Воин - Дмитрий Колосов

— Пойми, я не могу передать это послание с кем-нибудь из мантинейцев или коринфян. Его должен отнести именно спартиат. Причем спартиат сильный и умелый в общении с копьем и мечом, так как путь опасен. Мне не найти лучшей кандидатуры, чем ты.

Слова царя польстили самолюбию Еврита, но он еще пытался сопротивляться.

— Но что скажут обо мне на апелле?

— Никто не посмеет обвинить царского посланца. А кроме того, это твой жребий. Я знаю, он невыносимо тяжел, но он твой. Так хочет судьба.

Леонид обнял юношу, сунул ему в руку скиталу и сказал:

— Иди.

И Еврит пошел. Вначале он держал путь вместе с другими эллинами, отпущенными по воле царя в родные земли, но каждый новый шаг давался ему все труднее и труднее. Словно невидимые цепкие, стебли обвивали ноги, препятствуя их движению… Вскоре спартиат отстал от своих попутчиков, а выйдя ко вторым воротам и вовсе остановился. У него не было больше сил продолжать это позорное бегство, оставляя товарищей, обрекших себя на добровольную смерть. Он страшился позора, страшился осуждения апеллы и молчаливого презрения матери, но более всего его терзала мысль о том, что друзья отказывают ему в праве быть равным им и умереть рядом с ними. Конечно же он молод и у него нет детей. Да что там детей, у него еще даже не было девушки. Конечно же справедливо, чтобы жизнь, испрошенная у мойр, была подарена именно ему. Но разве сможет он жить, зная о цене этого подарка; цене, равной жизни трехсот. Нет, Еврит не мог принять подобного дара. И он повернул назад. Он мчался что есть сил, опасаясь не успеть до рассвета. Он вбежал в ставший крохотным лагерь эллинов вместе с первыми лучами солнца.

Спартиаты были уже на ногах. Они смотрели на хмуро бредущего к царской палатке Еврита и во взорах их читалось одобрение, а Креофил даже поднял вверх сжатый кулак, приветствуя поступок своего товарища. Юноша подошел к палатке и робко тронул полог, затем, отважившись, отодвинул его и проник внутрь. Сидевший у узкого длинного сундучка Леонид резко вскинул голову.

— Я не могу, — выдавил Еврит, стараясь не глядеть в глаза Агиада. — Прости меня, царь. И делай со мной что хочешь.

— Напрасно, — сказал Леонид. Он внимательно посмотрел на юношу и вдруг широко улыбнулся. — Но я рад твоему возвращению. И, думаю, твоя мать радовалась бы вместе со мною.

Решив, что царь простил его и теперь следует отправляться готовиться к битве, Еврит потянулся к колеблющемуся от дуновений свежего ветерка пологу, однако Леонид остановил его.

— Не торопись уходить. Ты нужен мне.

Подняв с земли свой панцирь, царь подал его Евриту.

— Надень это.

Изумленный спартиат протестующе мотнул головой.

— Надень! — вновь приказал царь. — И возьми мой меч и щит. Мы одного роста и одинакового сложения. Мидяне примут тебя за царя Леонида. Я же хочу встретить смерть с тем оружием, с каким я впервые сразился с нею.

Еврит повиновался. С помощью Леонида он снял свои доспехи и облачился в дорогой с серебряной чеканкой царский панцирь. Тот был тяжелее обычного и слегка давил на плечи. Затем юноша водрузил на голову шлем, украшенный султаном из алых перьев. Леонид скрепил на его левом плече алый плащ. Такие плащи оденут сегодня все спартиаты. Кровь не видна на алом. Врагам не узреть ран лакедемонян.

— Не забудь меч и щит, — напомнил царь. Он придирчиво оглядел Еврита и остался доволен увиденным. — А теперь мой черед.

Леонид раскрыл таинственный ящик, за которым все эти дни постоянно присматривал илот, и извлек из него панцирь, шлем и меч. Панцирь был черного цвета, с очень выпуклой грудью и короткой юбкой, прикрывающей пах и верхнюю часть бедер. Невероятно, но Еврит не смог обнаружить на нем ни единого шва — словно сам Гефест высек этот доспех из целой глыбы горного гранита. Видимо панцирь был очень крепок. Всю его поверхность покрывало бесчисленное число вмятин — следов от ударов, но не один из них не смог пробить доспех насквозь. Шлем был изготовлен из точно такого же материала. Он был также без единого шва и не имел прорези для глаз. На ее месте была прозрачная серая пластинка. Последним был извлечен меч. Еврит узнал его.

— Это… Это же меч мудреца!

Царь, к тому времени уже надевший панцирь и шлем, глухо хмыкнул через непроницаемую мембрану.

— Нет, это мой меч. Меч мудреца — его брат.

Леонид взял клинок в правую руку и со свистом рассек им воздух.

— Вот теперь я готов поспорить с тобой, старуха! — Царь отдернул полог шатра, но не вышел, а повернулся к Евриту.

— И все же ты напрасно вернулся!

Над морем всходило солнце. Солнце последнего дня лета.

Эпитома десятая. Отцы и дети. Загрей

О Персефония — дева, не можешь ты брака избегнуть:

Замуж тебя выдают — и справляешь ты свадьбу с драконом,

Ибо, лицо изменив, сам Зевс, в переменах искусный,

Мужем проник, извиваясь как змей по любовному следу.

В самые недра девичьей пещеры, окутанной мраком…

Дева Загрея родит, рогатое чадо: свободно

К Зевсу небесному трону восходит младенец, ручонкой

Молнию бога берет, и подъемлет он, новорожденный,

Детской ладонью своей, как легчайшее бремя, перуны.

Няньки с визгом разбегались прочь и спешили пожаловаться отцу.

— Он превратился в медведя! Он превратился в леопарда! А затем в огромного змея! — хором восклицали они, дрожа от страха.

Зевс прогнал их прочь и, усевшись в резное кресло, задумался.

Мальчишка рос не по дням, а по часам, становился все красивее и смышленей. Он обучился трудному искусству оборотничества и уже мог повелевать стихиями. От него исходило какое-то необъяснимое тепло, толкающее мозг хмельными молниями. А еще он недолюбливал Зевса, словно тот не был его отцом.

Р-р-р-а-а-у!!!

Дикий рев, раздавшийся над ухом, буквально вытолкнул Зевса из мягких объятий трона. Обычно подсознание подсказывало ему о приближающейся опасности, но на этот раз оно почему-то промолчало. Преисполненный смятения Зевс отскочил на несколько шагов, выхватил из чехла перун и лишь тогда обернулся.

За креслом стоял невесть как пробравшийся в тронную залу дракон. Глаза его сверкали, а из пасти валил черный дым. В первое мгновение Громовержец подумал, что это очередная злобная шутка мамаши Геи. Но в грозном облике дракона было что-то неправдоподобное, наигранно-злобное. Словно некий шутник надел маску-страшилку. Зевс поднял перун, и в тот же миг дракон съежился, полетели искры и все исчезло в облаке дыма. Когда пепельные клубы чуть рассеялись, послышался звонкий смех. Зевс увидел, что в бархатной раковине его трона удобно устроился дивной красоты мальчик. На вид ему можно было дать лет двенадцать, на самом деле ему было всего три года. Прелестное юное лицо с не по-детски уверенным ртом обрамляли русые кудри, а в голубых глазах играли искорки смеха. Мальчик весело хохотал, показывая ровные белые зубы.