Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Демид помолчал и продолжил рассказ про Полянцева и его друзей:
– Вот… И не стали они двигать это дело дальше. Ушли. Не захотели работать на «князей тьмы»…
У меня вырвалось:
– На князей Озма…
Демид быстро повернулся ко мне. И стал смотреть сквозь хрустальные круглые стекла – так внимательно…
Я смутился, струхнул даже.
А он медленно спросил:
– Голубчик мой, ты где слышал это слово?
– Я… не слышал. Оно само… Ну, оно придумалось мне однажды. Это значит «Озверелый мир»…
– Да… Федя Полянцев расшифровывал это научнее: «Области затухающей мысли». Но в общем смысл тот же. Когда затухают мысли, остаются инстинкты и нарастает зверство.
Это была линия. Между ученым Полянцевым и мной, пацаном из шестого «Б». Но я не сказал об этом, постеснялся.
Вячик настороженно спросил:
– А их не могут опять посадить за проволоку? Насильно. Чтобы работали.
– Я же говорю: они ушли…
– Найдут!
Демид усмехнулся:
– Не найдут. По крайней мере, Федю. Он кинул на плечо свой рюкзак и прямо оттуда ушел по дороге…
– Догонят, – сказал Вячик.
Демид глянул на него, как недавно на меня.
– Мальчик, есть дорога, а есть Дорога.
– Это что? – спросил вдруг Николка. До этого он молчал – сидел на коленях у могучей Маргариты и помешивал дюралевой саблей угольки в камине.
Теперь Демид внимательно глянул на Николку.
– Что такое Дорога, очень трудно объяснить… Так же, как, например, что такое Живая Межзвездная Сеть, обратное поле молекулы или структура многомерного континуума.
– Дорога всегда Дорога, – сонно сказал Николка и привалился щекой к свитеру Маргариты. И я понял: он хотел объяснить, что в отличие от других вещей Дорога во всех мирах одна и та же. Не может быть ничем иным.
– Он не вернется? – спросил я у Демида про Полянцева.
– Кто его знает… А от его сотрудников без него самого ничего не добьются. Он сводил в себе все гипотезы воедино. Потому что занимался главным вопросом: закономерностями причинно-следственных построений в этом самом многомерном континууме…
– Как это? – недовольно спросил Вячик.
– Вот пример: ты бежишь по тропинке и запинаешься. Причина – камень на этой самой тропинке. Следствие – шишка на лбу. А может ли быть наоборот? Камень появляется оттого, что вскочила шишка?
– Не-а, – удивленно сказал Арбуз.
– «Не-а» – это в нашем привычном мире. Но при некоторых обстоятельствах случается, что причина и следствие не зависят друг от друга. Или того интереснее – они меняются местами.
– Это как бы мне ни с того ни с сего ставят «пару» в дневник. А потом выясняется, что я и правда ничего не знаю, хотя и учил. Так? – сообразил Вячик.
– Ну… приблизительно так, – неохотно сказал Демид. – Хотя пример, конечно, с натяжкой…
– Кофе хотите, философы? – спросила Маргарита. – Только сахару не осталось…
И мы стали пить кофе без сахара.
Перед Новым годом состоялась премьера «Огнива». Мы разрисовали и расклеили на заборах афиши. И у себя в школе продали немало билетов (совсем, кстати, недорогих). В маленьком зрительном зале собрались в основном ребята из соседних кварталов.
Все получилось так здорово!
В конце спектакля Николка (с петушиными крылышками на зеленых лямках) стрелой из своего лука пульнул в злую колдунью и выбил из ее руки волшебное огниво. Зрители радовались вовсю! Ведьма обиженно голосила, что это нечестно: амуры, мол, должны стрелять только ради любви, а не ради борьбы со злым колдовством. Солдат посадил Николку на плечо, а ведьме и двум посрамленным генералам объяснил:
– Любовь это не только поцелуи и охи-ахи. Это еще когда хороших людей защищают от зла. Так что шагом марш отсюда…
После этого ведьма со стуком и пылью провалилась в люк под сценой, а солдат надел волшебные колечки Поэту – автору этой сказки и королевской судомойке – невесте Поэта.
На этот спектакль Демид пригласил знакомого оператора из местной телекомпании «Инф». Вечером отрывок из «Огнива» показывали в «Городской телехронике». И короткую беседу с Демидом. Я записал эту передачу на ту же кассету, где «Остров сокровищ» и «Песня про аистенка»…
Елку принес отец. Большую, до потолка. Свежую и пушистую. Такими елками торговала их фирма. Поставили елку в комнате родителей – самой большой.
Я, пока развешивал шары и лампочки, исколол руки, но это было даже приятно. Такой праздничный зуд…
Бабушка помогала мне. И между прочим сказала:
– Вчера я была у Стоковых. Ивка передает тебе привет.
