то вообще невообразимую «няму».
– Международный. С Хельсинки. Поня-атно… А с кем именно, если не секрет?
– С мужем! Только мы в разводе! – глупо уточняю.
– Поня-атно. Финик?
– Что – финик?
– Муж финик? Ну, чухонец?
– Русский он, русский! Наш!
– Поня-атно! Обрусеешь с вами… Работаете? Где?
– Я индивидуал.
– Поня-атно. Все вы индивидуалы.
– Не в том смысле! – тороплюсь я, догадываясь уже о «том смысле». И с языка срывается: – Я «дурилки» делаю!
– Поня-атно… Любопытно, любопытно. Делать «дурилки» вы все мастерицы. А вчера недобор получился, да? – издевательски сочувствует Начальник.
– За кого?!! За кого вы меня принимаете?!! – непроизвольно закипаю слезой и от безвыходности ищу помощи, поддержки у Коллеги.
– Первый привод? – помогает, поддерживает Коллега.
– Какой еще привод?!
– Первый, первый, – знающе подтверждает Коллега Начальнику – Реакция всегда одна: рыдают, сучки.
И они как два китайских слоника медленно, долго, внушительно кивают друг другу. Кивают и кивают, будто меня и нет.
А я есть. И после «сучек» от всей происходящей дикой «нямы» я тоже киваю слоником. Чисто инстинктивно, чтобы слезы по щекам не ползли, а сразу из глаз на пол падали.
Вскидываюсь, когда в коридоре кто-то топчет, гусарски ржет, басит и тенорит, идет сюда, в ОПОП. Пусть кто угодно, лишь бы кто-нибудь!
Дверь от пинка распахивается. Это Бездельник и…
… слава богу! Вчерашний халдей! Он скажет, он помнит!
Он помнит, он говорит:
– Конечно, она!
– Вот видите! – торжествую я, надеясь, что бред кончился, но бред только начинается.
– Ви-идим! Еще бы!
Дальше – не в лицах. А в харях. Лица – они разные, а хари всегда одинаковые. Одна большая харя на всех.
Рыхлая харя халдея, да, подтверждала: именно меня вчера обслуживала, меня и того монголоида…
– Какого монголоида?!!
– Сама знаешь какого! У которого бумажник вынула!
– Какой бумажник?!!!
– У тебя надо спросить!
Харя Начальника наставляла, что тебе (мне!) очень повезло. Ничего, что он теперь на «ты» перешел?
– Монголоид отечественный, а ты небось решила: Бирма, Кампучия! Считай, действительно, счастлив твой бог. Иначе валюта бы светила, а так – рубли. Статьи кодекса знаешь? Тебе ли не знать! Считай, легко отделалась!
Харя Коллеги помогала, поддерживала:
– Пальтишко-то ношеное. Стоило ли ради пальтишка сыпаться? Все жадность, жадность все. Эх девоньки, вы девоньки. Непутевые…
Харя Бездельника гоготала:
– Все настолько очевидно, а она еще строит святую невинность!
(«Она» – я. А я ли это?!!).
Потом Бездельник снова ушел, снова пришел – на сей раз с монголоидом.
И харя монголоида была… восточней некуда. От нее разило непроспавшимся перегаром, и непроспавшиеся щелочки не то что глазами, а и щелочками не назвать было. И он сквозь них удостоверил, проворчал тарабарским языком:
– Тот самыя!
Получалось вот что: я была «тот самыя», которая вчера пришла в ресторан, долго «пасла», потом «сняла» монголоида и пыталась ему втолковать по-английски: «Гонконг – гуд! Сингапур – гуд!».
Рыхлый халдей сам слышал, он не глухой, он же их столик и работал! Он еще хихикал: дамочка явно новенькая, расклада не знает: откуда в «Неве» интерам взяться! Это в «Москву» надо, минимум. Да что с нее возьмешь! Начиталась-насмотрелась, решила попробовать. Ведь в летах дамочка, а туда же! Да в ее летах иные пятнадцать годков стажа набирают. И опыта. И соблюдают железное правило: обирай хоть до копеечки (до цента), но не воруй ни рубля (ни доллара). Монголоиду приспичило, а пиджак на стуле оставил. Она (я!!!) – шнырк в боковой карман и с бумажником ноги сделала.
Пальто? Что ж, пальто. Все для Начальника логично, потому что глупо. Гражданка Красилина рассчитывала на валюту. Валюта покрыла бы пальто с такой лихвой, что и говорить нечего. А потом гражданка Красилина обнаруживает рубли, всего триста. Пальто… м-м… тоже где-то триста (Семьсот, придурок! Семьсот! Не соображаешь в женских шмотках – не говори!). Игра, получается, не стоит свеч. Почему бы не попробовать вернуть и пальто. Тогда хоть отчасти можно оправдать акт… Глупо, ох глупо. Понятно, опыта никакого, но, гражданка Красилина, такой опыт лучше не приобретать. Особенно в ваши годы. Сбежали, а квиток в пальто оставили. Неужели думали: не найдем? Глупо.
Не плачьте. Поздно теперь плакать. Он, Коллега, сочувствует и все готов понять. Но отказывается понимать, как можно в собственный день рождения таким образом… И почти голяком на улицу… Воспаления легких вы, Галя, не боялись? Не плачьте, мы ведь тоже люди, у нас тоже нервы. Но вы сами создали ситуацию (я?!!), и теперь придется отвечать по закону. За все надо платить. За все в нашей жизни.
Го-го-го! Не верит он. Бездельник, в бабью водичку! Они сами себя убедят в чем угодно: и что раскаялись, и что больше не будут, и что даже не знали… Вон когда Фею в «Прибалтийской» на валюте взяли, она что накорябала? «Он давал мне немного денег, которые называл долларами»! Это Фея-то! Не стоит нас за дурачков держать!
Тот самыя! Тот самыя!
…Все мужики садисты! Им доставляет наслаждение уничтожать женщину! Отыгрываются!
И я уничтожена. Отыгрались. Я не могу им сказать, что рыхлый халдей (мерзавец!) скорее всего в одной шайке-лейке со вчерашними молодчиками, и ему перепадает от них, а вчера не получилось, он и мстит. Я не могу им сказать, что пьянь монголоидная хоть в кариатиду пальцем ткнет, если ему втолкуют: мол, она, она тебя обчистила, и мы ее заставим вернуть. Я не могу им сказать, что бугаям конечно нравится прикидываться Штирлицами, но по сути они с удовольствием исполняют роли мюллеров.
Кому из них я могу это сказать? И зачем?! Только еще больше раззадорю. Нет выхода! Никакого! Кто бы защитил! Кто хотя бы не нападал! Я и молчу.
Говорю:
– Позвонить можно?
Они от души веселятся:
– А ка-ак же! И позвонить, и постучать, и погудеть, и за веревочку дернуть! Го-го-го!
– Пожалуйста! – взмаливаюсь я. – Человеку! Я прошу, я просто прошу! Пожалуйста!
Киношно переглядываются, гримасничают: разрешим?
Ах вы мои великодушные! Зас-с-сранцы!
– Что за человек?
– Просто… человек, – теряюсь.
– Кто он? – вдалбливают мне, кретинке.
