Мир без конца - Кен Фоллетт

Он рассмеялся.

— Вот это я в тебе и люблю. Ты честная.

Ширинг встал, взял ее за плечи, посмотрел в глаза, затем вдруг наклонился и поцеловал — в первый раз. Спали дважды и ни разу не целовались. Стало противно.

Она почувствовала его губы, и ее словно грубо изнасиловали. Ральф открыл рот, обдав ее запахом сыра, и Гвенда с отвращением отпрянула:

— Нет.

— Не забывай, чем ты рискуешь.

— Пожалуйста, не делай этого.

Лорд рассердился:

— Ну хватит, раздевайся.

— Пожалуйста, отпусти меня. — Граф хотел что-то сказать, но она повысила голос, не дав ему ответить. Стены тонкие, Фернхилл на кухне, конечно же, слышал ее мольбы, но ей было все равно. — Не заставляй меня, прошу тебя!

— Да плевать мне на твои просьбы! — крикнул Фитцджеральд. — Марш в постель!

— Пожалуйста, не надо!

Входная дверь распахнулась. Граф и его жертва одновременно повернулись и застыли. В двери появился Сэм. Он тоже замер.

— О Господи, нет! — простонала Гвенда.

Несчастная поняла, что произошло. Беспокоясь за мать, Сэм не послушался и украдкой пошел за ней. Видел, как она свернула с дороги и направилась в лес. Именно он и шевелил ветки, чему Гвенда не придала, однако, значения. Потом следил за ней до домика и, должно быть, стоял на улице, слушая крики. И дураку стало бы ясно, что Ральф собирался изнасиловать мать, хотя, быстро вспомнив разговор, Гвенда поняла, что тайну никто не упоминал. Она не раскрыта — пока.

Сэм вытащил меч и бросился на Ширинга. Тот вскочил, успев выхватить свой и отразить удар. Сын пытался убить отца. Сэм в страшной опасности. Он сражался с закаленным в боях рыцарем. Ральф крикнул:

— Алан!

И тут Гвенда сообразила, что сорвиголова схватился не с одним, а с двумя опытными воинами. Мигом перенеслась через комнату и, прижавшись к стене у двери на кухню, вытащила нож. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Алан. Не видя Гвенды, подручный графа смотрел на мужчин, пытаясь понять, что происходит. Опять взметнулся меч Сэма, целивший Ральфу в шею, и вновь Ширинг отбил удар.

Фернхилл наконец сообразил, что господин в опасности. Потянувшись к мечу, рыцарь сделал шаг вперед, и в этот момент Гвенда со всей крестьянской силы ударила его длинным ножом в спину, снизу вверх пронзая мышцы, почки, желудок, легкие и надеясь добраться до сердца. Десятидюймовое остро наточенное лезвие легко вошло в тело, но Алан умер не сразу.

Раненый зарычал от боли, затем резко затих, шатаясь, развернулся и притянул к себе Гвенду, прихватив ее сгибом локтя. Она ударила еще раз, на сей раз в живот, так же вверх, целясь в жизненно важные органы. Изо рта Алана потекла кровь. Он обмяк и опустил руки. Секунду рыцарь словно не мог поверить, что его жизнь окончила презренная маленькая женщина, затем закрыл глаза и рухнул на пол.

Гвенда посмотрела на Сэма и Ральфа. Первый наносил, второй отражал удары. Ширинг отчаянно защищался, но не атаковал. Он боялся убить сына. Сэма, который не знал, что сражается с отцом, ничто не удерживало, и он давил на противника. Гвенда понимала, что долго это продолжаться не может. Рано или поздно соперники непременно поранят друг друга, и тогда начнется борьба не на жизнь, а на смерть. Выставив нож, она искала возможности ударить Ральфа.

— Подожди. — Ширинг поднял левую руку, но разгневанного Сэма это не остановило. Фитцджеральд отразил его удар и повторил: — Подожди! — Тяжело дыша, он проговорил: — Ты должен кое-что знать.

— Я знаю достаточно! — крикнул Сэм, и Гвенда услышала в его низком мужском голосе мальчишескую истерику. Сквайр ударил еще раз.

— Нет, не знаешь!

Крестьянка прекрасно поняла, что имеет в виду граф. Он хочет сказать Сэму: «Я твой отец». Это не должно случиться.

— Да послушай же! — крикнул Ральф, и юноша, наконец опомнившись, сделал шаг назад, хоть и не опустил меч.

Лорд пытался отдышаться, чтобы заговорить, и в этот момент Гвенда бросилась на него. Ширинг развернулся к ней, описав мечом небольшую дугу и выбив нож. Вилланка осталась беззащитна, понимая, что рыцарю ничего не стоит возвратным движением зарезать ее. Но впервые с тех пор, как Сэм выхватил меч, торс Ральфа оказался открыт. Сквайр шагнул вперед и вонзил меч.