Меня крепко скребанула совесть: ведь я так ни разу больше не собрался к Ивке. И на кладбище с бабушкой не съездил.
– А Сонечка все время играет твоим паровозиком…
– Ба-а! Ну, знаю, знаю, что я скотина!
– Господь с тобой! Я же ничего такого не говорю. Ты же болел, а потом контрольные эти в школе… Ты только вот что…
– Что?
– Не ссорься больше с отцом. Хоть на праздниках…
Это потому, что я недавно опять с ним «поцапался».
Отец узнал, что за полугодие у меня больше чем за половину предметов тройки, и сказал в пространство:
– Эх, тройка, птица-тройка, и кто тебя выдумал…
– А зато по русскому и по немецкому пятерки. И английский я сдал за две четверти. Сверх программы!
Отец сделал удивленное лицо.
– А что ты так болезненно реагируешь? Нельзя процитировать Гоголя? – Он хмыкнул и пожал плечами. И это хмыканье показалось мне до того обидным! Я выскочил из-за стола и заперся в своей комнате.
Мама говорила, что мы не ладим, потому что из нас обоих «так и прет этакая мальчишечья нетерпимость». А может, нетерпимость «перла» именно потому, что мы ссорились? Где тут причина, где следствие? Разобраться мог бы, наверно, только Федя Полянцев, но он ушел по Дороге…
Перед самым новогодним праздником я поклялся себе, что буду в разговорах с отцом сдерживаться. И отец был ласковый. Незадолго до двенадцати часов позвал к себе, обнял, поцеловал в макушку и подарил книгу «Энциклопедия для мальчиков». А я отдал ему своего деревянного гнома…
Потом мы все дарили друг другу подарки у новогоднего стола (мы накрыли его на кухне, а в открытую дверь была видна елка с огоньками). За окном опять висела почти полная луна, а на стекле мерцали изломы ледяных узоров.
Мы зажгли на столе свечи. Мама сказала, что пора попрощаться со старым годом. Проводить его без жалоб на судьбу. Что было, то было…
– Подождите, – сказал папа. – Давайте сперва за тех, кого в этом году не стало…
Мы замолчали. «Митя… И еще сколько таких, как Митя… и малыши, погибшие от гранаты. И еще сколько таких малышей…» Озм опять придвинулся вплотную. Я плотно сжал губы.
– А тех, кто сбил Виктора Петровича, так и не нашли? – тихо спросила бабушка. Виктор Петрович был папин товарищ, они вместе работали еще в авиации, а потом в «Альбатросе». В феврале его сбила неизвестная машина. Все говорили, что нарочно. Не пошел он на контакт с какой-то крутой группировкой.
– Жди, найдут они, – сказал отец, и лицо у него затвердело. – Самих себя пришлось бы находить. – Он был уверен, что те гады были связаны с гадами, засевшими в милиции. Мама за отца боялась. И я…
– Ну, давайте, – сказал папа. – Не чокаясь…
Мне дали пригубить горьковатого вина под названием «Глория». Оно пахло полынью.
…Ну, а потом стало веселее. Мы ели пельмени и салаты, рассказывали смешные истории и смотрели старое кино «Карнавальная ночь».
Озм отступил.
Только один раз в настроении случился сбой. Папа сказал:
– А помните, какой в прошлые такие праздники был трезвон? Все поздравляли…
Бабушка поджала губы. Мама глянула на отца с упреком. Дело в том, что отец не раз уже намекал: есть частная фирма, которая ставит телефоны без очереди. И если бы не держаться за «этот музейный экспонат с гирями», денег хватило бы в самый раз. Бабушка делала вид, что просто не слышит таких слов.
Напряженное молчание разбил треск за окном. Над крышами взлетали разноцветные ракеты – кто-то устроил салют. Мама и отец подошли к окну. Ракеты падали и гасли в снегу.
Я оглянулся на бабушку. Она украдкой взяла рюмку с «Глорией» и кусок пирога. Пошла к двери. Ясное дело – для Квасилия угощение.
На меня никто не смотрел. Тогда я тоже притянул к себе рюмку. «Леша, с новым годом…» – и представил заснеженный город Калугу. Город, в котором живет мой брат.
Ведь в самом же деле брат, хотя и не виделись ни разу…
МИТЯ СТОКОВ И ДРУГИЕ
В дни каникул театр Демида показал «Огниво» еще три раза…
Правду говорил Демид, что в труппе у него все – таланты. Чем иначе объяснить, что зрители на каждом спектакле так отчаянно переживали и хлопали? Ведь, кроме самих актеров, ничего там не было особенного.
Маленький низкий зал с убогими стульями. Вместо люстр – голые лампочки. Вместо прожекторов – маленькие фотоосветители. Даже занавеса не было. Декорации менялись на глазах у зрителей, а иногда и с их помощью. А уж с нашей-то помощью – обязательно. Мы были как бы и зрители, и в то же время «ассистенты режиссера».
