Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для овладения станицей я принял немедленно другой план: кружный ночной обход и атака станции в другом направлении. Этот план удался вполне.
Приказав оставленному батальону заслона все время вести огонь в прежнем направлении и беспокоить противника, я с остальными силами бригады в полной тишине выступил около полуночи, когда уже вся станция спала, в южном направлении и, сделавши почти без дорог около 15 верст, на рассвете вышел в двух верстах против юго-восточного угла станции. В этом направлении моей конницей была внезапно захвачена застава большевиков с пулеметом, причем несколько человек из ее состава застрелились.
Наше появление для большевиков было полной неожиданностью. Вся станция мирно спала, так же как и 7 эшелонов красных войск, которые находились в поездах. Еще до восхода солнца бригада развернулась для атаки, и с первым лучом солнца моя батарея открыла огонь по большевистским поездам. Моя пехота пошла в атаку.
Трудно себе представить ту невероятную суматоху, которая началась на станции: крики, беспорядочная стрельба, свистки паровозов – все это слилось в невообразимый шум, прерываемый частыми и меткими выстрелами моей батареи. Снаряды пронизывали насквозь вагоны, из которых в дикой панике, часто в одном белье, с неистовым гвалтом выскакивали большевики и бежали в поле по всем направлениям. Вскоре, однако, три поезда один за другим полным ходом двинулись в направлении на станцию Сосыку. Все они попали в руки генерала Маркова. Остальные четыре поезда двинулись на север, откуда вскоре показался бронепоезд, который начал осыпать нас издалека своими снарядами. В этом направлении я двинул генерала Казановича с Партизанским полком, который был у меня в резерве: молодым кубанским казакам, составлявшим в это время значительную часть его состава, пришлось сразу попасть в упорный бой с пехотой красных, наступавшей вместе с бронепоездом.
Между тем, после короткого боя с большевиками, еще занимавшими станцию Крыловскую, корниловцы захватили ее, взяв богатую добычу, оружие, патроны и 2 орудия.
Когда я со штабом приехал на вокзал, там было большое и радостное оживление: подсчитывали добычу, весело делились впечатлениями боя и спешили напиться чаю, которым буфетчик, только что угощавший им большевиков, так же усердно угощал и нас.
Однако опомнившиеся большевики, по-видимому, решили отобрать у нас станцию и целый день вели упорное наступление со стороны станицы. Раненый генерал Казанович с величайшими усилиями удерживал наступавших, хотя это было и очень трудно, т. к. молодые казаки под вечер и ночью уже начали уходить поодиночке в свои станицы.
Проведя на станции очень тревожную ночь, на другой день я с бригадой отошел обратно к станице Екатерининской, испортив на станции все, что было возможно. Сам генерал Деникин, находившийся в это время с своим штабом в станице Крыловской, едва не погиб от красного снаряда, который попал в дом, где он жил, и убил одного из его вестовых.
В станице Успенской у нас была большая радость: возвратился из Донской области Генерального штаба полковник Борцевич, посланный генералом Деникиным с разъездом из станицы Ильинской на разведку на Дон, и привел с собой депутацию от донцов из южных станиц – 17 человек.
Отважный полковник Борцевич с опасностью для жизни пробрался туда и привез на Дон известие, что Добровольческая армия жива и продолжает бороться с большевиками. Эта весть радостно всколыхнула южных донцов, которые уже опомнились от красного угара и возненавидели большевиков. Немедленно было решено установить связь с генералом Деникиным, и полтора десятка смелых казаков вместе с полковником Борцевичем пробрались мимо красных отрядов и прибыли в станицу Успенскую.
Все начальствующие лица собрались в станичной школе, и там старший из донцов (все это были простые казаки) в своей горячей речи заявил, что весь Дон уже поднимается и ждет к себе на подмогу Добровольческую армию.
Приезд этой депутации окончательно решил вопрос о дальнейшем направлении нашего движения. Всякие колебания были кончены. На Дон – было единогласное решение, отозвавшееся глубокой радостью в наших сердцах. Забыты были все пережитые страдания и невзгоды, у всех была одна мысль – скорее на север, где уже, по словам делегатов, «всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон»…
Двинулись снова на Лежанку, куда прибыли на Страстной неделе; тут нам дали дневку, но отдыхать долго не пришлось. Здесь получены были, пока что неясные, сведения о том, что в станицах ближайших к Новочеркасску уже начались восстания казаков. Но в южных станицах и особенно в крестьянских слободах было еще много большевиков – и местных, и более или менее организованных отрядов красной гвардии. Они мешали казакам сорганизоваться и оказать деятельную помощь добровольцам. Добровольческая армия должна была играть роль ядра, около которого могли объединиться казаки. Но вместе с тем нужно было по-прежнему вести энергичную борьбу с красными, не давая им возможности мешать общей организации.
19 апреля я получил приказание от генерала Деникина двинуться в северо-западном направлении и, выйдя в тыл большевикам, которые с запада наступали на станицу Мечетинскую, разбить их.
Рано утром я выступил с бригадой в указанном направлении. Пройдя по разным мелким хуторам около 15 верст, я получил донесение, что после первых стычек моих головных частей с большевиками последние прекратили наступление на Мечетинскую и стали поспешно отступать на слободу Гуляй-Борисовку. При этом было захвачено несколько пленных, от которых мы узнали, что большевики наступали на станицу Мечетинскую тремя колоннами, причем, когда командующий всем отрядом (фамилии его не помню) узнал, что у Лежанки находится Деникин, а на фланге появилась моя бригада, приказал немедленно уходить назад, отдав панический приказ с приложением даже чертежа, на котором весьма примитивно изображались посередине пушки, а кругом в виде квадрата пехота. В общем смысл приказа был такой: «Спасайся, кто может». Сам главковерх вскочил в автомобиль, предусмотрительно уложив туда все деньги отряда, и скрылся в неизвестном направлении. За ним последовали начальники других колонн. Вся масса большевиков, около 3–4 тысяч, рассеялась, и мы догнать их не могли. Наступала уже ночь, когда я прекратил преследование.
