Первые уроки (СИ) - Вероника Вячеславовна Горбачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то так.
Правда свой новый уровень я стараюсь не афишировать, но дважды в сутки, на рассвете и закате, практикую особые приёмы набора энергетики, которые однажды узнала от Николаса. Хоть Симеон и принял меня в клан Обережников, самый малочисленный в Гайе, но у него сейчас новый ученик: Рорик. С ним он и мотается из одного мира в другой, учит уму-разуму, а заодно, по выражению моего свёкра, «способствует развитию и укреплению культурных связей». Ему не до меня. И к организации нынешней ярмарки старец наверняка приложил руку, он же один из немногих Мастеров по порталам! А в этот раз наверняка понадобился переход крупнее стандартного: надо же было доставить павильоны и терема, пусть и в разобранном виде, возы с бочками, перевести целые табуны…
Поэтому, узнав по голосу старого обережника, я не удивляюсь. Лишь немного досадую: сейчас опять начнёт говорить загадками или пророчествовать, будто нельзя пообщаться просто, по-человечески.
— И тебе здоровья, Симеон, — отвечаю, обернувшись.
…и неприлично округляю глаза, чувствуя, как перехватывает дыхание.
Глядя практически в собственное отражение, только в дорогом летнике — плотном верхнем платье с жемчужными пуговками, с широчайшими рукавами, до того длинными, что руки моя копия держит согнутыми в локтях, в точности как красавицы на иллюстрациях к русским сказкам. Это чтобы, значит, сами рукава по земле не волочились. Драгоценный венец с нежной вуалью, как и положено, прикрывает косы замужней женщины, чтобы ни один волосок не выбивался. Шестым чувством я угадываю, кто передо мной.
— Любаша… — говорю шёпотом.
Почему так просто — «Любаша»? Даже объяснить не могу. Я ведь думаю о ней иногда; о ней, о Васюте… и думаю без неприязни, напротив, с какой-то ноткой признательности. А когда тянула портал к русичам, именно её образ сиял для меня путеводной звездой. И я давно уже не ревную, с тех пор, как моя любовь к Васюте перешла в ровное спокойное чувство нежной благодарности. В конце концов, только эта женщина всегда была его «любушкой», а я — мелькнула перед ним волею Макоши, как напоминание о минувшем счастье и унеслась к другому. Суженому. Бывает и так.
— Ваня… — шепчет она.
Неужели и у меня такое же ошеломлённое лицо, в котором, кажется, против воли проглядывает некая трогательная… нежность?
Это невероятно. Но глядя на ту, к которой однажды вернулся Васюта, на ту, что вместе со мной тянула пуповину, связавшую оба мира, я чувствую… Нет, не радость, но странное притяжение. Так случается: встретишь незнакомца, обменяешься парой фраз, и будто бы знал его всю жизнь. Это твой человек. Тот, кому самое место в твоём сердце.
Но тотчас все эти измышления начинают казаться мне глупой сентиментальщиной. И потом, что это за фамильярность такая? Какая я ей «Ваня»? Что, неужели так меня Васюта при ней называл, когда откровенничал?
Гордо выпрямившись, сообщаю в пространство:
— Иоанна. Обережница.
И слышу в ответ холодное:
— Любава Северная я. Княгиня Ново-Китежская.
За её спиной неслышно вырастает стена из дюжины витязей, монументальных, как изваяния, но живых и очень, очень опасных, судя по ледяным очам и забугрившимся мышцам. Сзади меня воздух сгущается; я не вижу, но чувствую, как возникают один за другим мои сопровождающие: шесть Тёмных рыцарей и шесть Теней-сущностей. И уж совсем непостижимым образом возникает по правую сторону от меня Бастиан на чёрном, как ночь, жеребце.
Витязи одновременно кладут руки на рукояти коротких мечей.
Вокруг нас с Элизабет раскручивается звёздная спираль особой защиты.
Спешившийся Бастиан и старец Симеон одновременно вскидывают руки в успокаивающем жесте и с застывшими лицами шагают навстречу друг другу, миротворцы.
И тут звонко чихает Элизабет. Испугано охнув, хватается за живот.
— Что? — кидаюсь к ней, позабыв о разгорающемся межмировом и дипломатическом конфликте. — Тебя напугали, да? Не волнуйся, мы сейчас живо всех разгоним!
Она не слушает. На лице блаженная улыбка:
— Толкнулись!
Прислушивается к чему-то с недоверием, кладёт руку на живот. Улыбается ещё шире.
— Оба толкнулись, Ива, представляешь? Наконец-то!
Даже слёзы наворачиваются от радости за неё. Да и… я уже говорила, что из-за постоянного бунта гормонов в последнее время охотно рыдаю по любому поводу? Или начинаю психовать, как недавно. Вот с чего я завелась? Слишком фамильярно, видите ли, ко мне обратились… Махнув рукой на все эти заморочки, просто обнимаю Элли.
… и слышу синхронный вздох облегчения и у себя за спиной, и со стороны витязей прекрасных.
А случайно глянув из-за Эллиного плеча на Любаву, вижу растерянную улыбку, а заодно и её ладонь, приложенную к животу. Непроизвольный жест будущей матери. Ни с чем не спутаешь.
Элли счастливо смеётся, выбираясь из моих объятий и, как ни в чём не бывало, представляется русичам:
— А я Элизабет дель Торрес, невестка Иоанны. И очень рада вас видеть в нашем славном городе. Вы ведь с неофициальным визитом, донна княгиня? Это просто чудесно! Мы с Ивой непременно покажем вам самые красивые места в Террасе. Но пока — может, выпьем где-нибудь чаю? А то очень пить хочется.
Ещё бы! Столько солёной икры слопать…
***
— Ты зачем здесь? — спрашивает она прямо.
Я не тороплюсь с ответом. И чай отпить не спешу, хоть, казалось бы, замечательный повод растянуть паузу. Однако вечно отмалчиваться невозможно.
— Прежде, чем у нас серьёзный разговор начнётся, скажи, Любава, только честно: ты-то сама чего хочешь? Мира или войны?
Серые глаза, так похожие на мои, гневно темнеют. Игнорируя надвигающуюся бурю, не торопясь, поясняю:
— Если хочешь ссоры, то что бы я сейчас ни сказала, ты всё повернёшь с ног на голову. Может, мне и вовсе тогда промолчать? Знаешь, как у нас говорят: «Слово — серебро, молчание — золото». А если ты с миром, тогда доверие за доверие. Может, и мне о чём спросить охота.
— Справедливо, — помолчав, говорит она. — Говоришь, чего хочу?
Фыркает сердито.
— По правде сказать, хочу, чтобы тебя вовсе не было. Но понимаю, что, ежели бы не ты, то своего князя я уже вовек не увидела бы.
По наивности своей я едва не брякаю: какого такого князя? К счастью, вовремя вспоминаю, что Васюта, женившись на княгине Любаве, сам стал князем. И
