Князьки мира сего - Елена Кочергина

Пётр кивнул.

— Вообще-то вас должны были взять на следующий день после вашего побега, но у нас в управлении последнее время творятся какие-то странные вещи. Не буду вдаваться в подробности, но люди стали вести себя неадекватно. Про ваше дело забывают, вас как будто не видят. Я думаю, вы в курсе, почему это так?

— Возможно.

— Так я и предполагал. Итак, как я вас вычислил? Как и для моих коллег, этот адрес, где мы сейчас с вами находимся, был для меня невидим. Я рассказал об этом своему другу, с которым познакомился двенадцатого сентября сего года. И знаете, что он мне сообщил вчера вечером? Что видел вас у одной продуктовой палатки. Я решил там подежурить, и, как видите, дежурство оказалось весьма успешным. Чутьё у вас очень хорошее. Но должен вас огорчить, оторваться вы пытались весьма неумело.

«Значит, во второй раз загривок всё-таки подвёл! — подумал Пётр. — Вот дурак! Хотел же идти другим путём! Впал в эйфорию и пошёл мимо этой долбанной палатки!»

— Не расстраивайтесь, всё к лучшему, — сказал майор. — Я здесь, потому что боюсь, что вы натворите ещё каких-нибудь бед. Позволите дать вам совет? Посоветуйтесь с мыслящим человеком. Мне кажется, вы такого человека знаете, у него и фамилия соответствующая.

— А этот человек на свободе? — спросил Иваненко.

— А кто его удержит в заключении? Несколько лет назад Анатолий Сергеевич уболтал одного из наших лучших следователей, и тот вышел в отставку. С тех пор профе́ссора поместили в специальный список «неприкосновенных». Считается, что государству будет меньше вреда, если таких граждан не трогать… Так вот, я прошу вас, дорогой Пётр Исаакович: не принимайте необдуманных и скоропалительных решений, у вас есть к этому склонность. Поговорите с профессором. А больше я вам пока ничего не скажу. Вот, кстати, я принёс вам ваш паспорт. Учитывая сложившиеся обстоятельства, вряд ли кто-то из наших сотрудников обнаружит его отсутствие.

Майор положил на стол паспорт, встал и вышел в прихожую.

— Не прощаюсь, — сказал он, крепко пожимая Петру руку. — Надеюсь в скором времени ещё с вами увидеться.

Майор поклонился Светлане и, развернувшись на каблуках, вышел на лестничную клетку.

— Скажите, как ваша фамилия? — спросил Пётр вдогонку.

— Степанов, — ответил майор через плечо и зашагал к лифту.

— Странно всё это, странно, — рассуждала Света. — Тебе пришельцы помогают. Это очень плохо. Не следовало бы принимать от них помощь. С другой стороны, может, в этом особый Промысел Божий?

— А мне уже всё равно, кто мне помогает. Я что-то как будто немножко запутался. Пусть будет Мыслетворцев, запутаннее уже не будет. У тебя есть его телефон?

— Есть.

— Ну и позвони ему сама, пригласи. У меня будет теперь здесь приёмная. Пусть приходят майоры, отцы Антонии, Мыслетворцевы…

— Серьёзно? Отца Антония тоже позвать?

— Не всех сразу. По одному.

Мыслетворцев сказал, что приедет часа через полтора. Света убрала квартиру и отдыхала в кресле. Иваненко ходил из угла в угол.

— Значит, ты за эти годы ни с кем не встречалась?

— Нет.

— А расскажи мне, Свет, каково это — быть женщиной?

— Тяжело это, Петь. На нас ответственности больше. Вы, мужики, отвечаете за технику, за деньги, за порядок, за безопасность. А мы отвечаем за воспитание, за душевное спокойствие, за красоту, за любовь. Чувствуешь разницу?

— Слушай, Свет, мне надо во что бы то ни стало найти эту Ольгу, мужа которой я случайно застрелил. Она может знать, где лидер секты. Или наоборот: найти руководителя, а от него узнать, где Ольга. Хотя, скорее всего, они в одном и том же месте.

— По-моему, тебя малость зациклило.

— Есть такое дело. Но лучший способ расциклиться — удовлетворить свою потребность.

— Не уверена. Я думаю, что сильный человек рождается именно в борьбе со своими потребностями. Которые к тому же обычно ему кем-то навязываются.

— Я тоже много размышлял об аскезе, — сказал Иваненко минуту спустя. — И пришёл к выводу, что все аскеты тешут своё тщеславие. Аскеза — самоограничение напоказ.

— А те, кто аскетствует не напоказ?

— Ищут похвалы в будущем. Всё равно рано или поздно про их «подвиги» все узнают. Ваши христианские аскеты сами признаю́тся, что делают это ради награды на небесах. А те, кто не верит в личное бессмертие, могут верить в посмертную славу, хотя, на мой взгляд, это — бред сивой кобылы: кому будет нужна твоя посмертная слава, если тебя уже не будет?

