Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами - Натали Земон Дэвис

X знал их обоих – а Матино побывал в Риме в связи с изданием и представлением своей книги папе в 1521 году, – но и Альберто Пио довелось использовать один из переводов Мантино, а Эгидио да Витербо, хоть и не был согласен с еврейским ученым насчет ценности Аверроэса, считал его одним из «самых сведущих в древнееврейском языке» людей в Италии[220].

Йуханна ал-Асад, по-видимому, обрадовался приглашению составить арабско-еврейско-латинский словарь вместе с Якобом бен Самуэлем. Переводческая практика долгое время была одним из его занятий в качестве дипломата, а также частью его повседневной жизни в Италии. Словарь должен был приобщить его к традициям научного перевода на арабский язык: они существовали во времена Аббасидского халифата в Багдаде IX века, когда переводили с греческого, о чем он писал с одобрением, а также, как он утверждал, с латыни в Кордовском халифате в X веке. Он вспоминал «с восхищением, какое множество сочинений видел переведенными с латыни [на арабский язык], сочинений, которых уже не найти нигде [в Европе] на латыни»[221].

Участие в составлении межъязыкового словаря было бы для него увлекательным предприятием. В средневековой Испании христиане создали несколько арабско-латинских и арабско-испанских словарей, как, предположительно, и жившие там евреи составляли арабско-ивритские словари, но Мантино должен был бы сказать своему арабоязычному коллеге, какой редкостью были тогда такие рукописи в Италии[222]. Йуханна ал-Асад хорошо знал о существовании в странах ислама многовековой традиция создания трудов по арабской лексикографии – в сущности, он как раз тогда знакомил Мантино с ал-Халилем ибн Ахмадом ал-Фарахиди, основавшим этот жанр в VIII веке. За то время, что он читал и странствовал, ему на глаза мог попасться также и арабско-персидский или арабско-турецкий словарь или список слов. Но вряд ли он когда-либо видел рукопись арабско-латинского или арабско-ивритско-латинского словаря[223].

Получившаяся в результате рукопись представляет большой интерес, невзирая на то, что она не завершена. Йуханна ал-Асад написал все арабские колонки полностью: около 5500 слов – небольшое количество по сравнению с 60 тысячами слов в «Камусе», часто копируемом арабском словаре столетней давности, – но и оно требовало от неопытного составителя многих размышлений о том, что следует включить в словарь. Семантический охват значителен: предметы повседневности, институты, виды деятельности, глаголы действия, понятия, термины родства, названия животных и многое другое. Буквы были тщательно выписаны для удобства распознавания, арабские слова расположены в алфавитном порядке по начальной букве (не всегда по корню), а затем по порядку последующих букв. Это была не единственная система, принятая в арабских словарях, – например, в «Камусе» слова располагались по рифме, то есть по конечному звуку, – но Йуханна ал-Асад выбрал систему, лучше всего знакомую европейцам, следуя при этом особому порядку алфавита, который применялся в его время в Магрибе[224].

Йуханна ал-Асад завершает рукопись арабским колофоном, подписанным обоими его именами, христианским и арабо-мусульманским. А вот колонки на иврите и на латыни обрываются рано: в словаре всего 170 словарных статей на иврите, написанных Мантино, и 438 записей на латыни, примерно половина из которых сделана Мантино, а остальные позднее другой рукой[225]. Я предполагаю, что Йуханну ал-Асада внезапно отозвали обратно в Рим – он подписал колофон в конце января 1524 года, – а принц Давид Рувимлянин прибыл в Рим в феврале, – и тогда у Мантино опустились руки, или он недостаточно знал арабский, чтобы продолжать. Тем не менее учтиво составленный колофон свидетельствует о хорошем настроении, с которым Йуханна ал-Асад выполнял свою часть работы для «учителя и умелого врача Якуба ибн Шамуна [так передано имя Самуил], достойного доверия израильтянина, да сохранит его Бог в своей милости». Их словарь резко отличается от печатного испанско-арабского словаря, полностью набранного латиницей, составленного Педро де Алькала в 1505 году и посвященного первому архиепископу Гранады. Словарь Педро, вместе с его учебником арабской грамматики, призван был способствовать обращению тех, кто верил в «дьявольские заблуждения и ереси проклятых „Магома“»[226]. А «заслуживающий доверия израильтянин» использовал бы словарь Йуханны ал-Асада для других целей – скажем, чтобы попытаться прочитать арабскую рукопись, если она попадет к нему в руки.

Есть и другие признаки обмена мыслями между этими двоими людьми. Оба интересовались великим персидским врачом и философом Авиценной или Ибн Синой. Йуханна ал-Асад писал о нем как о раисе – «главе», или «предводителе», всех врачей и жаловался на латинских переводчиков, которые, «не зная грамматики арабского языка, не понимали его имен нарицательных». Мантино через несколько лет будет говорить об Авиценне точно так же – как о «первом по известности среди арабов в искусстве медицины» – и отмечать его «склонность к идиоматическим арабским выражениям, которые не так легко понимать людям латинского происхождения». Переводы трудов Авиценны на латынь были полны ошибок, и Мантино поспособствует их исправлению, переведя часть медицинского «Канона» Авиценны с иврита[227].

В это время Мантино уже работал над латинским переводом «Восьми глав по этике» Моисея Бен Маймона (Маймонида) – этического трактата, опирающегося на Аристотеля и арабских философов, таких как ал-Фараби, а также на учения раввинов[228]. Йуханне ал-Асаду вскоре предстояло показать Моисея бен Маймона как великого еврейского врача, философа и богослова и составить рассказ – или, что более вероятно, почерпнуть его из какой-то смеси арабских и еврейских преданий – о Маймониде как ученике, а затем друге Аверроэса. Обвиненный в ереси в конце своей карьеры, как писал Йуханна ал-Асад, Аверроэс получил приказ альмохадского халифа ал-Мансура удалиться и жить с евреями Кордовы. После того как кордовские мальчишки забросали его камнями, когда он читал проповедь в мечети, Аверроэс бежал в Фес, где тогда укрывался его ученик Маймонид. Тот, опасаясь, что его станут допрашивать (поскольку они связаны друг с другом) и заставят открыть местопребывание Аверроэса, предпочел бежать со своей семьей и в конце концов добрался до Египта[229].

Современные нам ученые не обнаружили никакой личной связи между Маймонидом и Аверроэсом. Маймонид впервые упоминает Аверроэса только в 586/1190 году в письме из Каира. Он пишет, что недавно получил все книги Аверроэса об Аристотеле и нашел их «чрезвычайно правильными». Оба они страдали от преследований со стороны Альмохадов, но отец Маймонида перевез семью в Фес, а сам Маймонид уехал из этого города в Каир за несколько десятков лет до 590/1194 года, когда Аверроэс был на время отлучен от милости халифа ал-Мансура[230]. Тем не менее в мыслях этих двух философов, родившихся в Кордове с разницей в тридцать лет, так