Острый клинок, прорезав легкую летнюю тунику, вошел в левую часть груди, вероятно, попав между ребер, так как лезвие утонуло почти до середины. Сэм издал победный кровожадный крик и надавил сильнее. Фитцджеральд, шатаясь, сдал назад и прижался к стене, а Сэм давил изо всей силы. Наконец меч пронзил графа насквозь. Острие вышло из спины и с глухим стуком уперлось в деревянную стену.

Ральф смотрел Сэму в лицо, Гвенда легко читала его мысли. Он понимал, что ранен смертельно и что его убил собственный сын. Сквайр отпустил меч, который вонзился в стену, пригвоздив лорда — страшная картина, — и в ужасе отступил.

Граф был еще жив. Ширинг слабо разводил руками, пытаясь схватить меч и вытащить его из груди, но не мог скоординировать движения. Потрясенная Гвенда поймала себя на мысли, что он немного похож на ту кошку, которую сквайры привязывали к столбу. Крестьянка наклонилась и быстро подняла с пола нож. И тут — невероятно — Ральф заговорил:

— Сэм… Я…

Кровь фонтаном хлынула у него изо рта, и раненый умолк. Слава Богу, подумала Гвенда. Но поток крови прекратился так же внезапно, как и начался. Фитцджеральд попытался еще раз:

— Я…

На этот раз его остановила Гвенда. Прыгнула вперед и вонзила нож ему прямо в рот. Граф издал жуткий булькающий звук, как будто поперхнулся. Лезвие вонзилось в горло. Вилланка отпустила нож и, отступив, в ужасе смотрела на то, что сделала. Человек, так долго мучивший ее, был пригвожден к стене мечом в грудь и ножом в горло. Ральф затих, но переводил исполненные боли, страха и отчаяния глаза с Гвенды на Сэма, которые стояли неподвижно, молча, в ожидании. Наконец его глаза закрылись.

91

Чума ослабела в сентябре. В госпитале Святой Елизаветы стало свободнее — больные умирали, а новые не поступали. Освободившиеся палаты вымыли, вымели, в каминах жгли можжевеловые поленья, наполнявшие помещения терпким осенним запахом. В начале октября на госпитальном кладбище хоронили последнего чумного. Когда четыре сильные молодые монахини опускали в могилу тело, завернутое в саван, над Кингсбриджским собором поднималось красное с размытыми контурами солнце. Прощались со стариком ткачом из Аутенби, но, глядя в холодную могилу, Керис видела в ней своего старого врага — чуму. Едва слышно она прошептала:

— Ты правда померла или еще вернешься?

Закончив на кладбище, сестры поняли, что делать им нечего. Суконщица умылась, причесалась, надела новое платье алого кингсбриджского сукна, которое берегла для этого дня, в первый раз за полгода вышла из госпиталя и двинулась домой.

Грушевые деревья отбрасывали на утреннем солнце длинные тени. Листья уже покраснели и начали засыхать, на ветвях висели последние коричневые плоды. Арн колол дрова. Увидев хозяйку, он сначала испугался, затем понял, что означает ее появление, и губы его растянулись в улыбке. Старик бросил топор и побежал в дом. Эм на сильном огне варила кашу. Она посмотрела на Керис, как смотрят на спустившихся с неба ангелов, и от радости даже поцеловала ей руки.

Суконщица поднялась в комнату. Мерфин стоял у окна в нижней рубахе и глядел на реку. Он развернулся, и женское сердце екнуло при виде родного лица с неправильными чертами, живого взгляда и умной улыбки. Муж улыбался во весь рот, золотисто-карие глаза с любовью смотрели на нее. Мостник не удивился: он уже заметил, что больных в госпиталь поступает все меньше, и ожидал жену со дня на день. Зодчий производил впечатление человека, все мечты которого сбылись.

Керис подошла. Архитектор обнял ее за плечи, она его — за пояс. В рыжей бороде появилось чуть больше седины, залысины увеличились, если только ей не почудилось. Какое-то время оба смотрели на реку. В сером утреннем свете вода казалась цвета железа. Ее поверхность бесконечно менялась: то яркая и гладкая как зеркало, то черная-черная, в неправильных узорах — всегда другая и всегда та же.

— Все кончилось, — прошептала Суконщица.

И они поцеловались.

В конце октября в честь открытия города Мерфин решил провести внеочередную осеннюю ярмарку. Сезон торговли шерстью закончился, но она уже и не являлась главным товаром. Тысячи людей ехали за алым сукном, которым теперь славился Кингсбридж.

В субботу вечером на банкете гильдия чествовала Керис. Хотя и не избегнув чумы, город пострадал намного меньше других, и большинство считали, что обязаны жизнью мерам предосторожности своей целительницы. Члены гильдии решили отблагодарить героиню. Медж Ткачиха придумала целую церемонию, в ходе которой Суконщица шествовала с символическим золотым ключом от городских ворот. Олдермен был очень горд.