— То есть ты считаешь, что у аскета может быть только один мотив — показать, насколько он круче других, на какие вещи способен?

— Если он, конечно, не мазохист, то да.

— Эх, Петенька, как же ты заблуждаешься! Фиговый ты философ — видишь мир слишком упрощённо для философа. Человек может изнурять своё тело как раз затем, чтобы избавиться от навязанных ему потребностей, потому что ему противно, что не ОН ЖИВЁТ, а ЕГО ЖИВУТ. А также он может заниматься аскезой из любви…

— Так, давай уточним, ты сказала, что человек может издеваться над собой из любви к кому-то? Я правильно понял? «Он так любил, что шкуру с себя готов был содрать ради своей любимой!»

— Не ёрничай! Чего тебя в этом смущает? Влюблённые действительно способны на любые подвиги, и чем выше объект их любви, тем бо́льшие подвиги они могут совершить.

— Понимаю, к чему ты клонишь. Безумство любви, и всё такое. Может, это действительно неплохо. Но извини, так уж вышло: ты доказала, что Бог не любит тех, кто готов ради него на подвиги любви. Какая искренне любящая девушка будет требовать, чтобы её любимый носил вериги, изнурял себя до изнеможения физическим трудом, неделями ничего не жрал и делал Бог знает чего ещё?

— А если девушка полюбит алкоголика? И ему придётся носить вериги и поститься, чтобы бросить пить, иначе он через год окажется в гробу? Об этом, Петенька, ты не подумал? Подвижники изнуряют себя, чтобы побороть в себе губительные страсти, которые могут навсегда разлучить их с объектом их любви!

— Ну вот, ты сама опустила своих подвижников, приравняла их к алкоголикам. Получается, что в подвижники идут худшие из людей? Или они такие же «плохие», как и все на Земле? В этом случае, как подсказывает мне логика, лишь они попадают в рай, и соединиться с «объектом своей любви» человек может, только став подвижником.

— Как же с тобой тяжело! Они — не худшие из людей, они любят Бо́га больше других! Это же просто как дважды два! А попасть в рай действительно можно, только став подвижником. Но для этого не обязательно уходить в монастырь. Достаточно просто ежедневно, последовательно и планомерно бороться со своими страстями, с желаниями, приходящими извне. Это и есть подвижничество!

— Ладно, у меня уже мозги закипели! А мне ещё с Мыслетворцевым… — Раздался звонок в дверь. — Вот, кстати, и он.

Глава 7

Доктрина профессора Мыслетворцева

Мыслетворцев почему-то очень обрадовался вегетарианскому столу, подзакусил, галантно беседуя со Светланой и не обращая внимания на Иваненко, а потом выгнал Свету из кухни, затворил дверь и уставился на Петра, сложив руки на коленях.

— Что ж, батенька, я не священник, поэтому можете всё рассказать мне как другу.

И Пётр рассказал. Ему надоело скрытничать, врать. Он выложил профессору всё до мельчайших подробностей, начиная с того дня, когда обнаружил мёртвого пришельца.

— Первое, что я заметил: у вас, батенька, потрясающая сопротивляемость к воздействию чужой воли, — сказал Мыслетворцев, когда Пётр закончил свой рассказ. — Жили б мы в монастыре, я бы голосовал, чтобы избрать вас настоятелем. Я имею в виду настоящий монастырь, а не игрушечный — такой, где настоятеля избирает братия, а не назначают сверху… И вторая деталь, на которую я обратил внимание — мясо! Призна́юсь вам по секрету: у меня та же проблема, если это можно назвать проблемой — с недавнего времени не могу принимать его даже в малых дозах. Вашими стараниями и Светлана мясное есть перестала. Не удивлюсь, если то же самое происходит с вашим другом Вадимом и вашей почтенной матушкой. Похоже, нас к чему-то готовят, укрепляют наши душевные и телесные силы постом тогда, когда церковного поста нет. Это неоднократно бывало с русскими войсками перед ответственной кампанией, но солдаты и офицеры постились осознанно, нас же, немощных, принуждают чуть ли не силой. Но теперь, батенька, мы тоже осознали, что надо попоститься, и давить на нас больше не будут. Это означает, что физических и психологических барьеров к мясоедению больше нет, и придётся прилагать волевые усилия, чтобы не есть мясное. Сами делайте выводы из вышесказанного мною, а я собираюсь вам сейчас изложить свою доктрину, свой «символ веры», так сказать. Готовы?

Пётр попытался отмазаться усталостью, но Мыслетворцев вскочил, сварил крепкий кофе по какой-то своей рецептуре и всучил чашку Иваненко. Проделал он всё это быстро и ловко, ни капли не запачкав свой безупречный костюм.