Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами - Натали Земон Дэвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношения между крестным отцом и крестником продолжались в течение следующих лет. В 1525 году, теперь уже в резиденции кардинала в Витербо, Йуханна ал-Асад пересмотрел и прокомментировал арабский текст и латинский перевод Корана, которые Эгидио привез из Испании, разъясняя непонятные фрагменты «[своему] достопочтенному господину» и исправляя ошибки в переводе[182].
Эгидио да Витербо также был активным членом гуманистических кругов Рима эпохи Возрождения, и по крайней мере три человека в этих кругах сочли бы для себя полезным поговорить с североафриканским наставником кардинала в арабском языке[183]. Анджело Колоччи председательствовал в одном из таких кружков, собиравшемся у него на вилле. Эрудит и папский секретарь, Колоччи, вероятно, мог заинтересоваться знакомством с хорошо осведомленным человеком, способным рассказать о применении арабских цифр как для вычисления, так и в качестве символов, а также об арабской системе мер и весов. Надеясь однажды написать солидный том о древних и современных мерах и весах как о ключе к божественному мироустройству, Колоччи жадно слушал бы Джованни Леоне, объясняющего (как впоследствии он сделает в своем труде), каким образом определяют в Африке расстояние между разными пунктами и как используются цифры в арабских оккультных науках. Североафриканец должен был отметить, что унция имеет одинаковый вес в Италии и в странах Магриба, но если в итальянской либре шестнадцать унций, то марокканский ратл составляет восемнадцать унций. На связь между этими двоими любителями метрологии указывает рукопись в библиотеке Колоччи «Жизнеописания арабов» («Vite de arabi») – по всей вероятности, экземпляр биографического словаря Джованни Леоне, о котором мы услышим позже[184].
Пьерио Валериано, поэт и мифограф, с удовольствием обсудил бы с Джованни Леоне символику животных, поскольку составлял в то время свой латинский труд «Hieroglyphica» со множеством отсылок к древнеегипетским традиционным знаниям и верованиям. У этих людей было много общего: Валериано тоже являлся «слугой» семьи Медичи, так как состоял секретарем кардинала Джулио де Медичи, нотариусом у Льва X, а в дальнейшем наставником папских племянников Ипполито и Алессандро де Медичи. Он также получил открытую поддержку от Эгидио да Витербо за свои первые исследования. В благодарность за такое покровительство Валериано посвятил главу об аисте кардиналу Эгидио. Отвечая Валериано в письме от апреля 1525 года, Эгидио противопоставил осуществленную мифографом реконструкцию древней мудрости и священных таинств египтян недавнему «демоническому» разрушению памятников и древних зданий Египта Селимом, «принцем турок»[185]. При этом Эгидио вполне мог представлять себе картины этих событий со слов их очевидца Джованни Леоне.
Валериано прежде всего искал значения аллегорий, связанные с животными, и часто цитировал Плиния Старшего в поддержку своих толкований. Североафриканский факих в большинстве своих работ, скорее, описывал поведение животных, способы их ловли, вкус их мяса и находил, что у Плиния, известного в арабской традиции, много мелких ошибок, когда речь идет об Африке. Несмотря на все различия, отголоски бесед между этими двоими людьми обнаруживают себя. Так, размышляя о бесстыдстве, Валериано сравнил обезьян-самцов, демонстрирующих свои срамные части, с мужчинами, которые делают то же самое «сегодня, среди египтян, поблизости от Нила, и среди мавров и турок, где… их очень почитают, верят, что они наделены исключительной невинностью и простотой, и где считается благочестивым делом собирать для них деньги». Его источником здесь, несомненно, был Джованни Леоне, писавший в своих трудах, что он видел на улицах Феса, Туниса и Каира «мошенников», которые ходят обнаженными, «демонстрируя свой срам», и даже публично занимаются сексом с женщинами, но оболваненные зрители все равно считают их святыми[186].
У историка Паоло Джовио тоже были разные животрепещущие вопросы к Джованни Леоне. В то время врач Джулио де Медичи, Джовио остался в числе его приближенных и после того, как в 1523 году кардинал стал папой Климентом VII и уже начал составлять «Истории его времени». Подобно написанным Джовио «Комментариям к делам турок», «Жизни Льва X» и «Панегирикам» – биографиям знаменитых людей, «Истории» появились в печати только много лет спустя. Но Джовио усердно собирал свидетельства, в том числе о недавней войне султана Селима I против персидского шаха Исмаила I Сефеви и о его завоевании мамлюкского Египта. Турки – враги христиан, и тем важнее, чтобы историк, пишущий о них, был хорошо осведомлен. Джовио расспрашивал купцов и путешественников, вытянул все, что мог, из Альвизи Мочениго – венецианского посла, ездившего с миссией «дружбы и мира» к Селиму, когда тот находился в Каире в 1517 году[187].
Когда бывший дипломат из Феса появился на римской сцене как слуга Эгидио да Витербо, Джовио, должно быть, ухватился за возможность расспросить его. Можно представить себе, как он засыпал североафриканца вопросами о людях: о побежденном султане Кансухе ал-Гаури, о торжествующем Селиме, о корсаре Арудже Барбаросса, и это лишь некоторые из будущих героев исторического сочинения Джовио, с кем Йуханна ал-Асад имел прямой контакт[188].
В таком разговоре с Джовио крещеному мусульманину, наверно, приходилось осторожнее выбирать слова, чем в беседе с мифографом Валериано. Султан Селим I умер от чумы в сентябре 1520 году, и ему наследовал его сын Сулейман I Великолепный. Христианские правители на мгновение обрадовались, полагая, как выразился Джовио, что «свирепый лев оставил преемником кроткого ягненка». Но взятие Белграда турецкой армией в 1521 году и захват Родоса турецким флотом и сухопутными войсками в 1522 году быстро вывели их из заблуждения. Йуханна ал-Асад, вероятно, встретил эту новость с несколько иными чувствами, чем Джовио. Помимо всего прочего, будучи пленником пиратов, он был доставлен на Родос во время плавания, приведшего его в Рим, и, должно быть, уклончиво отвечал на его вопросы. Написанные впоследствии Джовио портреты Селима подчеркивали его свирепость и жестокость: «за восемь лет правления он пролил больше крови, чем Сулейман за тридцать», – но он учитывал также сообщения о его величии, искусстве военачальника, стараниях править справедливо. Что касается мамлюкских султанов, то Джовио интересовался гаремными интригами, связанными с престолонаследием. Система избрания преемника, по его мнению, напоминала выборы папы римского коллегией кардиналов. Он хотел услышать не только о Кансухе ал-Гаури, но и о его предшественнике и бывшем хозяине, великом Каит-бее. Знал ли Джованни Леоне, что Каит-бей подарил жирафа Лоренцо де Медичи и свирепого тигра – Джангалеаццо Сфорца? Он мог видеть прекрасное изображение этого
