Царица поверженная - Маргарет Джордж

путь им указали следы крови на стене. Надо же, они шли по его следу даже после смерти.

– Мы просто заботимся о том, чтобы ты в твоем нынешнем состоянии рассудка не повредила себе, – сказал Прокулей. – Октавиан тревожится о тебе.

– Ты хотел сказать, «тревожится о моих сокровищах», – с презрением обронила я. – Вам, надо думать, не терпится их увидеть. Ну что ж, пойдемте.

Я направилась туда, где были сложены сокровища. Они последовали вплотную за мной осторожно, опасаясь ловушки, ибо полагали меня и сейчас способной на всякого рода хитрости.

– Вот.

Я махнула рукой, указывая вперед. Пусть смотрят. Груда вздымалась высоко, и по их хриплому дыханию я догадалась, что ничего подобного они и представить себе не могли.

– Это ваше.

Как дети (почему это при виде золота люди впадают в детство?), они приближались к сокровищам, вытаращив глаза и разинув рот. Прокулей упал на колени, словно возносил молитву. Потом он протянул руку и схватил маленькую статуэтку богини Баст.

– Бери, – сказала я. – А Октавиан своего не упустит. Разве ты не заработал этого сегодня?

Он тянул руки то к шкатулке с сапфирами, то к чаше из слоновой кости.

– Забирай их.

– Подожди! – приказал Галл.

Он подозревал меня в чем-то дурном, и не без оснований. Возможно, я хотела обесчестить Прокулея и Галла, стравить их, заставить передраться из-за сокровищ или хотя бы обокрасть Октавиана. Маленькая победа, конечно, но все же утешение.

– Оставь это, – сказал он и, повернувшись ко мне, добавил: – Ты и твои слуги должны пойти с нами. Пришло время отдыха.

С обнаженными мечами в руках нас повели сквозь толпу римлян, предававшихся пьяному веселью. При виде меня, полураздетой и окровавленной, даже пьяная солдатня изумленно умолкала.

Глава 52

Пленница в собственном дворце! Я шла сквозь величественные порталы, по мраморным залам, сияющим полированным коридорам. Мои покои заперты для меня, и Мардиан лишился своих.

Я повернула голову в направлении прохода, ведущего к моим апартаментам, и резко спросила:

– Не туда?

Как будто они, чужаки, знали мой дом лучше меня.

Мы двинулись по сводчатому коридору к гостевым покоям, меньшим по размеру, но тут нам пришлось попустить носильщиков. Они несли покачивавшиеся носилки, на которых лежало тело. Лицо было закрыто, из-под покрывала виднелись обутые в сандалии ноги.

Носилки появились со стороны покоев Антония.

– Ну, там закончено? – спросил один из моих стражей.

– Да, все чисто.

Носильщики быстро удалились.

– Эрос? – спросила я, заранее зная ответ. Они унесли его оттуда, где он умер, – из комнат Антония.

– Да, – буркнул мой стражник.

Бедный Эрос. Наверное, сохрани я способность испытывать нормальные человеческие чувства, у меня сердце разрывалось бы от жалости, но после пережитых ужасов ничто не могло усугубить мою боль.

Они освободили покои Антония для его врага. А мои? Кого они дожидаются?

– Кто удостоен чести разместиться в царских апартаментах? – спросила я.

– Он уже там – император Цезарь, – последовал ответ.

– Когда он прибыл? – спросила я, остановившись и повернув голову, так что мы чуть не столкнулись.

– Он вступил в город сегодня во второй половине дня, – ответил солдат. – Въехал на колеснице вместе с философом Ареем и созвал представителей городских властей в Гимнасион. Он объявил, что город, из уважения к его великому основателю Александру, равно как из стремления сохранить в целости его красоту и, наконец, из желания угодить другу императора Арею, не будет оккупирован, не подвергнется разграблению и сохранит свободу.

– Как это благородно, – промолвила я, понимая, что теперь он изображает из себя царя-философа. – Как по-александрийски!

– Он провел собрание на греческом языке, – указал солдат.

– О, это, наверное, настоящий подвиг, – отозвалась я.

Все знали, что греческий Октавиана далек от совершенства. Зато в чем ему не откажешь, так это в умении надевать личины.

Здесь! Конвой резко остановился, и сопровождающие указали на дверь второстепенных покоев, где я поселила бы не слишком важного гостя. Но что поделать, если мои комнаты понадобились Октавиану.

– Заходите.

Хармиона, Ирас, Мардиан и я вошли внутрь.

– Одежду, постельное белье и еду вам пришлют.

Двери за нами затворились.

В комнате имелись четыре маленькие кровати или, скорее, кушетки, умывальник, светильник на треноге и окошко, недавно забранное решеткой, так что в помещении пока не выветрился запах сверленого камня и горячего металла. За окном виднелось крыло дворца, который еще утром – сегодня утром! – был моим.

Хармиона несла мои письменные принадлежности. Когда я спросила ее о судьбоносной корзине, она сокрушенно покачала головой.

– Прошу прощения, госпожа, но она осталась там. И сундук тоже.

Еще один удар. У меня отобрали даже это!

Спустя несколько минут в нашу комнату доставили короба с одеждой и постельным бельем, а также хлеб и фрукты. В своем упрямстве я хотела отказаться и от этого, но мне было необходимо сменить рваное окровавленное одеяние. Я позволила Ирас снять его, а Хармиона вытерла мое тело влажной тряпицей. Вода в тазике порозовела, окрашенная кровью Антония. Хармиона выплеснула ее за окно.

– А сейчас… – Она закутала меня в какой-то простой халат. – Отдыхать.

Я легла, хотя знала, что заснуть не смогу. Снаружи доносились голоса пирующих солдат.

Это продолжалось всю ночь.

Рано поутру, не постучавшись и не спросив разрешения войти, в комнату ввалился стражник. Я резко выпрямилась – этому следовало положить конец.

– Требую встречи с императором! – заявила я. – Немедленно!

Солдат растерялся.

– Император целый день занят, – пробормотал он. – Сначала у него намечено посещение гробницы Александра, потом встреча с чиновниками казначейства…

Итак, он намерен игнорировать меня. Хочет втоптать царицу в пыль, причинить как можно больше боли?

– Скажи, пусть отложит посещение Александра – он из своей гробницы никуда не денется. Подождет императора, тот побывает у него позже. А мне нужно поговорить насчет похорон Антония. Это очень важно!

Мардиан и женщины молча взирали на меня и прислушивались.

– Императора осаждают желающие заняться похоронами Антония, – заявил римлянин. – Восточные цари, его родня в Риме – все претендуют на эту честь.

Интересно, почему они уклонились от чести послужить ему при жизни, когда он в этом нуждался?

– Мне и только мне принадлежит право похоронить его, – настаивала я. – Разве я не его жена и не царица?

– Я передам твою просьбу императору, – ответил римлянин с таким видом, словно речь шла о чем-то незначительном.

– И мои дети? Что с моими детьми?

– Их надежно охраняют.

– Они живы? С ними все в порядке?

– Да.

– Ты клянешься?

– Честью императора, – сказал солдат. – Ни один волос не упал с их голов.

– Могу я их увидеть?

– Я спрошу об этом.