Путь Базилио - Михаил Харитонов

Базилио утвердительно муркнул. Он не очень понимал, о какой смене идёт речь, но сейчас он работал на приём.

— А вы любознательны, — констатировал утконос. — Это хорошо, это хорошо… Ну слушайте, только не перебивайте. Прошивка — это, собственно, работа секвенсора по синтезу векторов. Вектора, разумеется, могут нести нуклеотидные цепочки. Исторически с этого и начинали. Но вообще-то основная часть векторного выхода служит вовсе не для внедрения новых генов. Девяноста процентов работы оператора — это метилирование де-эн-ка, которое регулирует экспрессию генов основы. Доступно?

Баз снова кивнул. Про себя отметив, что зебу благополучно отключился и спит на столе, положив мохнатую голову между миской, наполненной сечкой, и блюдечком с солью — сероватой, минерализированной.

— Это ещё дохомокостные учёные выяснили, — продолжал утконос лекторским тоном, — даже при работе с дикими основами метилирование позволяет радикально менять фенотип без привнесения новых генов. Можно даже полностью имитировать то или иное животное, не привнося его генов как таковых. Или, скажем, отрастить дополнителные конечности — классическая задача на метилирование…

Кот вспомнил хасины крылышки и вздохнул тихонечко.

— Для всех без исключения выведенных и условно-диких существ с IIQ больше тридцати коэффициент метилирования никогда не опускается ниже пятидесяти процентов! — заявил утконос, повысив голос.

— Фока Евстафьевич, у меня вопросец, — вмешался сидящий поблизости опоссум в панамке, хлебавший куриную лапшу. — Вот вы всё упираете на метилирование. А как вы будете работать без настройки ДНК-триггеров, например? Или активации митохондрий? Или вот завивка хромосом…

— Какая чушь! — вспылил утконос. — Я говорил о принципах! Метилирование относится к базовым технологиям. К базовым! А всё, что вы тут перечисляли — это спецприёмы. Разницу осознаёте?

— Ни малейшей разницы не вижу, — нахально заявил опоссум, придвигая стул поближе. — Совершенно надуманное различие. Всё это просто разные приёмы химеризации.

— Опять вы за своё! — дёрнулся утконос, и до кота, наконец, дошло, что почтенный утконос с опоссумом — давние знакомые и столь же давние оппоненты. — Химерой можно считать только организм из генетически разнородных клеток! Манипуляции с генетической цепочкой не делают его химерой! Вы просто неграмотны, Демьян Демьянович!

— А вы к нам суровы, Ф-фока Евстаф-фьевич! — опоссум, произнося имя оппонента, дважды фыркнул. — Вот только забыли одно маленькое обстоятельство. В большинстве случаев разные ткани метилируются по-разному. А это значит, что цепочки разные, и мы имеем дело с химерой. Как правило — секториальной или периклинальной, — добавил он специальным обидным тоном.

— Цепочки изначально тождественны! — завёлся утконос. — Метилирование не делает организм химерой! По определению!

— Ах по определе-е-ению! — гуняво протянул опоссум. — Ну тады ой! Кто мы такие, чтобы против определе-е-ений! А всё-таки: ежели вы в разных тканях отключаете гены в разной последовательности, то де факто получаете разные цепочки! И как же это вы опишите генетическую карту такого организма?

— На макроязыке секвенсора — без проблем, — заявил утконос, нервно подрагивая клювом.

— Ага! — торжествующе распушился опоссум. — То есть вы рассуждаете как технарь-оператор! А не как учёный! Вам звание не жмёт?

— Извольте отвечать за свои слова! — утконос вытянул шею. — Вы, не имея за душой ни одного серьёзного результата, смеете мне тут…

— Фок» Евстафы-ыч! — позвали от входа. — Велено передать! Педрыщенко приехал, образцы привёз!

— Бегу! — закричал утконос. — Я вам этого не забуду, Демьян Демьяныч, — пообещал он опоссуму, вставая и вытряхивая из кармана жилетки какую-то мелочь.

— Да пожалуйста, сколько угодно, — презрительно заявил опоссум, за которым осталось последнее слово.

Спящий зебу пошевелил ушами и снова отрубился. Опоссум посмотрел на него, но будить не стал, а зачавкал лапшой.

Зебу тем временем приоткрыл один глаз и уставился на кота. Глаз был мутный, нечистый, с кровянкой.

— Пардоньте, уважаемый, — выговорил он с трудом, но чисто, — вы это… того?

— Того, — сказал кот. — И сего. Я со смены. Тут недавно.

— А-а, — понял зебу. — Со смены, значит… Чайком белым угостишь? Я завтра… послезавтра, — поправился он, — отдам. Душа просит. Я сегодня это… совсем того.

Кот сопоставил. «Чаёк» и «душа» как-то не вязались, как и тема угощения. Правда, словцо «белый» вносило некоторую ясность.

— А почём здесь? — наконец, задал он вопрос, который обычно прояснял ситуацию.

— Сорок поллитра, — вздохнул зебу. — На медицинском делают. Ну так чего? Угостишь?

Кот решил, что усталый и поддатый лаборант с пониженной бдительностью может рассказать что-нибудь ценное.

— Давай, что-ли, — кот достал соверен. — Пиво тут есть?

— Пиво тут рядом, в палатке, — обнадёжил зебу, глядя на соверен осмысленно и алчно. — Пять сольдо кружка. Пронесу.

— Тёмное? — уточнил кот.

— Найдём, — обнадёжил зебу. — Давай, ща сгоняю. Мне пройтись надо. Я того… это самое.

— Да уж вижу, — сказал кот, отдавая деньги.

Зебу появился минут через десять, с канистрой. Входная мышь глянула на него с крайним неодобрением, но пропустила. Похоже было, что здесь его знают давно и основательно.

Потолкавшись у прилавка, зебу получил железный чайник, а также два не очень чистых стакана. Всё это он каким-то образом донёс до котиного столика, взгромоздился на табурет и тут же присосался к носику. По выступившим слезам на воспалённых очах его можно было догадаться, что не чай он пьёт.

В чайнике и впрямь оказалась водка. Кот решил от неё дистанцироваться, зато пивасика хлебнул с удовольствием.

Зебу, выпив, стал разговорчивее. Баз, конечно, понимал, что эффект этот мимолётен — и скоро собеседник свалится. Поэтому Базилио решил не тормозить и завёл разговор о мерах безопасности в Институте.

Как ни странно, зебу активно подхватил тему. И вывалил на кота всякие нерадостные новости.

Оказывается, в последнее время — где-то c начала октября — начались устрожения режима. Число постов и проверочных пунктов увеличилось, а главное — охранники стали как не родные. Если раньше они смотрели на сотрудников без подозрения, ограничиваясь выборочным обнюхиванием, то теперь со всех требуют пропуска, разрешения и тому подобные документы. Кроме того, они взяли манеру совать нос в личные вещи.

Зебу всё это категорически не нравилось. Во-первых, он имел привычку тырить на рабочем месте всякие ништяки, в чём без стеснения и признался. В-вторых, его шеф — тот самый утконос — принципиально никаких документов с собой не носил, полагая, что его должны узнавать и привечать honoris causa[107]. Вчера вечером из-за подобной коллизии[108] почтенного Фоку Евстафьевича не пустили в препараторскую, из-за чего критически важный эксперимент задержался на четыре часа. И если дело дальше так пойдёт…[109] — тут зебу, наконец, cложил буйну голову на стол и дал храпака.