Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами - Натали Земон Дэвис

Именно так и действовал бы ал-Хасан ал-Ваззан, сам в молодости работавший нотариусом, если бы создавал свои труды в Северной Африке. Такому выбору способствовали и его итальянские впечатления, ведь здесь такие авторы, как Боккаччо и Петрарка, собственной рукой писали свои произведения. Конечно, столь важные фигуры, как Альберто Пио, диктовали свои дипломатические послания. Занятый делами кардинал Эгидио диктовал некоторые из своих сочинений и проповедей секретарю, но и он сначала набрасывал некоторые основные мысли, исписывая многие страницы изящным почерком[260]. Менее высокопоставленные ученые мужи сами писали труды в часы, свободные от преподавания, от подготовки церковной корреспонденции или от лечения пациентов, а затем отдавали рукописи переписчикам для дальнейшего копирования, если они не шли прямо в типографию[261].

Поскольку характер итальянского языка рукописи «Космографии и географии» так близко совпадает с лингвистическим опытом Йуханны ал-Асада, очевидно, что он сам писал окончательный вариант сочинения, потратив столько времени, сколько было ему необходимо, чтобы вывести все это латиницей слева направо. Затем он отдал рукопись переписчику, который скопировал ее курсивным почерком, сохранив все особенности орфографии и украсив некоторые буквы декоративными росчерками[262]. В первой четверти рукописи обнаружено 27 мелких исправлений, большинство из которых сделаны рукой переписчика, а остальные, возможно (но не безусловно), рукой автора[263]. Однако Йуханна ал-Асад не потрудился внимательно просмотреть копию до конца. Если бы он это сделал, то заметил бы две впечатляющие ошибки переписчика ближе к концу рукописи (каждая из них находится в середине страницы, а значит, дело не в оплошности переплетчика): рассказ о конце пребывания ал-Ваззана в алжирском город Медеа, где он некоторое время служил кади, неуместным образом приставлен к описанию другого маленького городка неподалеку; а через несколько страниц, когда описываются события в Алжире, изложение внезапно переходит к двум другим городам, а затем снова возвращается к Алжиру посреди фразы[264]. Автор никогда не оставил бы этого неисправленным.

В изданной Рамузио книге об Африке все расставлено по порядку, и хотя издатель мог сделать это сам просто по смыслу, он почти наверняка руководствовался другой копией рукописи того человека, которого он называл Джованни Леоне Африкано. Йуханна ал-Асад, должно быть, заказал в 1526 году по крайней мере две копии своего сочинения[265]. Насколько я могу судить по совокупности свидетельств, две рукописи были очень схожи друг с другом за одним важным исключением: история соблазненной жены и доверчивого мужа присутствует в печатном издании Рамузио, но отсутствует в рукописи Национальной центральной библиотеки в Риме. (Мы рассмотрим эту историю подробнее в одной из следующих глав.)

Помимо этого, многочисленные изменения в печатном издании – использование более сложного литературного итальянского языка, небольшие купюры и дополнения, замена слов – практически все это работа Рамузио. Часто эти переделанные формулировки передают мысль автора, но некоторые из них изменяют заложенный им смысл и его самопрезентацию таким образом, который не совместим ни с арабо-мусульманскими представлениями, которые он вынес из Северной Африки, ни с теми взглядами и чувствами, которые развились у него за годы жизни в Италии[266].

Высокородный венецианец Джованни Баттиста Рамузио в прежние годы был послом во Франции и в других странах Европы, а также служил секретарем венецианского Сената и Совета. (Рамузио руководил допросами Давида Рувени, когда тот прибыл в Венецию в 1530 году, все еще выдавая себя за еврейского принца Хабора и надеясь «привести рассеянный еврейский народ назад в Землю обетованную». Рамузио поверил Давиду на слово, найдя его «очень сведущим в еврейском законе и науке, называемой Каббала». Надо полагать, он был ошеломлен, узнав впоследствии, что этот принц – самозванец[267].) Среди общегуманистических интересов Рамузио особой страстью была география и карты, и когда в последние годы жизни он обратился к публикации собранных им отчетов о различных путешествиях, рукопись Джованни Леоне об Африке заняла первое место[268]. После конфуза с разоблачением экзотического еврея из Аравии Рамузио, конечно же, не мог допустить, чтобы и этот захваченный в плен африканец произвел сомнительное впечатление на европейских читателей. Поэтому он соответственно отредактировал и переработал текст.

Итак, «Libro de la Cosmographia et Geographia de Affrica» является бесценным путеводителем. Тут и там изменения, которые вносил Рамузио или его сотрудники в процессе публикации книги, пока он печатал ее, покажут нам, под каким давлением Йуханна ал-Асад жил в Италии и каким образом европейские толкователи хотели переделать его.

***

«Космография и география Африки» разделена на девять «частей»: общее введение о географии, климате, обычаях, экономике и культуре; семь частей, каждая из которых посвящена описанию городов, деревень, гор и пустынь определенного региона Африки и людей, живущих там; заключение о реках, минералах, растениях, птицах и животных. Интересно, что в книге смешано несколько жанров, которые испокон веков ценились в исламских культурах.

География долгое время была центральным направлением, которое разрабатывали с различными целями и под разным углом зрения[269]. Влиятельный ал-Масуди (ум. 346/957), историк и географ с энциклопедическими интересами, в своем описании вышел далеко за рамки Дар ал-ислам[270], охватив множество типов земной поверхности, сведений о населяющих ее народах и об их прошлом. Он настаивал, что, наряду с критическим использованием известной информации и устных преданий, географу необходимо путешествовать, и упрекал ученых, которые никогда не видели мест, о которых писали. Что касается самого ал-Масуди, то он проехал от родного Багдада до Индии, ал-Андалуса и Занзибара. «Ко мне можно применить, – писал он, – слова поэта: „Он объездил мир во всех направлениях… в страны, столь отдаленные, что ни один караван никогда не заходил туда“»[271].

Несколько десятилетий спустя почти так же много путешествовал географ ал-Мукаддаси, отправляясь в путь из своего родного Иерусалима, – торговал, искал справки в библиотеках и встречался со всякими людьми, от ученых и суфиев до сказителей: «Я изучал налоги… Я пробовал воздух на вкус, я оценивал воду». Его труд «Лучшее разделение для познания климатов» имеет более узкий охват пространства и времени, чем работа ал-Масуди: он ограничен народами, языками и землями Дар ал-ислам, от ал-Андалуса до низовий долины Инда, причем Мукаддаси фиксирует, прежде всего, современное ему состояние описываемых объектов. Но его наблюдения богаты подробностями и свежи, а организация книги столь же ясна, как и обещает ее название[272].

Ал-Мукаддаси мало хорошего сказал о Фесе своего времени («грубые и невежественные люди, ученых мало, часты беспорядки»[273]), но зато следующие два столетия станут временем выдающихся географов, родившихся в западных землях ислама.